Северная королева

Дождь, грозивший затопить округу, так и не разразился, только гром изредка разрывал потемневшие небеса, с которых не упало и капли. Лись куда-то убежал, предоставляя мне право отлеживаться в гордом и мучительно одиночестве. Все же когда говоришь с кем-нибудь, пусть и о пустяках, время течет быстрее, а унылые мысли не теснятся в голове, затуманивая ее страхом.

Обрадовалась, когда мальчишка вернулся, но виду не подала. Он весь взмыленный, словно вернувшийся после долгой скачки конь, указал в сторону двери и, запыхаясь, изрек:

— Пошли!

— Куда? — приподнялась на мягкой охапке сена.

— Сам все увидишь! — брякнул Лись и устремился обратно к дверям, и я, мучимая любопытством, последовала за ним.

Вечер, опутанный паутиной тумана, прятал звуки, скрывал людей, обнажая тени, рисуя необычные фигуры, заставляя сердце биться тревожно с перерывами. Лись ожидал меня на пороге:

— Не потеряйся! — крикнул он, кидаясь в туман, и белесая мгла бесследно поглотила его.

Я нырнула за ним, прислушиваясь и ориентируясь на звук удаляющихся шагов, благо деревянная подошва издавала особенный стук. Спустя каких-то пару минут, город осветило множество факелов, раздались громкие голоса, так что я не рисковала потеряться, а вполне благополучно влилась в толпу, которая и вынесла меня на заполненную народом площадь. Душа сжалась, когда стало понятно, зачем устроено столпотворение. Высокий столб, охапки соломы и стопки поленьев у его подножия ясно давали понять, что ожидается, куда так спешит народ. Зрелище! Еще бы — скучный, маленький городишко, а тут такое — наверняка будут сжигать ведьму. Мне почему-то представились двое: чистенькая старушка-травница, которая только и делала, что собирала травы, да лечила окрестных крестьян, и молодая, красивая женщина, вся вина которой лишь в этом очаровании и состояла! Вопиющая несправедливость и в том и другом случае! Я собиралась уйти, чтобы не видеть, так проще, так легче, чем сделать хотя бы одну попытку спасти несчастную! Потому что, кто спасет потом меня?!

Толпа неистовствовала, толпа задыхалась, задние ряды напирали на передние — им не терпелось рассмотреть подробности. И вместо того, чтобы покинуть опасное место, я оказалась почти у столба, влекомая обезумевшими в своей жажде развлечений людьми.

— Ведьму, ведьму везут! — раздалось над толпой, и она зашевелилась.

Пришлось двигаться и мне, иначе был риск упасть и быть затоптанной множеством ног. Вытянула шею вместе со всеми, пытаясь рассмотреть несчастную в отсветах мечущегося пламени тысячи чадящих черным, зловещим дымом факелов.

Честно, разглядев в их свете девушку, которую везли, я вздрогнула. Измученной, окровавленной, усталой выглядела незнакомка, но в ее взоре, устремленном на толпу, виднелась сила, непокоренная, несломленная пытками воля и… Я ринулась вперед, стараясь раздвинуть строй, оттолкнуть стоящих на пути. Красный, светящийся зрачок до боли, до тихого стона знакомых глаз. Крисса! Одна из тех, кому я пообещала вернуться! Моя альбина, подруга детства, и я не имела никакого права бросать ее здесь. Рванулась, будто ощущая цепи, сковывающие ее по рукам и ногам, так точно они опутывали мое тело.

Криссу привязывали к столбу, обкладывая ноги сухими ветками, а я, не помня саму себя, стремилась к ней, толкаясь, неистово царапаясь, порой кусаясь, получая тумаки, пинки, тычки со всех сторон, не ощущая боли, но мечтая только об одном добраться до цели, совершенно не представляя, что буду делать, если доберусь. Народ вокруг волновался, улюлюкал, требовал стражников ускориться, а я все шла и шла, проталкиваясь вперед. Оханье, брань, проклятия сопровождали мое медленное шествие. Всем хотелось поближе взглянуть, как сгорит ведьма, а она смотрела на них — гордо, непобеждено, презрительно. Словно во сне, я увидела, как поднесли факел, заорала не своим голосом, утонувшим в бешеном вое толпы, последний рывок, и кто-то схватил меня под локоть, да так, что не смогла вырваться. Дернулась, но безуспешно, силясь сморгнуть слезы безнадежного отчаяния, повисшие на ресницах. Взвыла, когда занялся необычайно яркий, будто живой, костерок, который точно зверь принялся лизать ветки, солому и поленья, стремясь достичь главной жертвы — Криссы. Возопила не своим голосом:

— Пусти! — вырываясь из крепких, причиняющих боль объятий, только натруженные руки стиснули еще сильнее.

Вдруг в этой сумятице, ужасе, тьме раздался голос, исполненный гордости и силы духа:

— Знайте, она придет! Моя королева дала слово, и она непременно вернется! — умолкла на секунду, потому что не знающий пощады огненный палач перекинулся ярой искрой на грязный подол ее платья, но Крисса собралась и завершила. — Моя королева Ниавель отомстит за меня! Она сожжет, уничтожит ваш городишко, не оставляя и камня на камне!

Толпа утихла, и вперед вышел наместник:

— Испугались ведьмы? Жалкие! Устыдитесь своих порывов, ибо кого вы боитесь?! Узрите! — поднял факел и ткнул им в лицо Криссы.

Я кричала вместе с ней, а когда подруга умолкла, и я обмякла в уверенных руках могучего мужчины, держащего меня. От слез все расплывалось перед глазами, но я запомню все, до мельчайших подробностей, потому что происходящее будет сложно забыть, а уж простить и вовсе невозможно! Огонь пугающе медленно, словно наслаждаясь предложенным лакомством, пожирал плоть моей подруги, а мне чудились ее редкие стоны. Но вот остался лишь треск поленьев, сжигаемых неутомимым пламенем, его гул, разносящийся над площадью. И тут я поклялась, глядя и на столб огня, тянущийся к небесам, и на разлетающийся по округе пепел, пообещав: «Я отомщу за тебя, Крисса! Клянусь, этот мерзкий грязный городишко захлебнется в крови своих жителей, а наместника лично посажу на кол или сожгу, упиваясь его криками!»

Разгоряченная зрелищем толпа неторопливо начала расходиться, я бездумно переставляла ноги, ведомая неизвестным. Голову поднимать не хотелось, да и вообще ничего не хотелось, кроме как выть, подобно волкам в холодные зимние ночи. Сердце сжималось в ледяных тисках, и я дрожала, а в голове мелькало два вопроса: «Почему Крисса оказалась на этой стороне Меб?» и «Есть ли здесь еще кто-то из моих альбин?»

Пришла в себя, ощутив, как мне в ладони кто-то подает кружку с горячим питьем. Подняла глаза и увидела высокого человека в простой одежде.

— Очнулся, — констатировал он. — Я уж и не чаял!

— Кто вы? — пригубила напиток, обожгла язык и с недовольством воззрилась на мужчину.

— Пей, сынок, а то заледенел ты совсем, хотя на дворе лето!

— Сынок? — в какое-то мгновение я и забыла о своей внешности, но мужчина понял мои слова по-своему:

— Ты прости, коли не по нраву! Только ты мне моего сына напомнил, когда кинулся ведьму выручать! Мой тоже таким был и сгинул по вине гнусной бабы!

Моргнула, а он, не обратив на это никакого внимания, рассказывал дальше:

— Я тогда не успел Рода остановить, а потом наместник наш всю спину ему содрал до самых костей, сам бил и через строй прогнал. Умер мой мальчишка, а ему всего тринадцать было… — по щеке мужчины скатилась скупая, но от того почти драгоценная, слеза.

— Вы решили, что я полюбил ведьму? — молчать было неловко и невежливо, потому прервала затянувшееся безмолвие.

— Или пожалел — неважно, а они коварные! Заманят, накинут любовные сети и опутают прочными веревками, так, что уже не сдвинешься, — вздохнул, отошел к ободранному шкафчику, вынул бутыль с каким-то крепким напитком и отхлебнул, а я осмотрелась.

Мы находились на небольшой кухне, с которой просматривался вид на скудно обставленную комнатушку. Окна затянуты бычьими пузырями, стены голые, каменные, пол устилает не слишком чистый тростник.

— Мне жаль вашего сына, — все еще дрожа от пережитого, молвила я и снова пригубила жгучий травяной напиток с каплей чего-то ядреного, получаемого из зерен ячменя и выдержанного в дубовых бочках. Такой пьют не в замках лордов во время шикарных празднеств, а в хижинах бедняков и трактирах, когда хотят утопить свое горе.