Страница 4 из 15
Не напоминает ли Вам это о чаемом Соловьёвым – наперекор mainstream’у западной философии – познании мирового Всеединства? Мне – очень даже напоминает! Тем более что, по Штейнеру, «человек постигает в своем мышлении общее Первосущество, пронизывающее всех людей»[6]: «Первосущество» – это соловьёвская София, которую Штейнер признавал (видимо, по наводке Белого) и конципировал как «новую Изиду» или же «мировой Юмор»[7]. И уж совсем метафизически, в стиле въедливых «русских мальчиков», воспрянувших в философах Серебряного века, звучит Штейнеров тезис (уж не русифицировал ли его переводчик?): «Исполненная мысленного содержания жизнь в действительности есть одновременно и жизнь в Боге»[8]. Мне отчетливо слышится «бердяевство» и «соловьёвство» в ФС Штейнера! Русский Серебряный век и Штейнер – об одном!
«Философия свободы» Штейнера, по – моему, в первую очередь описывает обычный опыт ученого, всё вновь и вновь возвращающегося мыслью к своей гипотезе и как бы методом итераций уточняющего ее, – при этом возникает впечатление, что предмет сам раскрывается нам навстречу. – Но главное – то, конечно, дорогой философский друг, заключено в том, что вскоре после публикации своей ФС Штейнер, взяв на вооружение теософский язык, стал учить тому, «как достигнуть познания высших миров». В книге 1904 г. с таким названием (кстати, «Как достигнуть…» Бердяев считал лучшим сочинением Штейнера) приведен пример «работы» познавательного метода ФС: созерцание зерна растения (Элевсинский и евангельский символ!), сопровождающееся медитативным размышлением о нем (кружащаяся в себе самой мысль, как сверло, ввинчивается в свой предмет – зерно), приводит рано или поздно к оккультному результату – вокруг зерна появляется светящаяся цветовая аура, эзотерический ученик начинает видеть эфирное тело семени. Это, по Штейнеру, образец познания гётевского типа: так, создавая свое учение о цвете, выдвинутое им в пику Ньютону с его стеклянными призмами, разлагающими белый световой луч, Гёте подолгу всматривался в закатную игру красок на альпийских снегах. Подобный метод, как антропософы должны верить, Штейнер применял при «духовных исследованиях» всего на свете – от камней и растений до происхождения человечества, «мистерии Голгофы» и кармических странствий конкретных душ. Благодаря своему природному ясновидению, о котором Штейнер свидетельствовал начиная с 1880-х гг., он опровергнул Канта, указав путь познания вещей-в-себе, Аристотелевых идей, и стяжал софийную мудрость, узрев «живого Христа», которого отождествил с «живым Существом антропософии». Всё это входит в антропософское Credo. Правда, Андрей Белый в «сестре Антропософии» опознавал Софию, а не Христа, но сейчас это не столь важно. Для сравнения с гностицизмом Бердяева мне достаточно было выявить вектор развития «умного оккультизма» – от новой гносеологии ФС к «духовной науке», т. е. естествознанию образцов XIX в., распространенному на области, прежде находившиеся в ведении метафизики.
Но вот что удивительно: как утверждает К. Свасьян, ФС Штейнера никто не понял! Не понял ее Э. фон Гартманн, старший современник и симпатизант Штейнера, мимо ФС прошел и целый сонм мыслителей ХХ века. К. Свасьян показывает, что к антропософии – феноменологии до Гуссерля – вплотную приблизился этот последний: ничего не зная о ФС и ее авторе, он почти достиг представлений о реинкарнации и карме. К. Свасьян же считает, что, прими ФС Сартр, он пришел бы к просветлению, а не к философской «тошноте»: антропософия уже рождалась в интуициях ее «слепого свидетеля». По мемуарам Серебряного века кочует рассказ о встрече в Париже в 1908 г. Штейнера и четы Мережковских. Гиппиус тогда презрительно лорнировала Великого Посвященного, Мережковский требовал от него решения «последних вопросов», – а Штейнер, тонко улыбаясь, предложил проповеднику Третьего Завета прежде освоить «предпоследние»: по – моему, всё это пикантно и вдвойне комично. Не понял ФС и Бердяев, вместе с Гартманном не нашедший там «свободы». – Но ФС, согласно К. Свасьяну – книга за семью печатями и для сонмов антропософов! Я знаю, как они штудируют ее – фразу за фразой, индивидуально и в коллективной духовной работе на семинарах. Возможно ли нам, профанам, понять ФС – «съесть» ее в библейском смысле, чего требует от нас К. Свасьян?!
Хочется все – таки догадаться, почему ФС не была прочитана и люди, вместо того чтобы создавать длиннейшие очереди записывающихся в антропософские ложи, предпочли ФС – «этому бесценному самородку духа – кричаще дешёвую бижутерию собственных представлений: марксистских, фрейдистских, экзистенциалистских, позитивистских… и Бог весть каких еще»[9]. Дело, по-моему, просто в том, что ФС показалась современникам достаточно заурядным, ученическим образцом неокантианства – неважно, про – или антикантовского его извода. Признайтесь вместе со мной: Штейнеру – философу далеко до самобытно – вдохновенных Риккерта или Когена, и его можно поставить только во вторую или даже в третью шеренгу неокантианцев. Великолепная голова «царя – мага»[10] виднеется где – то за плечами Иоганна Фолькельта и Теодора Липпса: всё же их первичные интуиции – «транссубъективность» первого и «вчувствование» второго, право же, впечатляют сильнее, чем, действительно, призрачная (особенно в свете очень авторитарной антропософской веры) «свобода» Штейнера.
Дорогой коллега, я рискую вызвать Ваш гнев, диффамируя философию Вашего кумира. Что же касается профессора Свасьяна, то, прочитай это письмо, он расправился бы со мною похлеще, чем с бедной антиштейнерианкой Ренатой Гальцевой (я уж не говорю о подвергнутом им убийственной экзекуции церковном мыслителе Кураеве): некогда г-н Свасьян с вызовом отбросил тот факт, что, как он сам же и выразился, имеет дело не только с «автором» статьи в «Литературке», но и с «дамой»![11] И я боюсь еще более страшной мести со стороны антропософов! Потому в дальнейшем я просто поверю самому Штейнеру, назвавшему эту свою диссертацию «биографией одной взыскующей свободы души», а предложенный в ней метод сущностного познания – опытом, который он «внутренне пережил сам»[12]. И дело всё в том, чтобы войти в этот опыт: тогда – поверю и Свасьяну – совершится чудо, мир будет спасен.
Однако, дабы принять, в Ваших терминах, Штейнерово гносеологическое «посвящение», надо априорно уже быть «посвященным», прежде иметь некий орган восприятия, который я назову для удобства органом Фихте – Штейнера. Объяснюсь, сперва попросив Вас открыть книгу Штейнера «Истина и наука», – это пролегомены к ФС. Там есть важнейшая для понимания гносеологии – гнозиса Штейнера глава «Свободная от предпосылок теория познания и Наукоучение Фихте». Из нее следует, что на рубеже XVIII–XIX веков Фихте задался целью – скажу от себя – барона Мюнхгаузена, перенеся его проект по вытаскиванию себя за волосы из болота в область познания: «Уже в 1797 году, в “Первом Введении в Наукоучение”, он [И. Г. Фихте – Н.Б.] рекомендует самонаблюдение, как правильный путь для познания “я” в изначально присущем ему характере». Видимо, Вы и г-н Свасьян – искусные мастера этого делания, фокусов сказочного барона, ибо в противном случае обесцениваются все ваши панегирики в адрес ФС. Но как Штейнер, так, видимо, и Фихте сознавали, что это не так просто – пытаться «рассматривать “я” в его акте построения мира», превращать субъекта в объект познания (не веет ли здесь на Вас бердяевством? Кто как не Бердяев задался именно этой целью в книге «Я и мир объектов»?). – И вот, Штейнер говорит, что речь у Фихте идет о «пробуждении того разумного [темный перевод Б. Григорова! – Н. Б.], совершенно нового внутреннего орудия чувства», – то есть органа, имеющегося у человека лишь в зачатке, – «которое было бы в состоянии подслушать “я” при этом построении мира». «Тот, кто это может, – продолжает Штейнер, комментируя Фихте, – кажется ему [Фихте] стоящим на более высокой ступени знания, чем тот, кто видит только построенное, готовое бытие» – «мир объектов» (опять, еще мощнее, повеяло бердяевством!)[13]. «Более высокой» – ибо у способного к такому созерцанию имеется орган, которого у прочих нет. Вот он – орган Фихте – Штейнера! За ним, уже в «Истине и науке» (это 1892 год), маячат духовная, с ее ступенями, эволюция, а также антропософский человек с его высшими, чем «я» «органами» – «самодухом», «жизнедухом» и «духочеловеком». В Шестую послеатлантическую эпоху люди с помощью этих органов смогут воспринимать свое творческое «я» так, как ныне мы, из этого убогого «я», воспринимаем тела физическое, эфирное и астральное.
6
Штайнер Р. Философия свободы. Основные черты современного мироровоззрения. (Результаты душевных наблюдений по естественнонаучному методу). Сайт www.koob.ru. С. 114.
7
См.: Штайнер Р. Поиск новой Изиды, Божественной Софии (1920) // Штайнер Р. Границы естественного познания. Поиск новой Изиды, Божественной Софии. Пер. с нем. языка Памфиловой Л. Б. М.: «Титурель», 2003. С. 183 и далее; Тургенева А. Воспоминания о Рудольфе Штейнере и строительстве первого Гётеанума. Пер. с нем. языка Бонецкой Н. К. М.: «Новалис», 2002. С. 119.
8
Штейнер Р. Философия свободы. С. 114.
9
Свасьян К. Книга – мистерия. Указ. изд. С. 412.
10
Свасьян К. Книга – мистерия. Указ. изд. С. 468.
11
См.: Свасьян К. Недержание лжи // Там же. С. 323 – 331. Выражения Свасьяна вряд ли подлежат цитированию за их нецензурностью.
12
Письмо Штейнера от ноября 1894 г. к Розе Майредер цитирую по статье «Книга – мистерия» К. Свасьяна. См.: Там же. С. 415.
13
См.: Штейнер Р. Истина и наука (пер. с нем. языка Б. Григорова). М.: Московский Центр вальдорфской педагогики, 1992. С. 42 – 43.