Страница 14 из 17
Самого дикого коня он объезжал в течение дня, в набрасывании аркана превзошел табунщика, а из винтовки стрелял без промаха.
Сказал ему однажды табунщик:
– Алегеко, ты – славный мальчик, и мне не хотелось бы, чтобы ты всю жизнь провел среди лошадей. Надо тебе поездить по свету, счастье поискать. Возьми из табуна любого коня и поезжай.
– Нет, – ответил Алегеко, – я еще слишком молод и совсем неопытен, чтобы ехать искать счастья. Позволь мне остаться у тебя еще три года.
– Оставайся, – согласился табунщик, – выбери коня и приучи его к себе.
Выбрал Алегеко годовалого жеребчика, ухаживал за ним, что тот привык к нему, ходил за ним следом, как собака.
Прошло три года, и еще выше и шире в плечах стал Алегеко, а его жеребчик превратился в резвого и выносливого скакуна.
В один весенний день табунщик сказал:
– Ну, Алегеко, теперь ты уже мужчина, можешь надеяться на себя.
И Алегеко молча собрался в дальний путь.
Оружие его не блистало красивой и дорогой отделкой, но было на редкость хорошо – кинжал и шашка старинной дагестанской работы, а винтовка и пистолет были вывезены из Турции еще дедом табунщика.
На прощанье табунщик обнял Алегеко, сказал:
– Не стану я говорить, как тебе поступать в жизни: сама жизнь этому научит тебя. Прощай!
– Прощай! – Ответил Алегеко, вскочил на коня, поехал.
Целый день ехал он по степи, а вечером остановился на берегу ручья.
Расседлал коня, пустил его пастись, закусил козьим сыром и кукурузным чуреком, завернулся в бурку и лег спать, положив голову на седло.
Спал он крепко и вдруг проснулся: во сне услышал, как тихо конь заржал: значит, кто-то поблизости был – зверь или человек.
Взял Алегеко винтовку в руки, всмотрелся в темноту ночи и чуть заметную тень рассмотрел – приближалась она к нему.
Ближе и ближе она подходила, и при свете звезд увидел он женщину. Тяжело она волочила ноги, опираясь на палку.
Подошла к Алегеко, проговорила старческим голосом:
– Салам-алейкум, юноша!
– Алейкум-салам! – ответил Алегеко. – Добро пожаловать!
Разостлал он на траве бурку, пригласил гостью садиться.
Села женщина.
Глянул Алегеко в лицо ей, и показалось оно ему старческим и очень уродливым…
Предложил он ей сыр и чурек.
Отказалась старуха.
– Благодарю, юноша, – промолвила она. – Я сыта, очень сыта, только устала – старые ноги плохо служат…
Помолчала и спросила:
– Далеко ли путь держишь, юноша?
– Далек ли он, близок ли, не знаю, – ответил Алегеко. – Еду счастья искать, а найду ли его, тоже не знаю.
– Счастье? – спросила старуха. – И в чем оно заключается?
– Не знаю, – засмеялся Алегеко. – До двадцати лет я жил в степи, пас лошадей, людей мало видел.
– Хм… Счастье, – усмехнулась старуха. – Все ищут его, а никто не знает, в чем оно?
И кряхтя поднялась она, подошла к ручью, зачерпнула из него горсть воды и куда-то плеснула ее.
И вдруг увидел Алегеко, что далеко-далеко в степи огонек засветился и быстро разгорался, пока не превратился в громадный пожар.
Языки пламени поднимались высоко и лизали черное небо. А вокруг Алегеко стояла глухая и темная ночь, такая темная, что и звезд не видно было. И сразу потух пожар, и там, где он только что бушевал, было ясно, как днем: видно было синее небо над степью, и солнце светило, а в степи стоял громадный город, обнесенный зубчатой стеной.
За стеной видны были высокие и белые минареты. По дороге множество войска конного и пешего направлялось в город, а навстречу ему из города поспешно вышло другое войско. И вот оба войска сошлись, и начался бой. И уже недалеко в степи происходил бой, а на другом берегу ручья, и среди воинов Алегеко хорошо заметил одного, который яростно рубил направо-налево. И показалось ему, что он видел этого воина, знает его.
– Да ведь это – я!
И не стало вдруг ни войска, ни степи, ни города. И увидел Алегеко обширную городскую площадь, всю залитую яркими солнечными лучами. Народом наполнилась она, а кому места на ней не хватило, так на крыши домов, на деревья взобрался. Заколыхалась, расступилась толпа, и показался тот самый воин, который так храбро дрался около городских стен. И цепи висели на нем, и стража окружала его.
– Это – я? – опять воскликнул Алегеко и закрыл глаза, а когда он снова открыл их, то уже не было видения, кругом стояла ночная темь, степь спала, вверху блестели звезды.
Осмотрелся Алегеко; старухи не было около него.
И поражен был виденным Алегеко.
– Что же это было: сон или же все наяву я видел? – прошептал он и не спал до утра.
В богатом ауле на Малке князь устроил народный праздник по случаю женитьбы своего сына.
На степной равнине, за аулом, собрался народ, расселся в большой круг и пил бузу, которую княжеские холопы разносили в деревянных ведрах, ел баранину, которую рабы варили в котлах, жарили на вертелах.
И от хмельной бузы языки развязались, и народ прославлял добродетели своего князя и сына его.
Князь тут же находился: на разосланных коврах сидел с гостями – с князьями и узденями соседних аулов, круговой чинак крепкой бузы ходил из рук в руки.
После пира начались танцы, скачки, борьба и стрельба из винтовок.
Немало молодых джигитов съехалось показать свою удаль.
Алегеко со своим конем в стороне стоял, и никто на него внимания не обращал.
Началась стрельба в цель, и лучшим стрелком оказался Джантемир, племянник князя; он на всем скаку лошади пробивал пулей шапку, повешенную на высоком шесте.
Стал он вызывать желающих состязаться с ним.
Выступил вперед Алегеко.
Джантемир посмотрел на него, на его бедную одежду, чуть-чуть усмехнулся.
– Что же, – сказал он ему, – садись на коня, скачи и стреляй в шапку.
– Нет, – ответил Алегеко, – в шапку попасть не трудно, а давай попробуем – сумеем ли мы, сидя на коне, попасть в ласточку, летящую вверху.
– Вот как! – воскликнул Джантемир. – Я и не знал, что ты – такой искусный стрелок. Но давай попробуем!
Вскочил на коня Алегеко, навел винтовку на одну из пролетавших вверху ласточек, выстрелил, и клочки разорванной пулей птички упали на землю.
Джантемир, также сидя на коне, выстрелил в ласточку и промахнулся.
И еще по два раза стреляли Алегеко и Джантемир, и после каждого выстрела Алегеко на землю падали клочки разорванной ласточки, Джантемир по-прежнему промахивался.
Громким криком народ приветствовал Алегеко.
Потемнело лицо Джантемира.
– Да, ты меткий стрелок, – сказал он Алегеко. – Но кто же ты? Раньше нигде я не встречал тебя.
– Да и не мог встретить, – ответил Алегеко. – Я с десяти лет до вчерашнего дня табун пас, и людей редко видел.
– Вот что! – воскликнул Джантемир. – А я думал, что ты если не князь, то уздень, ты же только табунщик, холоп…
Засмеялся он, и товарищи его засмеялись. Вспыхнул Алегеко.
– Но, скажи мне, чем табунщик хуже князя или узденя? – спросил он.
– Замолчи! – крикнул Джантемир. – Ты безумный, если сравниваешь князя с табунщиком!
– Безумный ли я, нет ли, не знаю, – проговорил Алегеко. – Одно знаю, что слова твои подобны лаю собаки.
Джантемир выхватил кинжал, замахнулся на Алегеко, но ударить его не успел, потому что Алегеко выстрелил в него из пистолета.
И запрокинулся на спину Джантемир, а на груди у него показалась кровь.
И закричал, зашумел народ. С кинжалами, с шашками набросились молодые джигиты на Алегеко, но он сильными и ловкими ударами своей шашки отражал нападение.
Князь, дядя Джантемира, вскочил на лошадь, бросился с кинжалом на Алегеко, но тот ударом шашки снес ему голову и она, как арбуз, покатилась по земле.
Народ словно оцепенел.
Ударил коня плетью Алегеко, поскакал в степь, а вслед ему загремели выстрелы, джигиты поскакали за ним. Но конь Алегеко несся как ветер и никто не угнался за ним.
Все князья Кабарды поклялись убить Алегеко и всюду искали его.