Страница 2 из 10
Все этнические общности Северного Кавказа, вне зависимости от численности, политического положения, возможности влиять на региональные процессы, хотят быть наконец-то услышанными. «Некогда побежденные и угнетенные, – замечает А. Велик, – они теперь вносят «вклад в историю», интерпретируя ее и восполняя недостаток фактов собственной, защищающей их мифологией»[9].
Чрезмерная любовь к своей истории, оправданная в обыденном и моральном плане, в исследовательском, как правило, приводит к субъективизму, представлению своего народа как избранного, противопоставлению другим народам, что влечет негативные последствия как для отдельного этноса, так и в целом для общества. Подобный «патриотизм» историков нередко приобретает форму национализма, характерного для стран, ведущих борьбу за независимость, утверждающих свое право на самоопределение, но явно не отвечает принципу историзма и современному политическому положению народов Северного Кавказа.
Научное сообщество стремилось найти пути выхода из сложившейся ситуации в начале 90-х годов XX века, но рефлексия на «вызовы» была неоднозначной. В «центре», под влиянием творчества Н. Данилевского, О. Шпенглера, А. Тойнби, М. Вебера, основателей «школы Анналов», возрождения обновленного марксизма, эмигрантской историософии, массового вброса западной научной литературы в научное пространство РФ, появились новые методологические школы и направления познания прошлого и настоящего. На «периферии» же пошли по пути позитивистской эмпирики, т. е. увеличения объема публикуемых архивных документов и конкретных исследований по истории народов Северного Кавказа. При этом резко изменилась тематика научных изысканий, чаще стали писать о колониальной политике царизма, военных походах царских генералов, уничтожении аулов и жилищ горцев. Анализируя эту тенденцию, известный кавказовед В. В. Черноус отметил, что «происходит романтизация и мифологизация национальных историй на фоне демонизации истории России»[10].
Сложившаяся историографическая ситуация обусловлена рядом моментов. В условиях политического и идеологического плюрализма, когда были сняты все запреты с изучения сложных, многоаспектных, болезненных тем истории и в фокусе внимания оказались, в первую очередь, трагические сюжеты прошлого, которые в советской историографии, зачастую, искажались или замалчивались. Во-вторых, кризис государственности в России усиливал центробежные силы в национальных республиках и, соответственно, требовал переосмысления исторических событий в свете «новых политических реалий» с целью показать величие и славу «своего» народа в прошлом, в противовес современному тяжелому экономическому и социальному положению. В-третьих, численность народов Северного Кавказа невелика, поэтому они вполне реально ощущали возможность их ассимиляции более крупными этническими общностями, отсюда подсознательный страх потерять «свое лицо», свою этническую принадлежность. Решение правительства РФ об отмене графы о национальной принадлежности в новых паспортах граждан РФ только усилило эту боязнь.
В этой обстановке многие политики и лидеры многочисленных национальных движений обратились к истории, формируя «национальный заказ» на тематику исторических исследований и финансируя только те из них, которые отвечали их представлениям о прошлом. К тому же масса негативных фактов и явлений «общежития» народов в дореволюционное, советское, да и наше время «имеет место быть», а значит, будут вновь и вновь появляться статьи, книги, монографии по этим трагичным сюжетам истории. Другое дело, что к общественно значимым, болезненным сюжетам и процессам нашего прошлого редколлегии газет, журналов, научных периодических изданий, советы по защите диссертаций должны относиться внимательно, тактично, рассматривая их не с позиций норм талиона – «око за око, зуб за зуб», а с научных позиций, реконструируя наше прошлое с общечеловеческих гуманистических идей XXI века.
Мы не отказываемся от пытливого проникновения в прошлое, наоборот, именно сегодня, когда широко, в разных городах и научных центрах издаются и переиздаются лучшие работы кавказоведов различных эпох, есть реальные возможности восстановить основной событийный каркас «вчерашнего» дня. И вместе с тем не будем забывать предостережения Ф. Ницше о том, что «критическая история, привлекая прошлое на «суд истории», стремится создать такое прошлое, «от которого мы желали бы происходить, в противоположность тому прошлому, от которого мы действительно происходим»[11].
Имя Семена Михайловича Броневского возвращено науке одним из лучших этнографов-кавказоведов – М.О. Косвеном, который в первой части бессмертных «Материалов по истории этнографического изучения Кавказа в русской науке», имеющих колоссальную историографическую ценность для развития кавказоведения, привел ряд сведений о его жизни и работе. Почему «возвращено»? Потому что с «легкой руки» известных энциклопедистов Брокгауза и Ефрона авторство книги «Новейшие географические и исторические известия о Кавказе» приписали Семеновичу Богдановичу Броневскому[12].
Род Броневских ведет свое происхождение от Станислава Броневского, который в 1665 году из Польши переселился в Россию, где принял православие и получил поместье в Смоленской губернии.
С. М. Броневский (1763–1830) родился в 1763 году в родовом поместье Маньково под Смоленском, в семье польского дворянина. В 15 лет он поступил в Шкловское благородное училище, основанное екатерининским фаворитом С. Г. Зоричем в 1778 году. Училище было открыто для детей бедных дворян и было создано по примеру столичных корпусов. Все воспитанники делились на «казенных» и «своекоштных». Первые содержались за счет училища, а вторых родители обязаны были обувать и одевать. Среди первых воспитанников был и Броневский, которого, как одного из лучших выпускников, оставили работать в училище инспектором классов, т. е. был куратором курса.
Национальный состав учащихся был многолик: русские, украинцы, белорусы, сербы, хорваты, черногорцы, венгры, шведы, поляки и др., причем разных религиозных конфессий. Видимо, в училище и было заложено толерантное отношение к людям другой национальности и конфессии. Это теплое отношение к людям, вне зависимости от привходящих обстоятельств, позднее получило развитие на Кавказе. Численность учеников была минимальна, на 1 курс принимали 15–20 человек. Полный курс обучения предусматривал пять классов, в каждом из трех младших классов учились по одному году, в четвертом – два, а в пятом – три года. Таким образом, воспитанник находился в училище около восьми лет.
Во время учебы он оказался на Кавказе, где был «пленен» красотой и величием гор, «необыкновенными» для россиянина традициями и обычаями горских народов. Будучи от природы человеком любознательным, он в беседах с местными жителями выяснял и записывал особенности быта и верований, характер взаимоотношений между сословиями, элементы традиционных отношений в обществе. Этот, как сегодня называют, «полевой материал», собранный юношей и дополненный сведениями английских, французских, немецких, польских авторов, лег в основу будущих «Известий о Кавказе».
В начале 1790-х годов Броневский получил назначение на Кавказ, где начал службу в звании дежур-майора[13] при главнокомандующем русской армией графе В. А. Зубове. В 1796 году Броневский участвовал в Персидском походе, в ходе которого были взяты персидские крепости Баку и Куба. Позднее он участвовал в работе дипломатической миссии в Стамбуле, подготовившей русско-турецкую конвенцию (1800).
Успехи на дипломатическом поприще обусловили переход Броневского на гражданскую службу. В Тифлисе он назначен правителем канцелярии при главнокомандующем Отдельным кавказским корпусом князе П. Д. Цицианове, а после смерти последнего (8.02.1806 г.) и его замены И. В. Гудовичем (1806–1809) – продолжил исполнять эти обязанности. Затем Броневский получил назначение в Санкт-Петербург директором Азиатского департамента Министерства иностранных дел. Узнав о литературных и аналитических способностях Броневского, еще в бытность его службы на Кавказе, министр иностранных дел князь А.А. Чарторыйский поручил ему составить справочник по истории дипломатических сношений России с Кавказскими государствами и Персией, а позднее – составить книгу по истории русско-кавказских отношений с XVI по XIX век. Так ученый попал в архивохранилище Посольского приказа, получив доступ к секретным материалам Министерства иностранных дел.
9
Личность, культура, этнос: современная психологическая антропология / под. ред. А.А. Велика. М., 2001. С. 230.
10
Черноус В.В. О социально-культурных процессах на Северном Кавказе и основных направлениях их исследования // Научная мысль Кавказа. 1996. № 4. С. 83.
11
Ницше Ф. О пользе и вреде истории для жизни. Соч.: в 2 т. Т. 1. М., 1990. С. 158–230.
12
Брокгауз и Ефрон. Энциклопедический словарь: в 12 т. Биографии / отв. ред. В.М. Карев, М.Н. Хитров. М.: Бол. Российская энциклопедия, 1992. Т. 2. С. 558.
13
Просмотр энциклопедий и специальной литературы не позволил выяснить, что это за звание. Ни в одном издании информации об этом звании или должности в России конца XVIII века нет. См.: Казаков А.В. Из истории воинских и специальных званий в России: историко-правовой аспект. Нижний Новгород: Изд-во Институт ФСБ России, 2013. – 56 с.