Страница 24 из 28
– Ты бы убил? – заплетающимся языком прохрипел юноша, выделяя голосом сослагательную частичку. Ужас в его глазах рос, и в конце концов Завен заметил это. Он подсел ближе, сгорбился – настоящий суровый медведь! – и, отведя взгляд в сторону, сцепил руки перед собой.
– Я не убивал, – сердечно заверил он друга, спрятав взор в пол, но тот навряд ли этому поверил. – Но мог бы… за Татев.
То, что он услышал, поразило Вачагана до глубины души. Он боялся даже дышать, чтобы не упустить хоть слова, и даже язык, так любивший упражняться в колкостях с Лилит Айвазян, прилип к небу.
– Если ты преследуешь цель довести меня до сердечного приступа, то ты этого почти добился!..
– Я не вру, ехпайрс46! – Густые брови вновь сошлись на переносице. – Я спас её от… не заставляй меня произносить это вслух ещё раз.
В мейхане Фазлы-Кенан-Паша признавался в том, что не раз заказывал у Нерсесянов столовые приборы, серебро и доспехи для будущих военных походов. С Хореном Самвеловичем дядя Мехмеда был на короткой ноге, и тот не раз приглашал его в свой дом попить армянского кофе или поесть абрикосов. Однажды на именинах Завена, куда пригласили и его невесту с семьёй, почтенный Паша познакомился с Айвазянами и оказал им большую поддержку, согласившись предложить знаменитую пастилу тикин Каринэ из яблок, яиц, мёда и сахара султанским агам и евнухам. Служители дворцовой кухни, как и сам султан, остались в восторге от диковинной сладости и почти озолотили кудесницу, сотворившую её. Как-то раз Татев оказалась настолько наивна, что решилась «отблагодарить Пашу за его доброту» и вместе с матерью поехала в его дворец с ещё одной партией отборной пастилы.
– Ни его жены, ни дочери не оказалось дома. – скрепя зубами, Завен вёл свой рассказ дальше и на нервах трещал пальцами. – Слуги сказали, что хозяин скоро будет, чём-то увлекли её мать, а Татев предложили подняться в кабинет Паши и оставить пастилу там. Чтобы даже если они не застанут его лично, он смог полакомиться сладким, как только вернётся…
Вачаган сглотнул комок в горле и задышал тяжелее. Завен истерично усмехнулся и пнул ножку круглого столика так, что кофе разлилось на скатерть, а чараз рассыпался по полу.
– Они всё спланировали, представляешь? Всё! Я не удивлюсь, если он даже жену и дочь специально отослал…
– Как это возможно, асцу сиро!47
– Я чудом приехал в тот день по поручению от отца, и ты понятия не имеешь, что со мной было, когда я увидел!..
– Не продолжай. Мне всё и так ясно.
Гюльбекян шумно выпустил ртом воздух и закрыл лицо руками, чтобы собраться с силами. Он даже позабыл, зачем приехал, зато мысль о пресловутом ноже больше не травила ему голову. Бедная Манэ!.. Её возлюбленный оказался под стражей по обвинению, которое вот-вот свалится на её брата! И как ей пережить всё это без дружественного плеча?..
Нерсесян невозмутимо смотрел перед собой и не двигался, как будто не понимал значения своих свидетельств. Огонь всё ещё горел в любящем сердце, затмевая все остальные мысли, но зато ум Вачагана оставался ясным. Брат Мехмеда говорил о третьем подозреваемом помимо Геннадиоса и Мустафы-Паши? Помилуй бог: он его, кажется, нашёл!..
– Паша считал, что раз у неё нет отца, то нет и защитника, – всё никак не утихал Завен и сжал кулаки под столом, – но в тот день все его слуги видели и слышали, что это не так.
– Все видели и слышали?! – в ужасе прохрипел Вачаган. – Неужели ты…
– Я ещё раз тебе говорю, что я не убивал его, но знай, что тот человек, который сделал это, герой.
– Ради бога, Завен, хоть раз оставь свою кавказскую горячность в стороне! Неужели ты не понимаешь, чем всё это чревато?
Сераскер султана и его солдаты до сих пор не выявили этой истории, но это не значило, что они никогда не отыщут её следов. Лишь вопрос времени, когда это произойдёт!.. Если они раскроют, что у среднего сына султанского ювелира есть мотив, а слуги Паши подтвердят, что в тот день Завен Хоренович чуть не разнёс до основания их дворец, то единственное, что сможет его спасти…
– Где ты был в ту ночь?! – схватил друга за руки гость и так сильно повысил голос, что на него сбежались все слуги. – Отвечай же!.. Где?
– Да нигде, – хмуро буркнул Завен и отправил в рот грецкий орех. Говорить об этом ему явно не хотелось. – Болтался по городу всю ночь без дела…
– Есть ли кто-то, кто может подтвердить, где ты был в десять часов вечера?
– Нет… таких людей я не припомню.
– Почему вы кричите друг на друга? – полусонно отозвалась Манэ и нахмурилась. – Что случилось?
Голова Вачагана закипела, когда возлюбленная показалась перед ними такая несчастная… и заплаканная, что сердце упало в пятки. Он не знал, о чём думать в первую очередь. О непутёвом друге-греке, который, чем дальше в лес, тем меньше казался виноватым? О ноже, с которым пришёл к старшему Нерсесяну с поручением от Мехмеда? О Манэ, которую ему вверил Геннадиос, или о Завене, который только что отрезал себе последний путь к отступлению? Ещё никогда его логичный и слаженный мир настолько не трещал по швам, не испытывал подобного перенапряжения! Ну разве он был не прав, говоря о том, что возиться со счётами гораздо легче, чем разбираться в хитросплетениях человеческих отношений?!
– Всё хорошо, куйрик джан48. Обычные мужские склоки, – поспешно заверить сестру Завен, натянуто улыбнулся и многозначительно посмотрел на друга. Не смей, мол, рассказывать о том, что только что услышал!..
«Да уж не дурак!.. Не стану же я лично отправлять тебя на виселицу!».
– Почему глаза красные? – Встав с дивана, старший брат сощурился, вздохнул и чуть приподнял лицо Манэ за подбородок. Печать дум всё ещё читалась на его лбу, и он постоянно морщил его. – Опять плакала?..
Манэ и правда похудела и осунулась, и те несколько дней, что Вачаган не видел её, должно быть, не покидала своей комнаты. Волосы немного растрёпаны, ленточка, вплетённая в прическу, съехала вниз, а нежно-голубое платье чуть помято на рукавах и талии, не говоря уже о мешках под глазами и опухших губах!.. И всё это из-за Геннадиоса?..
– Пустяки, – отмахнулась девушка и с надеждой посмотрела на Гюльбекяна. – Вачаган Багратович!.. Как я рада вас видеть!
Это было сущей правдой, но, даже когда Манэ, обойдя брата стороной, опустилась на его место за диваном, Вачаган не обманывал себя ложными надеждами. Конечно, она рада видеть его, потому что он – единственный человек на этой земле, способный рассказать ей о Геннадиосе и его участи! Изливать душу кому-то из семьи она не могла, зато спокойно выплакалась бы в жилетку лучшему другу. Своему и его… Собственная доля не казалась Вачагану завидной тем более, что он, прекрасно понимая её мотивы, всё равно таял каждый раз, когда возлюбленная обращала к нему свои небесные глаза и говорила таким ласковым тоном:
– Я так ждала вас, – прошептала она еле слышно и позволила себе накрыть его руку своей. – Я знала, что вы обязательно придёте с вестями…
Ещё немного, и Манэ снова назвала бы его «самым лучшим другом на свете», а перед таким запрещённым приёмом Вачаган, – увы! – никогда не мог устоять. Нельзя позволить ей воспользоваться им при Завене! А ведь тот уже смотрел так пристально, как будто вот-вот спросит о Геннадиосе!..
– Завен Хоренович, – шутя, обратился к другу Вачаган и как можно беспечнее рассмеялся. – Что-то парон Нерсесян задерживается… Я могу попросить тебя подняться наверх и спросить у отца, скоро ли он будет?
– Если бы я не знал тебя, Вачаган джан, – немного скептично откликнулся её брат, но, к счастью, и сам слишком глубоко переживал в глубине души предыдущий разговор, чтобы спорить, – я бы подумал, что ты специально отсылаешь меня подальше, чтобы остаться с моей сестрой наедине.
Он ещё добавил, что удовлетворит просьбу парона Гюльбекяна только потому, что «слуги всё равно за вами приглядят». По этой причине, даже когда Завен покинул их, молодые люди заговорили почти шёпотом, чтобы никто ненароком не подслушал их:
46
Ехпайрс (армян.) – брат мой
47
Асцу сиро (армян.) -Бога ради
48
Куйрик джан (армян.) – сестричка