Страница 7 из 13
К подъезду его 16-этажного дома я подошел на 3 минуты раньше условленного времени, чтобы минута в минуту позвонить в дверь. Еще издали неожиданно для себя я увидел моего товарища: он стоял на ступеньках, а рядом с ним – жена с малюткой-дочкой на руках.
– Наверное, вышли подышать? – довольно беспечно сказал я после приветствия.
– Почему же, – спокойно пояснил мне Владимир Михайлович, – разве не принято гостя встречать у входа в дом.
Видимо, он за время недолгого знакомства со мной уже понял, что я не имею достаточного представления о культуре народов его родного региона и во избежание недоразумений очень деликатно, обыденным тоном стал вводить меня в курс:
– Знаешь ли, у нас прием гостя – это целый ритуал, который начинается встречей и вводом в жилище.
После этих слов я понял, что мне вряд ли удастся чем-то блеснуть, – дай Бог тут не опростоволоситься. У меня достало сообразительности время от времени спрашивать моих хозяев о том, что и как следует делать дальше. И, уверяю, я узнал немало важного и поучительного о взаимоотношениях гостя и хозяина, о расположении мест за столом, о последовательности застольных разговоров, о подаваемых блюдах, об обязательных в данной ситуации благопожеланиях. Это был не известный мне кавказский этикет в его модифицированной московской разновидности, а совсем иная, но такая же стройная и строгая система. Эта система была по-своему логична: она полностью соответствовала тому укладу, тем обстоятельствам, в которых веками жил в полном согласии с природой и всем окружающим миром нивхский народ, микроскопически маленький по численности, но такой же мыслящий, такой же талантливый и прекрасный, как и все другие на этой земле.
Поэтому, если говорить по справедливости и по сути, то на свете нет народов с низкой культурой. Есть, конечно же, народы, которые в силу обстоятельств оказали и оказывают огромное влияние на другие народы или же на все человечество, но, согласитесь, это происходит не только потому, что их культура выше. Культура каждого народа в основных своих проявлениях соответствует его истории, тем обстоятельствам, в которых этот народ жил и творил.
Из всего этого следует, что надо с одинаковым почтением относиться к любой незнакомой культуре, не удивляясь, если многое в ней для нас необычно, а может быть, даже противоречит нашим представлениям о разумном.
Не удержусь еще от одного отступления. Как, наверное, известно, в XIX веке, до 1864 года, на Кавказе шла война: стремительно набирающее мощь Российское государство, расширяя пределы своей империи, вело на протяжении почти ста лет истребительную войну с горцами. Не будем вдаваться в то, кто в этой войне был прав, а кто виноват – это дело, быть может, бесперспективное, ибо Российскому государству жизненно важно было прочно утвердиться на этой территории, а кавказцам, естественно, важно было защищать свою землю, свою жизнь и свободу. Речь я веду о другом – о методах ведения войны. Среди российских генералов, офицеров да и рядовых солдат было немало людей благородных и высококультурных. Но были и такие, которые всех кавказцев называли не иначе как бандитами, неисправимыми дикарями и пр. и пр. Одним из таковых был некий генерал Засс, немец по происхождению. Считая своих противников варварами, он использовал против них изощренные варварские способы – беспощадно выжигал аулы, всячески унижал человеческое достоинство горцев, насаживал на частокол и выставлял на всеобщее обозрение отсеченные головы убитых черкесов.
Черкесы же имели свое, рыцарское, представление о методах ведения войны, и они не раз давали знать о том «просвещенному» генералу. Однако их предупреждения не возымели никакого действия. Тогда двое смельчаков из черкесского воинства решили весьма своеобразным способом преподать ему урок. Смельчаки выкрали дочь генерала Засса и в течение долгого времени держали ее у себя. Какие бы ни предпринимались поиски, все было безуспешно. Но в один прекрасный день похитители сами известили русских, что в такое-то время они привезут генеральскую дочь прямо в дом отца. Как и обещали, они доставили ее домой, причем по всем правилам обхождения с девушкой знатного происхождения, принятым у кавказцев. К тому же она была хорошо ухожена, разодета в богатое черкесское платье и отнюдь не выглядела несчастной пленницей.
Когда после первых минут радостной встречи жестокий генерал приказал, было, схватить дерзких похитителей, неожиданно для всех за них вступилась их бывшая пленница. Она заявила отцу, что за все время пребывания у горцев ее ни в чем не унижали, а, напротив, воздавали почести, достойные ее сана. Также она рассказала, что во время пребывания среди черкесов ее обучали утонченным правилам обхождения, занятиям, достойным знатных особ, языку и обычаям; из всего этого она вынесла заключение, что черкесы отнюдь не дикое племя, а народ с высокой культурой, которая ее поразила и по-настоящему пленила. А если кто и проявляет дикость, так это те, кто в войне с ними использует глубоко чуждые человеческой морали варварские методы.
Не знаю, насколько этот урок возымел действие, но для нас это еще одно подтверждение того, что не следует никогда высокомерно относиться к чужому только потому, что оно не похоже на наше.
Хочу теперь сказать о другой стороне затронутой темы – о моральной ответственности человека за свою среду. Что двигало ретивым немцем Зассом, который, став российским генералом, решился воевать неподобающими способами? Видимо, ограниченность мышления и жажда карьеры. Но вместе с нею еще и порок, заложенный воспитанием: его не научили уважать чужое и стремиться к познанию чужого. Я уверен, что доведись ему это, с немцами он воевал бы не такими методами, ибо они были носителями одной с ним культуры. А поскольку он был не научен понимать «земли чужой язык и нравы», то допускал, что здесь дозволено все. Между тем здоровые этические правила любого народа осуждают бессмысленную жестокость, ибо проявляющий ее, прежде всего, бросает тень на истинное благородство своих воспитателей. Недостойные поступки унижают, прежде всего, тех, кто их совершает, но не тех, против кого они совершаются. Закон «Я сильный, потому и прав!» – это закон бандитов с большой дороги. Как известно, бандит снимает с себя всяческие моральные обязательства, но для всех других их поступки есть выраженная, демонстрируемая культура той среды, к которой они принадлежат. Если я где-то струсил, солгал, сделал пакость, то мой поступок характеризует не меня одного, но также: моих предков – ибо от них я унаследовал порок, проявившийся во мне; моих соплеменников – ибо если хоть один способен на бесчестный поступок, значит, вся среда не столь уж хороша; моих потомков – ибо и они становятся наследниками не только славы предков, но и их позора; значит, я обрекаю их на позор.
Поэтому в своем поступке я ответствен не только перед самим собой, не только перед каким-то одним человеком, а и перед своими предками, современниками и потомками, на которых я бросаю тень.
Конечно же, мы глубоко не правы, когда при виде одного недостойного человека или небольшой компании мерзавцев судим о целом народе: «Все они такие!» Слава Богу, что не все «такие», но все же одного «такого» с лихвой достаточно для позора.
У Жабаги Казаноко однажды спросили:
– Сколько у тебя детей?
– Один сын.
– Одного мало, – с сожалением произнес спрашивающий, на что Жабаги изрек:
– Ничего, если он будет таким, как надо, мне одного хватит, а если станет каким-нибудь негодяем, его одного хватит на всю Кабарду!
Адыгейцы не зря говорят: «Добро лишним не бывает, в избытке бывает только зло».
Одна из самых противоречивых фигур нашего столетия, В. И. Ленин, по этому поводу безапелляционно замечает: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». Пусть кто-то совершенно не приемлет автора этих слов, а кто-то готов сложить за него голову на плахе, – независимо от споров вокруг самого Ленина, смею утверждать, что это его изречение глубоко верно. Мы, явившиеся в этот мир чьими-то наследниками и связанные в этой жизни тысячами нитей с тысячами человек, не только ответственны перед предками, современниками и потомками, мы еще ответственны за «ошибки отцов» (говоря словами Лермонтова) и заблуждения потомков. В первом случае нам надлежит смыть печать позора со своего рода, во втором – ответствовать за то, что мы же не додали своим младшим достойных человеческих качеств.