Страница 8 из 15
«Звания самого простого – человеческого. Другого вроде бы и не имеется».
«Звание имеется разное, – строго сказал главный. – Красный и белый, буржуй и пролетарий, господа и народ. Так оно по-нашему выходит…»
«Да разве все они не люди? Добрые, злые, хорошие, плохие, а – люди».
«Были – люди, – встрял в разговор третий всадник, чернобородый, в крестьянской одежде. – Были люди, когда с мужика шкуру драли. А теперь – дай нам наше в людях походить».
«И как же это – в людях?»
«Землю, скотину промежду собой поделим поровну, а господ да буржуев – к стенке», – объяснил чернобородый.
«Да отчего же непременно к стенке? Не надоело убивать-то?»
«Нам не убивать никак нельзя, – сказал главный. – У нас с капиталом последний, смертельный бой. Либо мы его, либо он нас. Пока врагов революции не уничтожим до последнего, новую жизнь не построим».
«Вы разве новую строите?»
«Ты что, незрячий? По земле ходишь и не видишь, что вокруг делается».
«Вижу: телега перевернулась кверху колесами, каждый запрягает и волочит в свою сторону. А дорога – вот она. Если телегу опять на колеса поставить да сесть всем вместе, можно мирно решить, по-божьи».
«Я говорю – из попов, – засмеялся молодой в матросской рубахе. – Ишь, стелет!»
«По-божьи народ завсегда в дураках останется, – сказал чернобородый. – А телега твоя, может, и вовсе давно без колес».
«А ты старик – опасный, – дернул щекой главный. – Тебя за твою агитацию расстрелять надо. Да пули жалко: сам долго не протянешь, вон колотит-то всего».
Лошади нетерпеливо переступали ногами. Черные искры дорожной грязи летели из-под копыт…
«Ну, не меня, хоть пулю пожалел», – улыбнулся старик.
«Ты, старик, смотри», – главный похлопал ладонью по кобуре и тронул коня.
«Смотрю…» – отозвался старик.
Он когда-то много думал о смерти как о пробуждении, такое и произошло с ним.
Приговоренный к смерти течением болезни, докторами, близкими, газетчиками (уже и последние слова произнес, которые впору напечатать в любой биографии), он вдруг и впрямь пробудился: откуда-то снова явились силы, и снова всё ему удавалось, – невидимый ушел он от всех, от болезни, от докторов, близких, газетчиков, заполнивших маленькую, прежде неведомую железнодорожную станцию, ныне прославленную тем, что он здесь умирал, и, отныне сам никому неведомый, двинулся в путь по открывшейся перед ним бесконечной дороге. Годы прошли (годов он не считал), и теперь ему суждено быть погребенным на этой дороге, если, конечно, среди прохожих и проезжих найдется добрый самаритянин, который не поленится вырыть яму и закопать его. Говорят, в древности мудрецы завещали хоронить их на большой дороге, чтобы ноги живых, идущих дальше, топтали и разносили по миру их прах. А тут, надо же, всё само образовалось.
…Лихорадка не унималась. Рана на ноге кровоточила. Когда-то, в давней жизни, о которой он почти разучился вспоминать, врачи нашли у него воспаление вен. Ему давали порошки, меняли повязки. Слуга Илья Васильевич возил его по дому в кресле-коляске на высоких колесах. Старик в недоумении покачал головой. Стал вспоминать, когда же это могло быть, но не вспомнил.
В отдалении, в той стороне, куда проехали конные, послышались частые выстрелы. Люди продолжали убивать друг друга.
Наталия Орлова / Москва /
Окончила Литературный институт в семинаре Е. М. Винокурова. Стихи публиковала в разных периодических изданиях, в том числе, в журналах «Новый мир», «Знамя», «Юность», «Арион», «Континент». Переводила произведения поэтов Грузии, Армении, Азербайджана, Киргизии. Абхазии, Осетии. Автор ряда статей о поэзии Серебряного века. В 1986 г. в тбилисском издательстве «Мерани» вышел сборник стихов и переводов Натальи Орловой «На синем пороге», в 2004 г. в московском издательстве «Совпадение» была издана её книга «Dolce vita». В 2014 г. в издательстве «Прогресс/Плеяда» книга избранного «100 стихотворений».
Прощание
Ты – не путь, ты – сплошная распутица,
Сам не верящий в это житье.
То, что сбудется, то – и не сбудется
И придет на прощанье твое.
Что хотелось – сбылось оно в почестях,
То, что снилось, – забылось, ушло
И уже не сияет, не хочется,
И не надо писать набело.
Но осталась загадка смертельная
Да оглядка шинельных равнин,
Корабельная вьюга недельная
За провалами башенных спин.
Спят леса, заколдованы реченьки,
Ждут глаза, да неслышен ответ.
И сказал бы, да, видимо, нечего,
Нет возврата и – выбора нет.
Читая Тютчева
«Ты скажешь: ветреная Геба,
Кормя Зевесова орла,
Громокипящий кубок с неба,
Смеясь, на землю пролила…»
А я скажу тебе: «Вернее —
Скрижали жизни перемкнуть,
Взять черепашку-скарабея
И положить себе на грудь.
И снова маленькое солнце
Помчится огненной звездой
И благодарно оттолкнется
От тверди, льдисто-голубой.
И над Землею фараонов,
И над молчаньем русских рощ
Очнется окрик Ааронов
И вседержительная мощь,
И пробужденная планета
Взлетит на звездном ветерке,
А мы-то думали, что это
Нам только снится вдалеке.
Мадагаскар и Запад дикий,
И остров с пальмами, ничей —
Все – узрят Царственные Лики,
Корабль, исполненный очей.
Неузнаваемые лица
Приникнут сладостно к земле,
И всем удастся поместиться
На этом малом корабле.
А Кто вовне мирами правит,
Спасая грезящий народ, —
И Солнце новое – поставит,
И Землю – переназовет».
Обрываются строфы
Обрываются строфы,
И ломается стиль —
Это дней катастрофы
Перевернутый фильм.
Все ушло без остатка,
Покатилось, стряслось…
От былого достатка —
Только обод да ось.
Всю планету пробила
Непонятная слизь,
И глядит, как могила
Удивленная жизнь.
Не больничная запись —
Беглый росчерк Чумы,
Нет других доказательств —
Это видели мы.
Сколько умных и смелых —
На свидании с ней —
В одеяниях белых,
В окруженье теней.
Здесь уже не работа,
Не пустой парафраз —
Выносили без счета —
И ложились за нас.
Над мучительной дыбой —
Вместо воздуха – дым,
Вы-то с ними могли бы —
Жить дыханьем одним?
Побратимы, земляне,
Мужики, братовья —
Те, кто в смертном зиянье
Встал за други своя.
Вековая подмога —
Где за брата – медбрат.
Вы, как Ангелы Бога, —
Все вернули назад.
…Подымаются башни —
Небоскребов крестцы —
И – над ямой вчерашней —
Прежних дней близнецы.
Шарада
…Заводов корпуса, и гулкие парады…
Молчание полей, дороги да кресты…
И стынет Мавзолей – под стенами Масады,
С усмешкой переняв наследье Калиты…
Как душен этот день… Пускай пошлют за нею…
Бессчетная родня… Нахлебники да сброд…