Страница 5 из 7
Когда моя восьмидесятипятилетняя мать тяжело заболела и ей не хватало сил, чтобы жить дальше, нам обеим показалось, что пришло начало конца, но вдруг ей стало лучше, затем она поправилась и еще в течение трех лет вела вполне самостоятельную жизнь, как личную, так и профессиональную. Полагаю, что сделанное и сказанное мной оказалось решающим в том, куда качнулись весы, но именно она сама на уровне души приняла решение жить, и потому телесное здоровье вернулось к ней.
Медицинские и хирургические кризисы, через которые прошли мои ближайшие подруги, сказались и на мне – в той мере, в какой на нас способны повлиять лишь наши ровесники, те, кого мы любим и благодаря кому понимаем, какой короткой может быть и наша собственная жизнь.
Всякий, кто приходит ко мне на анализ или за консультацией, приносит заботы и тревоги, касающиеся самой сути существования. Накопленный обширный опыт убеждает меня в том, что на протяжении человеческой жизни невозможно хотя бы однажды не столкнуться с прямой или косвенной угрозой потенциальной инвалидности или смертельной болезни: что-то из этого ряда обязательно случается с нами и с теми, кто нас окружает. Независимо от того, являемся ли мы сами пациентами или лишь свидетелями того, как болезнь входит в круг близких нам людей, нас это глубоко трогает. Болезнь, которая угрожает жизни, направляет самих пациентов, тех, кто их любит, и тех, кто их лечит, в царство души.
Серьезные болезни, как правило, застают нас врасплох. Скачок от здоровья к болезни может быть настолько резким и стремительным, что мы столбенеем, теряем дар речи, ощутив бездну, в которую мы попали. Слова, сказанные людьми, которым эта территория знакома, могут послужить нам ориентиром; образы и метафоры, отражающие то, что я знаю, могут стать началом внутренней рефлексии или основой диалога души с душой другого человека. Внезапно или постепенно, но любая серьезная болезнь обязательно ведет к потере иллюзий, что приближает нас к сущностным вопросам, которыми мы задаемся, возможно, впервые в жизни.
Опуститься вследствие серьезной болезни к самым глубинам, очутиться лицом к лицу со смертью, осознать свою неспособность контролировать происходящее – значит приблизиться к пониманию сути того, кто мы как уникальные индивидуумы и как человеческие существа. Подобно тому, как на рентгеновских снимках лучше всего видны именно кости – самые крепкие, незыблемые части тела, так и несчастье обнажает в нас вечное, а, значит, несокрушимое – свойства нашей души.
2
Когда почва уплывает из-под ног
Когда есть «до» и «после», когда случается событие, означающее конец привычного бытия, каким нередко становится медицинский диагноз, наступившая перемена по силе воздействия напоминает природную катастрофу, землетрясение в масштабе личности, от которого почва уходит из-под ног. До постановки диагноза, до операции, до несчастного случая, до осознания того, что с нами что-то нехорошо, мы живем в невинности или отрицании. И вдруг резко все меняется, и мы понимаем, что ничто и никогда больше не будет прежним.
В таком состоянии нам нетрудно ощутить себя Персефоной1, героиней греческой мифологии. Девушка гуляла по лугу, собирала цветы, как вдруг перед ней разверзлась земля, и из возникшего разлома, из самой глубины и тьмы на черной колеснице, запряженной вороными конями, появляется Гадес, хозяин Подземного Мира, готовый похитить и увезти ее с собой. Он хватает Персефону, прижимает к себе, а она все кричит и кричит от страха, но кони уже несутся по кругу. И вот уже и вороные, и колесница, несущая Гадеса и объятую ужасом Персефону, исчезают во мраке бездны, откуда они пришли, и земля над ними смыкается, словно ничего и не было.
Всего один миг отделяет Персефону, мысли которой заняты исключительно сбором прекрасных цветов для букета, над которой синее небо и теплое солнце, которая полна ощущениями, что жизнь хороша, от Персефоны, которая оказалась в подземном мире, где все не так, как было еще мгновение назад. Невинность и безопасность девушки грубо нарушены, она беспомощна, она во власти сил, о которых прежде и не знала. Этот миф применим к любому человеку. Персефона – это невинная часть мужчин и женщин, молодых и пожилых, с которыми однажды встречается Гадес, – преступник, насильник, кровосмеситель. Он грабит, предает, совершает вероломные, не укладывающиеся в сознании, шокирующие поступки, сообщая нам таким образом о нашей эмоциональной и физической уязвимости. Можно сказать, что Гадес – это то символическое событие, которое открывает нам специфическое знание о добре и зле. До прихода Гадеса мы чувствуем себя защищенными, после встречи с ним мы знаем о своей уязвимости. Когда лабораторный анализ оказывается положительным и биопсия выявляет рак или же мы вдруг узнаем о болезни, которая каким-то иным способом угрожает нашей жизни, эффект оказывается тем же самым: наша Персефона, олицетворение безопасности и иммунитета к болезням и смерти, подверглась насилию и попала в подземное царство.
Для многих из нас поэтическая метафора, которая отражает наши чувства, является средством, с помощью которого мы выражаем воспринимаемые нами события и постигаем значение личного опыта. Болезнь как нисхождение в подземный мир – это метафора, которая сообщает интуитивному уму и знающему сердцу о той глубине, которую сознание не в состоянии осмыслить никаким иным способом. Но на этом же языке говорит и наша душа.
Когда перед нами возникает реальность серьезного заболевания, когда мы сами или тот, кто нам дорог, попадаем в больницу, чтобы пройти обследование для постановки диагноза или лечения, то в метафорическом смысле мы попадаем в подземный мир. Это – подсознательный или бессознательный мир, где нас атакуют страхи, которые мы по обыкновению прячем и с которыми стараемся не соприкасаться, в этом мире мы не защищены. Нас преследует страх смерти, боли, ампутации, зависимости, обезображивания, деменции и депрессии. Нас пугает вероятность оказаться тяжело больным или изувеченным человеком, перед нами открывается реальность потери отношений, работы, собственной мужественности или женственности, отказа от прежних намерений и мечтаний. Мы боимся, что станем обузой в материальном или каком-то ином плане, мы боимся за наших детей и за тех, кто зависит от нас, мы боимся, что больше никогда не будем самими собою. Все эти страхи нередко усугубляются тем, как за нами ухаживают или как мы на эти действия реагируем. Наш прежний опыт детской беспомощности и нынешние переживания тревоги сливаются воедино. Возникает реальная опасность утопить то лучшее, что в нас есть, в выгребных ямах жалости к себе или увязнуть в навязчивом повторении одного и того же вопроса: «Почему я?».
Больных или потенциально больных людей, особенно женщин, нередко низводят в ранг беспомощных детей. Врачи и близкие зачастую начинают говорить о нас в нашем присутствии так, как будто нас тут нет. Или, если мы суетимся, нас называют трудными пациентами. И всех вокруг занимают исключительно вопросы медицины, а не психики. Послание, которое мы получаем, становясь пациентами, может звучать так: «Держите свои страхи в себе, а окружающие должны видеть ваше приятное лицо», или «Надо быть хорошей девочкой», или «Надо вести себя, как подобает мужчине и делать то, что советует врач». Злиться запрещено. А задавать вопросы иерархам вообще бессмысленно. Мы попадаем в подземный мир своих страхов, но говорить о них нам не полагается. Если мы злимся или жалеем себя, если в нас неожиданно проступают эмоции или если мы хотим внимания к своим чувствам от врачей или медсестер, нас воспринимают как проблему. Внимание к эмоциональному состоянию пациента требует времени, а когда все время забирает обход палат и осмотр больных, то пациент или его родственник, которым надо уделить внимание, дать заверения или разъяснения относительно лечебного плана, часто воспринимаются как слишком требовательные или даже нуждающиеся в психиатрической консультации.