Лукавый взор

– Еще бы! – усмехнулся Поццо ди Борго. – Весь Париж знает, что редактор «Бульвардье» – один из тех немногих французов, которые не доверяют полякам и агитируют против них. Небось озадачились, что с тобой приключилось? Был вполне себе тихий и миролюбивый писака, ну, конечно, немножко слишком идиллически взирающий на Россию, – и вдруг как с цепи сорвался! А теперь еще некто Лукавый Взор… – Поццо ди Борго метнул на собеседника взгляд, который тоже был весьма лукав, – некто Лукавый Взор затеял писать про то же. А между тем мы отлично знаем, что правительство Франции да и большинство народу, особливо интеллигенция, сочувствуют несчастным эмигрантам! Помнишь, когда в октябре прошлого года здесь появились первые польские переселенцы, их встречали очень радушно, при большом скоплении народа, даже с национальной гвардией, которая салютовала им! Конечно, Луи-Филипп[33] не хочет портить отношения с Россией, но и не может отказаться принимать несчастных комбатантов.

– Это дело короля Франции и российского императора, – отмахнулся Араго. – Но сейчас вы должны исполнить приказ, предписывающий вам немедленно, ни дня не теряя, отъехать в Англию.

– Этот приказ, между нами говоря, столь же бессмыслен, как и данный полтора года назад, когда его величество Николай Павлович предписал всем русским немедленно, ни дня не теряя, отправиться из Франции в Россию, чтобы на них не оказала развращающего воздействия Июльская революция, – резко возразил Поццо ди Борго, но Араго так заразительно засмеялся, что посол не мог его не поддержать:

– Чего хохочешь-то? Тюфякина вспомнил?

– Его, его! – отвечал посол.

Одиозная фигура русского князя Петра Федоровича Тюфякина была известна всему Парижу благодаря его сказочному богатству и сказочной расточительности на хорошеньких актрис. Некогда он занимал в Санкт-Петербурге должность директора императорских театров, однако был отправлен в отставку и немедленно выпросил у государя Александра Первого дозволение навсегда переехать во Францию. Он не пожелал вернуться даже после указа император Николая Павловича. Его ждала неминуемая кара, однако Поццо ди Борго убедил императора смилостивиться и оставить Тюфякина в Париже.

– История с князем Петром Федоровичем, конечно, забавна, – посерьезнел Араго. – Однако всем нам станется не до забав, если угроза поляков в отношении вас будет исполнена. Кстати, сегодня я имел удовольствие видеть эту самую контес полонез Стефани. Она посетила редакцию.

– Хороша, не так ли? – оживился Поццо ди Борго. – Я встречал её у Чарторыйского.

– Хороша чрезвычайно, – согласился Араго. – Только, знаете ли, я согласен со здешней пословицей: не ищи красоты, ищи доброты. А в России говорят: и змея красива, да только зла.

– Ого! – опасливо покосился на него посол. – Так прекрасная Стефания, значит, змея?

– Вполне возможно, – рассеянно кивнул Араго. – И не она одна. Думаю, вельможный пан Адам тоже способен укусить – исподтишка, но смертельно. Поэтому умоляю вас, Карл Осипович, умоляю пренебречь приглашением Чарторыйского и сегодня же тайно покинуть Париж. Вы не имеете права подвергать свою жизнь опасности. Вы – представитель России. Удар, нанесенный по вам, – это удар по России. Понимаете?!

– А ты на меня голос не повышай, – вспылил Поццо ди Борго. – Пока еще здесь, у Декре[34], я начальник, а не ты.

– И в мыслях не было сомневаться, ваше высокопревосходительство, – с непроницаемым выражением сделал поклон Араго. – И все же я повторяю свои доводы. На колени встать готов, чтобы вас убедить!

– Перед прекрасными дамами будешь колени преклонять, – отмахнулся посол. – И не надо разговаривать со мной, будто с неразумным ребенком. Разумеется, я уеду. Еще не ополоумел, чтобы прямым приказом государя пренебречь. Если ему угодно на время отправить меня на время в Англию, послу нашему, графу Ливену, помочь в тамошних делах разобраться, я воле монаршей противиться не стану. Тем паче, сколь помню, супруга его, Дарья Христофоровна, – премилая особа. Счастлив буду возобновить знакомство. Хотя эта контес рюс[35] тоже в некотором роде змея, да еще какая!

– Не имею чести знать ее, – буркнул Араго. – Но меня сейчас не эти дамы интересуют, а кое-что другое. Например, почему неизвестный доброжелатель пишет: «Но молчать в амбасад, что я написать! Никто не должен знать! Никто!»

– Он что, предполагает, что здесь может оказаться предатель?! – прищурился Поццо ди Борго.

– Не думаю, что предатель, если он существует, скрывается среди секретарей и прочих русских сотрудников, – твердо ответил Араго. – Но кто-то из французской прислуги – почему нет? Помните такое имя – Жак Вестинже? Консьерж российского посольства при Убри и прочих ваших предшественниках… Правда, он работал на Россию, он был другом, но почему среди таких же иностранцев не может оказаться враг?

Поццо ди Борго очень хорошо помнил имя Жака Вестинже, хотя никогда с ним не встречался. За преданность России тот поплатился жизнью, однако Россия так и не отдала долг признательности его потомкам.

А впрочем, эти самые потомки и не желают, чтобы им отдавали сей долг. Они, видите ли, бескорыстные патриоты! Они, видите ли, гордецы!

У Поццо ди Борго мгновенно испортилось настроение, однако он не хотел, чтобы Араго заметил это, а потому поспешно сказал:

– А вот еще странность: Лукавый Взор явно знает, что мы знакомы чрезвычайно близко, ты ко мне вхож, я приму тебя в любое время безотлагательно. Как это объяснить?

– Возможно, за мной следили, – предположил Араго. – Следили и выследили! С трудом могу это представить, но другого объяснения у меня нет. Или Лукавому Взору сообщил тот самый предатель, которому нельзя говорить о письме.

– Думаю, это был просто призыв к осторожности, – отмахнулся Поццо ди Борго. – Если бы в посольстве скрывался предатель, он вполне мог бы сам расправиться со мной, так что Чарторыйскому хлопотать не пришлось бы. А то больно уж сложная интрига задумана! Но как ты объяснишь самые большие странности: почему письмо адресовано именно тебе и почему оно написано по-русски?!

– По-русски – да, удивительно, но не слишком, – ответил Араго. – Русские в Париже есть, хоть и в небольшом количестве. И даже в провинции они есть. Помните, когда русская армия Париж покидала в 14-м году, сколько солдат, взятых из крепостных, скрылись по здешним деревням? Во Франции крепостного права нет, они получали свободу, а здешние фермеры охотно за них дочерей отдавали и наделяли хозяйством: женихов-то всех война за себя сосватала.

– В самом деле, – кивнул Поццо ди Борго. – Были случаи. И к дезертирству такого рода относились, с легкой руки его величества, императора Александра, снисходительно. Он не мог карать тех людей, которые привели к победе и Россию, и его самого.

– Вечная ему за это благодарность всех беглецов, – кивнул Араго. – Но вернемся к нашим баранам. Меня вот что сильно изумляет. Во-первых, как Лукавый Взор смог так близко подобраться к полякам, чтобы раздобыть такие сведения? А во-вторых, смотрите, письмо вовсе не редактору «Бульвардье» адресовано! Оно было доставлено мне, это правда. Но обращается автор к некоему господину гусару Д. Вам это не кажется странным?

– Да, я было позабыл, – пробормотал Поццо ди Борго. – Но послушай, это ведь не просто странно! Это страшно. Это опасно! Понимаешь?! Получается, кому-то известно, кто ты такой! А ведь об этом не знают даже мои сотрудники. Кроме Шписа, понятное дело, ведь это он тебе на первых порах помогал. Но он выдать не мог. Я скорей в то поверю, что я сам предатель, только не Василий Иванович! Так что смело могу сказать: здесь никому, даже некоему гипотетическому предателю, не может быть известно, кто ты есть на самом деле!

– Значит, кому-то все же известно, – вздохнул Араго.

– Кому-то из прошлого? – настаивал Поццо ди Борго. – Вспомнил тебя через двадцать почти лет?! Могло такое случиться?

33

Имеется в виду Луи́-Фили́пп, герцог Орлеа́нский, бывший королём Франции с Июльской революции 1830 года до Февральской революции 1848 года.

34

В описываемое время посольство Российской империи в Париже располагалось во дворце герцогини Декре на улице Фобур-Сент-Оноре, 33.

35

От франц. comtesse russe – русская графиня.