Страница 10 из 13
Чаши имели стандартный размер и форму, но их назначение до сих пор служит поводом для горячих споров. Достоверным кажется, что они служили религиозным нуждам: наполненные продуктами использовались для повседневных приношений богам. Жрецы могли использовать их как мерки при распределении пищи за работу в пользу храма. (Храмы находились в центре сложной, высоко ритуализированной сети распределения продуктов, в которой члены сообщества получали компенсацию согласно личному вкладу.) Однако у непритязательных чаш была и другая функция. Мера вместимости стандартной чаши называлась «сила» (sila). Сила (например, сила ячменя) стала универсальной мерой стоимости, что-то вроде валюты; в силах выражались цены – скажем, дневного труда, овцы или кувшина масла. Эта система появилась в Уруке и распространилась по региону как способ упрощения торговли. Вот вам пример другого изобретения, возникшего на щедрой почве города: деньги.
Но использование отмеренного чашами зерна в качестве средства платежа не особенно удобно. И это приводит нас ко второму артефакту Урука, который в изобилии находят там, где в древности были города: цилиндрической печати.
Изготовленные из разных материалов – известняка, мрамора, ляпис-лазури, сердолика и агата среди прочих, – эти цилиндры, дюйм в высоту, несли сложную гравировку: боги, сцены из повседневной жизни, лодки, храмы, реальные и фантастические животные. Когда их прокатывали по сырой глине, они оставляли плоский вдавленный образ. Получившиеся глиняные таблички были средствами идентификации и переносчиками информации. В новом мире дальней торговли такие таблички служили логотипами брендов для экспорта, расписками о приобретении и печатями, которые защищали груз и хранилища от несанкционированного доступа.
Отпечатки находят также в небольших глиняных контейнерах, именуемых bullae. В контейнерах хранили совсем уж маленькие таблички из обожженной глины, на которые наносили очертания какой-то вещи – сверток ткани, например, или кувшин зерна. Bullae были символами сговора по доставке того, что изображалось на табличках, или по поводу работы, которую предстояло исполнить договоренностью, зафиксированной на глине с помощью печатей сторон. В Уруке хранилищами для таких контейнеров – считай, контрактов и долговых расписок – служили храмы, бастионы финансовой безопасности столь же надежные, как Банк Англии в позднейшие времена; вера в богов и вера в финансовую систему шагали рука об руку. Несомненно, людей привлекала жизнь в городах, поскольку она позволяла физически находиться рядом с местами, где происходили и фиксировались трансакции. Когда трансакция завершалась, bullae разламывали и таблички из глины удаляли, что символизировало завершение контракта, выполнение соглашения.
Если чаши со скошенным краем дали начало деньгам в человеческом обществе, то bullae символизируют рождение финансовой системы. Но городская жизнь уже тогда стала такой сложной, что bullae было недостаточно, чтобы отслеживать все трансакции. Bullae и таблички начали нести все больше и больше информации. Сначала появился способ зафиксировать количество товара и время. Возник абстрактный код, первая система исчисления в истории. Но числа сами по себе были бесполезны. Любой товар – зерно, например, или пиво, или ткани, или металл, – который складировали и которым торговали, имел свою пиктограмму и набор чисел, обозначавших количество, трудовые затраты, выделенное количество рационов и расстояние, на которое товар перевозили. Ранние варианты таких символов – простенькие картинки, дающие представление о товаре, – колос, овца, кувшин или волнистая линия, означающая жидкость; все это изображали на сырой глине заостренной палочкой и сопровождали числом.
Но глина не очень хороша для того, чтобы на ней делать точные зарисовки, а какие-то товары или услуги трудно нарисовать в принципе, поэтому со временем рисунки эволюционировали в знаки, совсем не похожие на объекты, которые они изображали. С помощью треугольного стилуса, который использовали в Уруке, в глине выдавливали значки-клинышки, базируясь при этом на устной речи. С помощью такой продвинутой технологии писец мог передать куда больше информации, чем пиктограммами. Изобретенные в Месопотамии значки известны как клинопись – первый шаг к полноценной письменности.
Урук был не просто сокровищницей всего человечества – он был центром обработки информации. Никакое общество в истории до того момента не имело дело со столь большими объемами данных. Значки на глине были изобретены жителями города, чтобы компенсировать слабость человеческой памяти, ведь та была не в состоянии справляться с массой сведений. Тысячелетием позже автор «Эпоса о Гильгамеше» восхвалил стены и монументальные строения Урука. И сразу после гимна во славу материального города, который стал началом истории, следует такой пассаж: «Посмотри на медный ящик для табличек, открой его бронзовый замок, открой дверь к его секретам, извлеки табличку из ляпис-лазури, прочитай ее, историю этого человека Гильгамеша, прошедшего через все виды страдания»[32].
Вот они, два дара Урука миру: урбанизация и письменное слово – первое привело ко второму. Урук не был обществом, боявшимся радикальных перемен, цеплявшимся за устоявшиеся способы мышления. Письменность и математика появились из городского котла в качестве административных техник, помогающих управиться со сложностями. Одна из первых найденных табличек оказалась документом; он гласит: «29086 мер ячменя. 37 месяцев. Кушим»[33].
Здесь мы имеем количество товара и временной отрезок, на протяжении которого его распределяли или ожидали получить, и подпись бухгалтера. Все очень буднично. Однако запомните это имя: Кушим – самый первый обычный человек в истории, чье имя мы знаем. Он вовсе не жрец, не воин, не царь или поэт. Ничего столь воодушевляющего: прилежный учетчик злаков в Уруке; скорее всего, он провел всю жизнь в городе, составляя документы и считая зерно.
Кушим и его соратники были рядовыми солдатами той армии, что безжалостно напала на старые способы существования. Даже сильнее, чем архитекторы, металлурги, пивовары, ткачи и гончары растущего города, Кушим и другие бухгалтеры стремились усовершенствовать свое ремесло. В случае Кушима это означает эксперименты с первыми разновидностями письменности и математики. Он мог вести детальные записи, в которых отражалась собственность на товары и их движение; он мог составлять законные контракты и обеспечивать платежи, предсказывать урожаи, рассчитывать проценты и управляться с долгами; но Кушим не мог записать свои собственные мысли. Потребовались поколения Кушимов, каждый добавлял что-то к объему знаний и понемногу совершенствовал методы, прежде чем шифр бухгалтеров эволюционировал в полноценный текст, способный отразить эмоциональную глубину и поэтическую изощренность «Эпоса о Гильгамеше».
В сутолоке растущего города люди вроде Кушима были чем-то совершенно новым для человечества: профессиональные администраторы и бюрократы. Они управлялись с бурным потоком товаров, составляли и визировали договоры, обеспечивали платежи. Печати, принадлежавшие им, находят далеко от Урука – всюду, куда доходили его торговцы. Но они оказали на социум еще более глубокое влияние. Письменные заметки отметили переход от общества, где все друг друга знают, основанного на устной коммуникации, к более анонимному, построенному на записях и архивах.
Поколения администраторов вроде Кушима внесли вклад в построение хорошо работающей административной машины. Урук в IV тысячелетии до н. э. был настоящим рассадником новых технологий. Там родились, само собой, технологии, связанные с механическим движением, такие как ткацкий станок и колесо. Но, возможно, наиболее важными были технологии, связанные с контролем.
Письменность, математика и финансы были тесно связаны между собой, и они предназначались для элиты жрецов и управленцев. Тот, кто имел их в своем распоряжении, обладал властью. И эта власть менялась по мере того, как общество с течением столетий становилось все более сложным. Профессиональные бюрократы вроде Кушима владели узко специализированными навыками, которые можно было получить после долгого обучения. То же самое можно сказать о ювелире, об архитекторе, о художнике или мастере-горшечнике, о многих других, кто обеспечивал рост и процветание Урука. В городе, который опирался на ритуальную раздачу пищи, стало очевидным, что некоторые заслуживают большего, чем другие. Урук стал классовым обществом, и распределение произошло в соответствии с благосостоянием, умениями и гражданской властью.
32
В русском переводе «Эпоса», доступном в Сети, аналогичного отрывка не найдено.
33
Hans J. Nissen, Peter Damerow and Robert K. Englund, Archaic Bookkeeping: early writing and techniques of economic administration in the ancient Near East (Chicago, 1993), p. 36.