Страница 6 из 70
Или…
Астра?
Она поджала губы. За нею-то прежде гости не водились, но…
— Живу я здесь, — признался Святослав. — Со вчерашнего вечера. В третьей квартире.
От сердца мигом отлегло, правда, ненадолго. Конечно, если он живет, то, стало быть, не в гостях, а значит, свободен от всякого рода обязательств и, как Виктория надеялась, даже холост. Но… она разглядывала гостя и с тоской осознавала, что слишком уж он хорош, чтобы другие сочли его негодным для бракоустройственных планов.
Вот Жужин гений был невысок, пухловат и имел дурную привычку чесать голову. Не будь та лысою, можно было бы подумать о насекомых. Он носил затертые костюмчики, одинаково неказистые и равномерно грязноватые, пихал в нагрудные карманы платки и часто сморкался, что не добавляло облику романтизму.
А Жуже — конкуренции.
Этот же…
Он был высок и строен. Сложен отменно, хоть ты рисуй… и ведь Владичка всенепременно захочет его нарисовать. Для вышивки. Она вечно лезла туда, куда не нужно.
И лицо такое, душевное. Волосы облачком, губы пухлые, которые так и тянет поцеловать. А ведь Виктория — женщина твердых моральных устоев и к своим двадцати двум годам целовала лишь знамя и одногруппника Пашку, но его в щеку, поэтому не считается.
— Может, — вдруг заробев, предложила Виктория. — Вы чаю хотите? С пирожками.
— Не соглашайтесь, — звонкий Владушкин голос заставил поморщиться. — Пирожки у нее с кулинарии, наверняка позавчерашние.
Вот ведь… вечно она…
С самого детства.
Стоило чему-то у Виктории появиться, так и Владе это что-то сразу требовалось, причем немедля. И родители становились на ее сторону.
Мол, уступать надо.
Делиться.
И если пирожками, которые Владушка, несмотря на их черствость, не брезговала, даже не утруждаясь разрешения спросить, Виктория готова была делиться, то гением своим — нет. Пирожки пирожками, их в кулинарии хватает, а гении в жизни попадаются редко.
— Лучше бутербродика, с колбаскою, — Владушка каким-то одним ей понятным способом умудрилась оттеснить Викторию. — У меня колбаска имеется отличнейшая. Вчера угостили.
Ага… угостили.
Как же.
За доступ к спецфонду рассчитались и за то, что запрос Владушка выполнит не в пять дней, как оно положено, а за час-другой.
— Вы присаживайтесь, присаживайтесь…
Ишь, вьется, небось, тоже перспективу почуяла.
— …я чаю сделаю, — решилась Виктория, не способная безучастно смотреть, как Владушка уводит ее, Виктории, гения, с которым она в мыслях и пожениться успела, и увезти его, беспомощного, ослабшего без должной женской заботы, в Москву. Небось, Жужа не откажется помочь старой приятельнице, пристроит Святослава в свой институт, а дальше…
Он ведь гений.
— Только не из крапивы, — Владушка не собиралась молчать. — А то она вечно из крапивы чаю норовит заварить, только пить его невозможно!
— Крапива полезна.
— Не в таких количествах, — Владушка уперла руки в боки, и светлые ее кудряшки затанцевали.
— Что за шум? — подавив зевок, поинтересовалась Калерия Ивановна и кухню обвела взглядом строгим, под которым истаяла вся Владушкина прыть.
Сестрица Калерию Ивановну побаивалась.
— Знакомимся, — ответил Святослав. — С соседушками… очаровательные они у вас.
И ручку поцеловал Владушке.
И к Владимире потянулся, но она свои руки за спину убрала, ибо никак невозможно человеку твердых моральных принципов свои руки на целование давать. Святослав, к счастью, не настаивал.
— Чай, — всполошилась Владимира. — Чай есть и без крапивы. Обыкновенный…
Тоже доставшийся ей от одного командировочного, которому требовалось снять копии с пары журналов, а копировальный кристалл давно уж сбоил, да и запись на копирование стояла немалая. Но Владимира помогла.
Не ради чая.
Человеку посочувствовала. А он отблагодарил.
Вот.
— Ду-ду-ду… — пронеслось по коридору до боли знакомое, заставив поморщиться и Владимиру, и Викторию, и даже Калерию Ивановну, которая уж на что была привычна, а вот к этим распевкам относилась без одобрения. Но Эвелинке на одобрение плевать было. — Сидит ворон на дубу…
— Не обращайте внимания…
Огонь обжился на стопке дров, запыхтел медный чайник, а Владушка уже пластала колбасу тончайшими полупрозрачными ломтиками.
— … это Эвелина распевается…
Низкий басовитый голос замолк, чтобы тут же смениться привычным тонким визгом. Святослав дернулся. Эк он…
— Хватит визжать! — заорал Толичка, вползая на кухню и озираясь с видом растерянным.
Был он лохмат, помят и слегка вонюч.
Визг сделался тоньше.
Проникновенней.
И задребезжали стаканы в древнем буфете.
— Вы кушайте, кушайте, — Владичка подсунула и колбасу, и хлеб, и кусок масла, которое, между прочим, Виктория покупала, вчера, на рынке. А Владичка еще пеняла за растратность, мол, масло можно и в магазине взять. Оно-то можно, только там его наполовину с маргарином вымешают, вот и будет вроде и то, а все равно не это.
— А вы… — к великой радости Виктории, Святослав глядел не на сестрицу. — Присоединитесь? А то мне, право слово, неловко… погодите…
Он поднялся и вышел, как—то так потеснивши Толичку, которому вздумалось замереть посреди прохода.
— Это кто? — шепотом поинтересовалась Владичка.
— Жилец новый, — также шепотом ответила Виктория. — Не лезь. Он мой.
— Это еще почему?
— Потому.
— Потому — по качану, — Владичка и язык высунула, дразнясь, как в детстве. — Обойдешься. Раз кольца нет, он не твой, а ничейный.
Появится.
Виктория точно знала, что сделает все, чтобы кольцо это появилось. В конце концов, гениями не разбрасываются.
Свят жевал колбасу, которая и вправду оказалась неплоха, явно не из кулинарии — сухая, терпкая, щедро сдобренная чесноком, — и разглядывал женщин. Те в свою очередь, пользуясь случаем, разглядывали Святослава.
Хмурилась Калерия Ивановна, явно терзаемая недобрыми предчувствиями. Притом взгляду своего со Свята не спускала, а черпак в руке сжимала с такою решительностью, что поневоле становилось неспокойно.
— А вы, значит, жить будете? — в третий, кажется, раз поинтересовалась Владимира.
— Будет, — мрачно ответила ей Виктория, доливая в кружку кипятку. — В третьей.
— Сосед, стало быть? — Толичка от Калерии Ивановны держался подальше, а к холодильным шкафам, которых на кухне обнаружилось целых три, поближе. И взгляд его блуждающий то и дело на оных шкафах останавливался.
Тогда Толичка вздыхал.
И шевелил бровями.
Он бросал на эти самые шкафы взгляды, исполненные незамутненной страсти. Но те оставались равнодушны.
— Куда полез?! — рявкнула Калерия Ивановна, когда нервы Толички все ж не выдержали.
Откуда-то из коридора доносилось пение. Следовало признать, что голосом гражданка Водянская обладала мощным, мягким и по-своему завораживающим. Однако всецело заворожиться не позволяло нервное позвякивание черпака о край кастрюли.
— Да я так… — Толичка потупился и руки убрал за спину. — Я ж… за своим!
Мысль эта, забредшая в похмельную его голову — а перегаром от Толички пахло крепко — показалась ему на диво разумной. Он даже взбодрился и грудь выпятил.
— А есть там твое? — вкрадчиво поинтересовалась Калерия Ивановна.
— Толичка у нас хулиганит, — поджавши губки, пояснила Владимира. — Вечно норовит стащить чужой кусок.
Калерия Ивановна вытащила черпак и помахала им над кастрюлей. Темные капли супа — кто завтракает борщом? — сорвались с металла, но плиту не замарали.
Хозяйкою Калерия Ивановна была знатной.
А может, все-таки она?
В байковом халате, наброшенном поверх белой в горох сорочки, с парой кос, каждая толщиною с запястье Свята, она гляделась одновременно грозною и домашней.
— За своим, стало быть? — черпак отправился в кастрюлю, а Калерия Ивановна медленно двинулась на Толичку, который попятился, должно быть, подозревая недоброе.