Страница 3 из 25
Он изучал их.
И всё конспектировал.
Месяц на третий путешествий с Долорес, он начал понимать речь рыболюдей. Понемногу. Сначала только устную – он записывал транскрипции и перевод на полях, все их щелчки и бульканье. Но чем больше они обустраивали мир под себя, тем больше появлялось их мест поклонения, мест передачи знаний. Пятый начал натыкаться на глифы с новой историей мира. Он записывал их и по ночам, сидя при свете лампы Долорес, переводил понемногу. Так он узнал, что рыболюди, на самом деле, зовутся глубоководными. Так он узнал имена их великих, древних богов и колдунов.
У глубоководных были и свои книги. Вернее, свитки из тканного материала, опознать который Пятый не мог, и письмена на стенах. Их он тоже копировал и разбирал, ныряя с головой в древние космические науки, совершенно непохожие на всё, что он знал раньше.
И с каждым днём, с каждой неделей, с каждым месяцем он узнавал всё больше. Видел всё больше. Даже Долорес теперь была другой. Она изменилась. Белая пустота уступила место лицу с живой мимикой и пронзительным взглядом, а шарнирные руки двигались теперь всегда, а не только тогда, когда Пятый на него не смотрел.
Но гораздо важнее было, что теперь он видел чудовищ.
Раньше он замечал их, выглядывающих из воды, повиснувших на зданиях только мельком. Краем глаза. Ужас, который ты чувствуешь затылком, потому что по спине пробегают мурашки, потому что встают дыбом мелкие волоски.
Но теперь он видел их отчётливо. Монстров со щупальцами, которым глубоководные приносили дары и пели свои клокочущие песни. Членистоногих тварей, следящих за всем и знающих всё. И тайные знаки, ведущие к тайным знаниям.
Со временем он открыл ворвань глубоководных. Вышло это не сразу и почти случайно. О ворвани кратко заикнулась Долорес, и Пятый в шутку решил проверить её теорию. Очередной забредший к нему урод оказался упитанным, и подкожного жира у него было достаточно, чтобы скрести его в крохотную кастрюльку и вытопить, пока он не станет жидким.
И он прекрасно горел. Им можно было наполнить бутылки и затолкать туда куски ткани, и обороняться, если когда-нибудь – внезапно даже для них самих – глубоководные атакуют его все вместе. Им можно было заменить керосин – и в лампе Долорес, и в его верной плите.
И с этого его момента, ему были интересны только древние знания. То, что глубоководные передавали друг другу. Он больше не волновался о том, что лишится источника огня, самой важной драгоценности этого мира, и мог сосредоточиться на поиске дороги домой.
Пятый знал, что если древние боги смогли открыть дверь в их мир, то и он сможет открыть дверь в своё время.
Вернуться к семье и остановить Апокалипсис. Ему просто нужно больше терпения и времени, чтобы набраться нужных знаний. Чтобы не только видеть мутные нефтяные разводы, когда стенки этой реальности утончаются, приоткрывая щель, через которую можно проскользнуть в мир космических древних чудищ, но и создавать их самому.
Не только между мирами.
Пятый, конечно, знал, что он едва коснулся тайн древнего ужаса, окружающего его теперь. Приоткрыл кулису. И что на познания глубже уйдёт не один год.
Он с этим смирился. У него всё равно не было выбора.
Но мысль о том, что однажды он сможет вернуться к семье и остановить Апокалипсис грела его так же, как огонь, как тёплая одежда и тёплый свет, исходящий от Долорес.
А сейчас всё, что он мог, это переплывать из города в город, в утонувшем, захлебнувшемся мире, и собирать обрывки чужих знаний. Не предназначенных для людей, для их слабого, рационального разума, и сводящих с ума любого, кто погрузится в них с головой.
У Пятого, впрочем, была фора. Он был ребёнком, который взрослел там, где живут чудовища и впитывал их мир каждой клеточкой тела. Безумие, которое должно было его захватить, уступало любопытству и детской игривости. Даже осознавая, что всё происходящее реально, Пятый порой будто бы наблюдал за всем этим со стороны, постоянно повторяя одно и то же:
- В следующий раз, Долорес, всё будет иначе. В следующий раз ничего этого не будет.
Долорес всегда, каждый раз, когда он говорил это, сжимала его руку в своей, переплетая суставчатые деревянные пальцы с его.
- Конечно, Номер Пять, - нежно шептала она. Всполохи огня освещали их лица оранжево-жёлтым светом, а за окном раздавалось щёлканье глубоководных.
Так было ночь за ночью. Один шажок за раз.
И так, вздох за вздохом, целую вечность спустя, Пятый обнаружил, что прошло два года. Он больше не был ребёнком, потерянным в тёмных водах, и он всё ещё им был.
А дорога домой всё ещё казалась недостижимой.
И всё же, каждое утро он поднимался, подливал ворвань в лампу Долорес, смазывал воском тетиву и пересчитывал стрелы в кивере, а потом садился в лодку и плыл дальше.
Каждый день.
День за днём.
Комментарий к Мир потерянных детей
Вежливое напоминание, что события в тексте разворачиваются параллельно с событиями в тексте Dreamer_Kind. Третью главу “Шкатулки с картами” вы можете найти здесь: https://ficbook.net/readfic/10050402/25876365
========== Глубины ледяных вод ==========
— Ну, что скажешь?
Пятый допил остатки рыбной юшки из своей чашки, встал и высунул её из окна. Дождь сегодня ночью лил беспощадно, так что можно было легко сполоснуть посуду, не прилагая сильных усилий. Не говоря уже о том, что часть дождевой воды можно было собрать в фильтр и превратить в питьевую.
— Уха тебе сегодня удалась. Какой-то глубоководный рецепт нашёл? — Долорес смотрела на него со своего места, обняв себя шарнирными руками.
— Да нет же, — Пятый прополоскал рот, сплюнул и вернулся на своё место. — Ты бы хотела познакомиться с моим отцом?
— Знаешь, ты мне о нём столько рассказал, что мне бы этого не хотелось. Не говоря уже о том, что он бы точно назвал меня обычным манекеном и попытался избавиться.
Пятый рассмеялся.
— Мой отец — глупец. И он ничего не знает. И сомневаюсь, что ему удалось бы постичь хотя бы крупицы того, что по-настоящему важно.
— Ты сам постиг только крупицы, Номер Пять.
— Я знаю. Но ему не дано даже этого.
— Ты точно не умрёшь от скромности.
— Перед кем мне быть скромным, прости? Ты прекрасно знаешь, что я говорю правду, а глубоководные, кажется, меня даже побаиваются.
— Кажется? — Долорес фыркнула. — Милый, я уверена, что они своих маленьких рыбодетей тобой пугают.
— О, — Пятый сделал вид, что смущён и прижал руку к сердцу. — Я тронут, сахарная.
— Ты вообще ещё помнишь, что такое сахар?
— Конечно помню.
— А какой он на вкус?
Пятый задумчиво пожевал щёку, потом сморщил нос и ответил:
— Сладкий.
— Как это?
— Помнишь, мы пару лет назад ещё находили персиковые консервы? Вот примерно так, — Пятый протянул руку к Долорес, и они снова переплели пальцы. — Чёрт, я скучаю по сладостям. Ореховая помадка. Сэндвичи с ореховой пастой и зефиром, — он прикрыл глаза и даже застонал от приятных воспоминаний. — И по кофе. Да я, наверное, даже по брокколи скучаю, и шпинату.
— Рыбная диета полезна, — Долорес пожала плечами, поглаживая его руку пальцем.
— Да, но я думаю, я скоро начну светиться так же, как эти уроды снаружи. Странно, что ещё не свечусь.
— Ты светишься, — Долорес склонила голову набок. — Просто по-другому.
Пятый улыбнулся. Потом лёг рядом с ней, всё так же сжимая её ладонь в своей, и глядя на тёплый огонь у неё в груди, только слегка стеснённый его старым форменным пиджаком.
Он знал, о чём она говорит. Он и сам иногда мог видеть это свечение, ярко-алое, мерцающее в такт биению его сердца.
Ему было семнадцать, и он был влюблён.
Поспать спокойно, впрочем, в эту ночь ему не удалось. Он проснулся не от шума, а от подозрительной тишины. Потрескивал огонь, но снаружи не было ни единого всплеска, словно на улице был светлый день, а не непроглядная тьма, и Глубоководных не было.
— Что-то не так, — Пятый выпустил руку Долорес и притушил, но не загасил, огонь в плите, потянулся за арбалетом и кивером, а следом повесил в петлю на спине топор.