М 3

…который, словно явившись прямиком из детских воспоминаний, и привел сейчас Алексеева в чувство…

Не открывая глаз, Степан поерзал, убеждаясь, что лежит вовсе не на жестком полу коридора, где он столь позорно вырубился, а на чем-то куда как более комфортном. Судя по негромкому скрипу пружин — на самой настоящей кровати. Да и под головой определенно подушка, тоже самая настоящая. Поскольку щекочущий обоняние восхитительный аромат, против воли заставляющий рот наполняться голодной слюной, никуда не делся, старлей решил, что самое время окончательно возвращаться в реальность. А то иди, знай, как оно дальше будет? Конечно, не исключен вариант, что это — не более чем продолжающийся сон-воспоминание о счастливом детстве… ну, так и фиг с ним. Хоть во сне пожрет по-человечески, впервые за хрен знает сколько дней…

Мельком подивившись странноватой логике собственных мыслей, Алексеев повернул голову и осмотрелся. Неярко освещенная комната с высоким, как обычно и бывает в старых домах, потолком, по центру которого — нет, вовсе не люстра, просто лампочка под полукруглым абажуром, сейчас выключенная. Пара плотно занавешенных тяжелыми светомаскирующими шторами окон. А свет тогда откуда? Ага, настольная лампа, в полном соответствии с названием стоящая на краю стола. Самого обычного двухтумбового письменного стола, разве что излишне массивного, как и принято в этом времени, когда еще не экономили на материалах, и вещи делались если и не на века, то уж на парочку поколений — точно. Ну да, ведь даже само понятие «общество потребления» с его одноразовыми вещами появится только спустя добрых полвека…

Возле лампы — круглый солдатский котелок, накрытая салфеткой, под которой угадывается что-то угловатое, видимо, нарезанный ломтями хлеб, тарелка и алюминиевый чайник. Ну, и финальным штрихом внушающего нешуточный оптимизм натюрморта «кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста» — уткнувшийся лбом в сцепленные руки капитан госбезопасности, очень на то похоже, в этой позе и задремавший. Прикинув, что если локти Шохина вдруг разъедутся, то головой он неминуемо сбросит на пол котелок, да еще и об чайник умным лбом приложится, Степан решил обезопасить товарища от столь печальной участи. Тем более, под угрозой уничтожения оказался его собственный то ли завтрак, то ли обед. «Или ужин», — подсказал отоспавшийся вместе с хозяином внутренний голос. — «Ты ж не в курсе, сколько времени продрых? И на часики не поглядишь, поскольку нету их, фрицы сперли, клептоманы еврогейские».

Решительно сев на протяжно заскрежетавшей койке, Алексеев убедился, что он по-прежнему в гимнастерке и галифе. А вот берцы с него кто-то стянул, аккуратно пристроив рядышком и накрыв голенища портянками.

Разбуженный шумом контрразведчик поднял голову, с силой проведя по лицу ладонью:

— А, очнулся, наконец? Хорош же ты дрыхнуть, старлей, завидую прямо! Почти пять часов как с куста, только похрапывал. Выспался?

— Да, пожалуй, что… — тактично отозвался морпех, прислушиваясь к собственным ощущениям. Последние откровенно радовали: похоже, он и на самом деле отдохнул. Причем, куда лучше, нежели в палатке санбата, где он познакомился с одной из легенд Малой земли, санинструктором Тамарой Ролевой. Той самой, которой Аникеев собирался подарить доставшийся от убитого хера майора трофейный пистолет. И неважно, что там он провалялся в отключке куда дольше, почти половину суток: тогда была контузия или просто сработавший от перенапряжения «внутренний предохранитель», а сейчас — полноценный сон. Так что чувствовал себя Степан вполне выспавшимся и полным сил.

Вот только голод, собака, так никуда и не делся, только усилился, подстегнутый заманчивым запахом. Который, хотелось надеяться, ему все таки не приснился…

— Ну и хорошо, тогда обувайся да двигай к столу, — широко зевнув, сообщил Шохин. — Каша еще не совсем простыла, я ее меньше часа назад притащил. В тарелке хлеб, а кипяточку я сейчас нового раздобуду, горячего чаю попьем. А после уж за работу.

— За работу? — возясь со шнурками, без особого интереса осведомился старлей.

— А ты как думал? — пожал плечами контрразведчик, поднимаясь на ноги. — Я тебе и бумаги чуть не цельную пачку раздобыл, и прочие, так сказать, писчие принадлежности. Так что придется все то, о чем ты мне на катере рассказывал, в печатном виде изложить. Ну, и все остальное, разумеется, тоже. Отдохнуть ты отдохнул, сейчас еще и покушаешь. Да и времени-то всего пять вечера. Не против, надеюсь?

— Не против, — тяжело вздохнув, смирился с неизбежным морской пехотинец. И добавил вдогонку внезапно пришедшей в голову мысли:

— Слушай, Серега, а пишущей машинки тут не имеется? Может, я сразу напечатаю?

На самом деле, на печатной машинке старлей никогда не работал, да и видел в реальности буквально пару раз, однако прикинул, что ее клавиатура, скорее всего, должна худо-бедно соответствовать привычной компьютерной раскладке. Вроде бы даже в интернете о чем-то подобном краем глаза читал. Так что и время сэкономит, и проблем с его, мягко говоря, не шибко разборчивым почерком, не будет. Ну, теоретически, понятно…

— То есть, ты и на пишмашинке работать умеешь? — Шохин, покачивая чайником, озадаченно замер возле двери.

Никакого недоверия в его голосе не отмечалось. Приняв, как должное тот факт, что Алексеев, скорее всего, и на самом деле попал сюда из нереально-далекого будущего (кое-какие сомнения и нестыковки, понятно, имелись, но озвучивать их капитан пока не спешил, поскольку всему свое время), он вполне допускал, что тот знаком с большинством технических приборов прошлого. Вон, как ту же «Энигму» с ходу опознал! Ну, не может же так случиться, чтобы там, в будущем, где технический прогресс, наверняка достиг поистине немыслимых высот, кадровый офицер не был обучен пользоваться обычной пишмашиной?! Даже он умеет — правда, всего двумя пальцами по клавишам барабанит, — но умеет же? А у них эти самые машины, поди, и вовсе какие-нибудь электрические. Сунул вилку в розетку, и пиши хоть рапорт, хоть мемуары! Кстати, любопытно, свершилась у них в двадцать первом веке Мировая революция, или пролетариат все еще борется с гнетом капитала и прочего империализма? Там, на катере, спросить об этом как-то ни времени, ни возможности, не имелось.

— Ну, как сказать… — смутился морпех, даже не подозревая, о чем размышляет контрразведчик. А если бы каким-либо образом узнал, то сильно напрягся, пожалуй, даже с приставкой «очень». Поскольку даже приблизительно не мог представить, как отреагирует Шохин на информацию о том, что его страны больше просто не существует. Там, на борту морского охотника, Степан по всей форме так и не представился, просто к слову не пришлось — сначала его неожиданное признание, затем непростой разговор и внезапная атака немецких торпедных катеров. И непонятное с точки зрения советского офицера сороковых годов словосочетание «Российская Федерация» вместо привычного «РСФСР» так и не прозвучало…

— Ни разу не пробовал, если честно. Просто, понимаешь, у нас есть такие электронные… гм… электрические устройства, компьютеры называются, и у них клавиатура похожа… ну, скорее всего, похожа, на ваши… — окончательно запутавшись, Степан обреченно махнул рукой:

— Короче, ладно, забудь. Это я, походу, глупость сказал. Не нужно никакой машинки искать. Лучше и на самом деле от руки напишу, так оно надежней выйдет, да и быстрее, скорее всего…

— Как знаешь, — с видимым облегчением ответил Сергей. — Ты это, кушай, давай, пока вовсе не остыло! А я чаек организую. Только из комнаты ни ногой, договорились? Я быстро.

— Добро, — не стал спорить Алексеев, присаживаясь к столу. Пододвинул поближе котелок с торчащей из него ложкой, взял с тарелки кусок нарезанного аккуратными прямоугольниками сероватого хлеба.

И неожиданно подумал, что если вот прямо сейчас вдруг снова завоет сирена воздушной тревоги, он даже не подумает подниматься с места и топать обратно в бомбоубежище. Как минимум, пока не выскоблит до донышка этот самый котелок, столь умопомрачительно пахнущий обильно сдобренной мясом и сливочным маслом гречневой кашей….