Переигровка

— Чаепитие, похоже, не состоялось. Видно, торт не той системы. К счастью, вафельные торты не портятся. Не успевают.

Моя шутка — да шутка ли? — Ольгу не развеселила.

— Ладно, давай работать. Показывай.

Она показала. Не так много, как я ждал, но и немало. Видно, старалась.

— Попробуем, попробуем.

Я подсел к «Блютнеру». Ну да, ария молодого лейтенанта. Без шипящих, открытые гласные.

Пару раз спел мысленно. Даже три раза. Ольга смотрела, не решаясь не сказать — вздохнуть. Волнение первой попытки.

Я, не став мучить дальше, сказал:

— Очень хорошо.

— Но ты же не пел!

— Пел. Но могу и повторить.

Я повторил вполголоса, камерно. Не хватает ещё наводить на девушек чары.

— Со сцены Оперного, конечно, будет лучше. Профессиональный певец, акустика, оркестр, зрители, опять же буфет…

— Ты смеешься…

— Нет, отнюдь. То, что мы сейчас делаем — творчество. А постановка оперы в театре — это производство. Будут задействованы сотни людей — солисты, хор, балетная группа, оркестранты, гардеробщики, буфетчики, рабочие сцены, просто рабочие, столяры, плотники, осветители, кочегары, художники, швейный цех, бухгалтерия и так далее и так далее. Театр — огромная фабрика.

А мы будет скромно стоять в сторонке и говорить «нет».

— Почему «нет»?

— Потому что всем захочется срезать угол, сделать попроще. Певцу — чтобы легче пелось, костюмеру — что бы в ход пошла залежалая материя, декоратору — сэкономить на всём… И да, очень может быть, что тебе начнут навязывать соавтора, какую-нибудь знаменитость, Евтушенко или Вознесенского. Говори нет. Девушек ведь учат говорить «нет», не так ли.

— Евтушенко же великий поэт!

— Не спорю. Но нюх на хорошие деньги у великих поэтов отменный. Я не имею в виду конкретно Евтушенко, но имя поэтам при столике легион. Говори нет, и всё. В самом крайнем случае, отвечай, что должна посоветоваться с папой.

— А с тобой?

— Я, как-никак, автор. И хотя у нас автором любят подрезать крылышки, тут у них не получится. Но первый секретарь обкома по сравнению с автором — Крейсер Аврора по сравнению с парусником.

— Отец вступится?

— За тебя — ещё как. Ну, я так думаю. Если ты не начнёшь восхищаться — ах, Евтушенко, ах, Вознесенский!

— А что, нельзя восхищаться?

— Восхищаться можно, но подражать не стоит. И уж тем более не стоит отдавать своё. У тебя получается, и ты не простишь себе, если отдашь мечту всяким поэтам при буфете, которые сочинят что-нибудь тоскливо-протяжное «Малая Земля, Великая Земля» или вроде того.

— Не отдам.

— Тогда на сегодня всё.

— Но у меня ещё есть…

— Вижу, что есть. Но мне со словами нужно сжиться, словно они, слова, от Бога. А это так просто не делается. Ночью подумаю, утром попробую, вечером покажу. А ты не расслабляйся, пиши.

Мы всё-таки распробовали тортик, а потом я проводил Ольгу.

— Чего провожать? Тут минуту идти!

— Мало ли. Слышала, что на Тихом Озере случилось?

— Побольше твоего слышала. Сосновке дополнительные наряды милиции выделены, теперь это самое безопасное место в области.

— Тем лучше. Могу я пройтись с девушкой по самому безопасному месту? Пятьдесят четыре шага в одну сторону?

— Ты считал?

— На глазок. А сейчас и проверю.

И я проверил. И так восемь дней. Не простое это дело — оперы сочинять. Не мало пролилось пота, случались и слёзы.

И всё-таки мы это сделали.