Страница 3 из 44
Да, я же не рассказал. Лет мне семнадцать. По крайней мере, было именно семнадцать, когда в скверике к нашей компании подрулил тот стремный тип с усами на пол-лица: не хотите ли, мол, отправиться в чудесный мир, где царит магия, прыгают по веткам благородные эльфы, в небе летают огнедышащие драконы и все такое. Хотя нет, про эльфов и драконов это уже кто-то из наших задвинул в ответ — чисто поржать, а мужик только про магию втулял. Причем с этаким, вроде как, нарочитым акцентом говорил, будто под иностранца косил — с тех пор я только такую речь и слышу… Но тогда это скорее смешно звучало, и уж точно не страшно. Мы, понятно, решили, что идет какая-то рекламная акция, стали прикалываться… А ему зачем-то от нас непременно прямое согласие требовалось — Антоха еще съязвил, что там за каждое полученное «да» оплата идет, не иначе. Первой Дашка согласилась, потом Кир. Антоха мне такой: а ты что, Вовка? Ну и я сдуру ляпнул: хочу, типа. Подумал, купон какой дадут или промокод… Этот, с усами, подвел нас к лавочке, а потом: бах! И темнота.
А когда тьма отступила… Черт, лучше б она не развеивалась вовсе. Про вырезанный язык я даже не сразу понял. Сначала тупо поднес к глазам руку — а там всего четыре пальца. Мизинца как не бывало. Вторую поднял — то же самое. Аккуратные такие срезики, совсем зажившие уже. Это сколько же времени прошло?! Хотел было выругаться в сердцах — хрен там, ни слова не выдавилось, одно лишь утробное мычание. Тут только сунул руку в рот — а там пусто. И ведь ни боли, ничего такого — только голова гудит, в ушах шумит, и глаза упорно закрываются… Ну и ни сесть, ни встать — тело как избитое. Опять же, ничего не болит — просто не работает. То ли на шок такая реакция, то ли еще на что…
У остальных наших — то же самое все оказалось. Антоху я, правда, больше не видел, но Кира, Санька, Дашку и Светку поначалу со мной вместе держали — так вот, они вляпались в точно такое же дерьмо. Мизинцы, язык — все как по единому трафарету… А еще у каждого на лбу — клеймо выжжено. Что-то наподобие китайских иероглифов: 奴隷. Или японских, а может, корейских каких-нибудь — я в них не разбираюсь. Или это вообще не иероглифы, а руны, например. Понятия не имею. Но зрительная память у меня отличная, и этот рисунок я теперь на всю жизнь запомнил, ночью разбуди — изображу!
А у меня на лбу был такой же, судя по всему. В зеркало на себя полюбоваться случая мне пока не представилось, но черточки шрама прекрасно прощупывались.
Такие вот дела…
Окунувшись в воспоминания, я не заметил, как веки мои снова сами собой сомкнулись, а сознание уже привычно затуманилось, беспомощно отрешаясь от этого вот всего. В себя меня привел голос мужчины в кресле:
— Напомни-ка, любезнейший, как тебя звать-величать? Ефимкой, что ли?
— Ефремом, Ваше сиятельство, — последовал писклявый ответ. — Ефремом Абрамычем…
С усилием распахнув глаза, я наконец заметил говорящего: перед креслом «сиятельства», чуть в стороне, слева, переминался с ноги на ногу белый как мел юноша в темно-сером костюме-тройке, висевшем на нем, словно мешок на огородном пугале. Этого субчика видеть мне уже доводилось — в редкие промежутки возвращения в сознание. Судя по всему, это именно он привез нас сюда.
Нас? Я покосился еще левее. Копируя мою скрюченную позу, у стены притулилась незнакомая мне девушка с пышной копной растрепанных русых волос, косой челкой спадавших на лоб и почти закрывавших безобразное клеймо — все то же, 奴隷. Дальше за ней сжалась, обхватив руками колени и втянув голову в плечи, еще одна бедолага, худенькая коротко стриженная шатенка. Тоже заклейменная и тоже не из наших.
Медленно, чтобы не позволить голове закружиться и снова не провалиться в забытье, я перевел взгляд направо. Там сидели, затравленно озираясь, двое дюжих парней, пожалуй, чуть постарше меня. Ни разу не Кир и не Санек, хотя клейма такие же.
Больше в комнате, похоже, никого не было.
— А что же Савва Иосифович лично не пожелал товар представить? Нет ли в том неуважения, а, Ефрем? — раздался тем временем из кресла очередной вопрос. Отчество Абрамыча было проигнорировано — не иначе, демонстративно, а вот я почему-то решил для себя впредь величать торговца именно так.
— Помилуйте, Ваше сиятельство, как можно! — разве что ужом не извиваясь, заверещал тот. — Дядюшка мой недужен, а дела — они промедления не терпят, сами понимаете! Посему здесь я, к вашим услугам… Мы к вам с полнейшим почтением, как положено — в знак чего имеем удовольствие предложить скидку в шестую часть цены — на весь сегодняшний товар!
— Уважение деньгами не меряется! — зыркнув на Абрамыча, коротко проговорила — будто сплюнула — из-за спинки кресла девица с косой.
— У них, торгашей, наоборот — только оными все и меряется, — хмыкнул, обернувшись к ней, «сиятельство». — Ладно, Ефрем, — снова перевел он взгляд на продавца. — Представь свой товар, поглядим.
— С кого изволите начать, Ваше сиятельство? — засуетился Абрамыч — метнулся было в мою сторону, вдруг передумал и, застыв на полушаге, снова повернулся лицом к покупателям, затем зачем-то попятился… — Может, с девиц? — кивнул он на моих соседок слева. — Или с мужеского пола? — последовал широкий жест в сторону меня и двух других парней.
Как это ни покажется странным, только в этот самый момент я и понял, что является для вертлявого Абрамыча товаром. Вернее, кто.
С другой стороны, пожалуй, ничего странного: не в силах удержать в гудящей голове более одной мысли за раз, до сих пор я просто не успел задаться этим вопросом — пока ответ на него не пришел сам собой. Так, значит, я и есть — «холоп мужеского полу»? Это на меня сегодня скидка в шестую часть цены?
Хотя, собственно, чему удивляться? Не на экскурсию же меня сюда привезли, клейменного и с вырванным языком! И без мизинцев. Пальцы-то мои им, гадам, зачем понадобились? С полной пятерней, небось, дороже бы пошел, нет?
В голове у меня все опять начало путаться, и ответ «сиятельства» на вопрос Абрамыча я прослушал. Однако, судя по всему, дам все же решили галантно пропустить вперед — когда я снова сумел сосредоточиться на происходящем вокруг, русоволосая девушка уже шла к креслу «сиятельства» — словно кукла или зомби какая, механически переставляя негнущиеся ноги, руки же безвольно уронив.
Почему-то мне явственно представилась картина, как сейчас с нее сорвут одежду — ну, разве не так положено делать при продаже рабов? — но на бесформенный светло-зеленый балахон, служивший русоволосой подобием короткого платья, покушаться пока никто не спешил.
— Отличный выйдет «бурдюк», Ваше сиятельство, — принялся нахваливать свой товар Абрамыч. — Сто мерлинов маны, не меньше! И всего за шестьдесят золотых империалов! С учетом скидки это будет каких-то пятьдесят империалов — смешная цена за подобное сокровище…
— Сто мерлинов, говоришь? — как-то нехорошо прищурилась из-за спинки кресла «сиятельства» девица с черной косой. — А если я проверю?
— Ну, да, сто мерлинов… — будто споткнувшись на ровном месте, смешался торговец. — Проверить… Конечно, молодая графиня, проверить — сие ваше право… Законное право… Но стоит ли так себя утруждать… Обычно ж не проверяют такое…
Молодая графиня? Что ж, так тебя, милочка, и окрестим до поры.
— Если все сложится, это будет мой «бурдюк», и я должна точно знать его емкость, — холодно усмехнулась молодая графиня, неспешно выступая из-за кресла, подходя к русоволосой и аккуратно, почти ласково беря ту за руку — левой за правую.
— Что будешь творить? — спросил оставшийся стоять возле «сиятельства», но с любопытством вытянувший шею мальчишка — кажется, впервые за все время подав голос.
— Портал открою, куда еще столько маны в закрытом помещении безопасно слить? — передернув плечиками, ответила молодая графиня. — Если там, конечно, и впрямь сто мерлинов.
— А сумеешь? — хитро подмигнул мальчишка. — Портал-то? Это ж пятый ранг минимум!
— Обижаешь, братец. Ну что, я приступаю? — снова обернулась она к Абрамычу.