Страница 5 из 21
Армия Мэри Шелли
Если мгла за краем постелиЕсли в небе разрывы шрапнелиЕсли в зеркале не отраженье твоё,А создание Мэри Шелли,Что гуляет уже векамиИ в кино, и на телеэкранеНичего, не грусти, Мэри Уолстонкрафт…Ностальгия в моём стаканеО, Мэри Шелли,Придумай нам армиюАрмию монстров, детей Франкенштейна,Что оставит весь мир в руинахИ тогда уже будем плясатьНа твоих именинахЕсли в небе рвёт когти солнцеЕсли руки сжимают кольцаНе как символ надежды, не как талисман,А чтоб выбросить их в оконцеИ у бритв симпатия к венамВспышка поздней любви к сиренам,Что поют для нас, истекающих кровью,Не подверженной переменамЕсли снова поднята темаЕсли Ромул прикончил РемаИ ты скрылся от самого себяНавсегда в глубинах МальмстремаМежду нами дождь серой тканьюНе прорваться ни сойкой, ни ланьюВместо Вечного Воскресения здесьБудет Вечное Напоминанье.<1997–2000>«Безболезненна тварь, что не чувствует радость…»
Безболезненна тварь, что не чувствует радостьОбитать в облаках без прицела на старостьНо весна – это мисс Откровенное СвинствоУ неё как положено ей большие стальные глазаИ она непрерывно играет в рулеткуКак зверушка, бежавшая с бойни обратно в железную клеткуВ этой клетке она понимает – вокруг сплошная шизаЯ умру барсуком, но я хочу возродиться вертушкойРаскрутить весь ваш мир и коснуться верхушкойБелых небес, рождённых в чёрной кровиЯ живу как кровавый Мамлеев блокадной весныЭтот крохотный ослик под знаменем первой любвиМои руки слабы и непрочны как нервыБессловесной испорченной нерпы, лакающей воду,Предлагающей пищу, любовь и свободу уродуОн берёт только пищу и мы его кормим из рукА ещё я хочу взять ружьё и убить всех продавшихся сукЯ хочу стать военным ответом тебе, раз ты умерлаНо я знаю, что каждый военный ответ – это чья-то герлаИ по первому снегу ползут гусени́цы Волшебной Зимы…<1990–1992>Взорванная вечность
Взорванная вечность, белоснежная, как снегЯрость вырастает, как бамбуковый побегПо пересеченьям свежевскопанных дорогЯ гуляю, как солдат без ногГород ухмыльнётся как трёхмесячный щенокНад страной завьётся перекрашенный дымокВопреки правительству, начальству и семьеЯ зарою грусть в сырой землеУлицы опустелиТак началась неделяТак я узнал – не осталось Маресьевых здесьНа этой землеВремя многогранно, да меня не наебёшьНу-ка, спекулянт, скажи мне, что ты продаёшь?Вдруг я, для примера, захочу приобрестиЖуравля, зажатого в горстиВпрочем – я не фраер, мне не нужен твой товарПод моими лапами прогнётся тротуарПусть они транслируют предательские сныНе угаснет искорка войныЯ иду по городу, как берберийский левПосле революции не будет королевПосле революции не будет королейДолларов, дойчмарок и рублейА пока – довольствуйтесь вселенской мерзлотойСытым барским рыком над сгоревшею мечтойПеснями повстанцев сквозь асфальтовый ковёрПауза – оборван разговор.Гостья Из Настоящего
Чисто поле кивнуло колосомНакануне оледененияПёстрый филин в свободном поискеОбозначил своё владениеНебо красилось звёзд коронамиЯ стоял один в оцепененииИ стрелял боевыми патронамиВ жирных птиц своего сомненияА Земля переполнилась крикамиСердце бьётся в её глубинеЭто Гостья Из НастоящегоОбернулась навстречу мнеЗацвели огоньками пустошиВ знак почтения к суевериюНеожиданной веткой хрустнувшейЗазвенел телефон доверияВоздух взвился змеёй-воронкоюНад скрестившимися дорожкамиА пятилетка шла похоронкоюВыбивая дробь босоножкамиА весною земля пахнет горечьюКак и всё на этой войнеЭто Гостья Из НастоящегоОбернулась навстречу мнеВ мёртвом городе сжался точкоюСиний дождь из платочков ситцевыхЧто с того, что мы обесточеныСнегопадом надежд неистовыхВедь последнюю тварь сомненияЗастрелил в упор на закате яЧтобы Гостья Из НастоящегоМне раскрыла свои объятияСытость алчная, бей пропащегоОказавшегося на днеВедь нынче Гостья Из НастоящегоОбернулась навстречу мне.«Интернационал»
Запад есть Запад. Восток есть Восток. Между ними всегда обрывНо может быть мост. И этот мост зовётся action naiveКогда Рашид перебрался в Москву, он думал, что там лафаЧто там всюду ходят доступные скво. И вместо скинов – антифаНо кругом сновал люд со своими котомками. Страшный железный вокзалНависал над Рашидом чёрным китом, громадный, как Тадж-МахалВсе туземцы, как паззл, расставляли рамс. Все их скво бухали абсентИ Рашид приуныл бы, но вдруг в этот час его не заметил ментА вернее, заметил. Но рассудил: что взять с тупого хача?..И вертел дубинкою, крокодил, со сноровкою циркачаИ он двинулся дальше ловить людей, у которых есть, что ловить,Но Рашида не остановил злодей. И значит Рашид будет житьИ с тех пор его жизнь сверкала. И не была на нулеДвадцать четыре балла по двенадцатибалльной шкалеИ довольный, что спас свою жизнь от мента, Рашид снизошёл в метроВниз, где люминесцентная пустота превращает цифры в зероТам гремел эскалатор, там шёл состав, принося мириады бедИ Рашид упал на скамейку, устав. Рядом сидел скинхедЕго звали Вованом, но он предпочёл имя Вольфганг – оно вернейНевесомость в мозгах. На руках наколки. Так принято у парнейВольфганг ждал на скамейке свою подругу. Та любила слушать «Rammstein»Но он вырвал её из неверного круга, включив ей «Sham 69»И с тех пор его жизнь сверкала. И не была на нулеДвадцать четыре балла по двенадцатибалльной шкалеА тем временем Маша наводила глянец, бормоча про себя: «Да ну…Затянулся и так мой любовный танец. Не поеду на стрелку к скину.Притомили свастики, прочие фишки. Не могу больше видеть скинов!»И она потянулась к записной книжке. Ей попался Андрей Смирнов– Как дела, Андрей? Не виделись долго… 7 часов? «Парк культуры»? О’кей!Мы пойдём в пивбар. Ты возьмёшь пиво «Волга». И мы будем глазеть хоккей.Скин смотрел на часы, потихоньку зверея, проклиная и всё, и всяА Смирнов погружался в волны хоккея. И молча набухивался(итак)Вольфганг думал: «Ещё раз увижу Машу, обломаю рога… Коза»И тут он видит ровесника (может, чуть старше), что дремлет, прикрыв глазаИ он сразу понял, что весь mein kampf надо срочно сдавать в архивИбо выше всех принципов есть тот кайф, что зовётся action naiveОн хлопнул Рашида по плечу: «Эй, чучмек, пойдём делать дела!»И кассирша вокзала, снега бледней, деньги им отдала.И потом кто-то видел их в Маракайбо, в ресторане «Отеля-Палас»…А Смирнов всю жизнь орал «шайбу-шайбу». А Маша вообще спилась.И с тех пор наша жизнь сверкала. И не была на нулеДвадцать четыре балла по двенадцатибалльной шкалеЗапад есть Запад. Восток есть Восток. Между ними всегда обрывНо может быть мост. И этот мост зовётся action naive.<2009>