Страница 35 из 38
Молчание.
– Сандра, что происходит?
– Не знаю.
– Зачем Джек вам звонил?
– Слушайте, я кладу трубку, и не пытайтесь мне больше звонить…
– Сандра!
– Вы говорили, что Джек вам уже позвонил?
– Да.
– Мой вам совет – дождитесь, пока он позвонит снова.
– Я не прошу ваших советов, Сандра. Я хочу знать: что он вам сказал?
– По-моему, вы должны прекратить.
– Что прекратить?
– Вы сейчас на мобильном?
– Да.
– А где вы?
– На заправке в Коннектикуте.
– Где?!
– Сандра, я хочу, чтобы вы меня выслушали. – В трубке послышался оглушительный треск. Грейс пришлось переждать. – Вы последняя, кто говорил с моим мужем до его исчезновения. И вы мне солгали. И по-прежнему не хотите открыть содержание разговора. Почему я должна вам что-то отвечать?
– Справедливо. А теперь послушайте меня, Грейс. Я сейчас повешу трубку, а вам настоятельно советую: поезжайте домой и позаботьтесь о детях.
Связь оборвалась. Грейс уже сидела в машине. Она нажала повторный набор и попросила соединить ее с офисом Сандры. Никто не ответил. Она попробовала снова – то же самое. Что теперь? Снова к ней съездить?
Через две мили после заправки Грейс увидела указатель – «Центр социальной поддержки „Звездный свет“». В годы ее детства и юности дома престарелых размещались в кирпичных неоштукатуренных одноэтажных зданиях – яркий пример преобладания содержания над формой, – напоминавших… начальную школу. Увы, жизнь циклична: все начинается в таких вот зданиях и там же заканчивается. Виток, виток, еще виток, круг замкнулся.
Но центр социальной поддержки «Звездный свет» напоминал трехэтажную гостиницу в псевдовикторианском стиле – с башенками, террасами, нарисованными ярко-желтой краской дамами прежних времен, правда с безобразным алюминиевым сайдингом. Газон был ухожен настолько, что казался ненатуральным, пластиковым. Здешней обстановке пытались придать веселенький, жизнерадостный вид, но перестарались, эффект получился как от «Диснейленда» в Эпскот-центре – прелюбопытная копия, которую, однако, нельзя принять за оригинал.
На крыльце-террасе в кресле-качалке старуха читала газету. Она пожелала Грейс доброго утра; та ответила и толкнула дверь. В вестибюле явно старались воссоздать обстановку отеля минувшей эпохи: повсюду висели картины маслом в безвкусных рамах – таких полно на распродажах «Холидей инн»: все по девятнадцать долларов девяносто девять центов. Сразу становилось понятно: это репродукции классических работ, даже если вы никогда не видели ни «Завтрака гребцов» Ренуара, ни «Ночных ястребов» Хоппера.
В холле было неожиданно многолюдно: он был полон стариков разной степени полуразрушенности. Одни передвигались без помощи, другие ковыляли, кто-то – опираясь на трость, кто-то с помощью костылей, остальные сидели в инвалидных креслах. Большинство обитателей «Звездного света» держались бодро; меньшинство мирно подремывали.
Холл был чистым и светлым, но здесь чувствовался запах старости: так пахнет древний заплесневелый диван. Запах пытались заглушить вишневыми ароматизаторами в виде деревца, которые любят вешать в такси, но некоторые амбре не перебить ничем.
Единственная молодая особа здесь – девушка лет двадцати с небольшим – сидела за письменным столом того же стиля, что и вся обстановка, но по виду купленным в «Бомбей компани». Она приветливо улыбнулась Грейс.
– Доброе утро, я – Линдси Барклай.
Грейс узнала голос вчерашней собеседницы.
– Я приехала к мистеру Додду.
– Бобби у себя. Второй этаж, комната двести одиннадцать. Я вас провожу.
Линдси была привлекательна прелестью молодости. Так энергично и улыбчиво держатся исключительно невинные девушки и вербовщики некоего культа.
– Вы не возражаете подняться по лестнице? – спросила она.
– Отнюдь.
Попадавшиеся навстречу им обитатели «Звездного света» останавливались и здоровались. Линдси находила минуту для каждого, радостно отвечая на приветствия. Игра на публику, не без цинизма отметила Грейс. Однако Линдси всех знала по именам и не скупилась на теплые фразы, отчего старики на глазах расцветали.
– У вас здесь в основном женщины, – сделала заключение Грейс.
– Когда я училась в школе, нам говорили, что в домах престарелых женщин в пять раз больше, чем мужчин.
– Ничего себе…
– Да. Бобби шутит, что всю жизнь мечтал попасть в малинник.
Грейс усмехнулась.
Линдси махнула рукой:
– О, это лишь разговоры. Его жена – он зовет ее «моя Моди» – умерла почти тридцать лет назад, и с тех пор Бобби, по-моему, не взглянул ни на одну женщину.
Они замолчали. Коридор был выкрашен зеленым и розовым, стены увешаны узнаваемыми работами: репродукции Нормана Роквелла, собаки, играющие в покер, черно-белые кадры из кинохитов: «Касабланка» и «Незнакомцы в поезде». Грейс шла прихрамывая. Линдси заметила ее хромоту – Грейс ловила на себе ее осторожные взгляды, – но, как большинство сделало бы на ее месте, тактично промолчала.
– У нас в «Звездном свете» кварталы, – пояснила Линдси. – Мы так называем коридоры. Каждый оформлен в своем стиле, этот, например, Ностальгия. По-моему, жильцам это нравится.
Они остановились. На табличке у двери справа было написано «Додд». Линдси постучала:
– Бобби!
Никто не ответил. Линдси нажала ручку, и дверь открылась. Они вошли в маленькую, но удобную комнату. Справа была крохотная кухонька. На кофейном столике стояла черно-белая фотография очень красивой женщины, похожей на Лену Хорн, повернутая так, чтобы было видно и от двери, и с кровати. Даме на портрете было лет сорок, но можно было с уверенностью сказать, что снимок старый.
– Это его Моди.
Грейс кивнула, на секунду засмотревшись на фотографию в серебристой рамке, – ей снова вспомнился «ее Джек». В первый раз она допустила до сознания невозможное: не исключено, что Джек никогда не вернется. Именно об этом Грейс избегала думать с той самой минуты, как услышала звук мотора универсала. Возможно, она никогда больше не увидит Джека, не обнимет его, не засмеется его старым шуткам и – здесь эта мысль сама просилась в голову – не состарится вместе с ним.
– Вам нехорошо?
– Нет, все в порядке.
– Должно быть, Бобби у Айры в Воспоминаниях, они часто режутся в карты.
– Воспоминания – это тоже… э-э… квартал?
– Нет, Воспоминаниями мы называем третий этаж. Там у нас жильцы с болезнью Альцгеймера.
– О-о…
– Айра не узнает своих детей, но попробуйте выиграть у него в пинакль!
Они вышли в коридор. Рядом с дверью Бобби Додда Грейс заметила много фотографий. На стене висела рамка-коробка, в каких обычно выставляют сувениры. У Додда в ней были армейские медали, побуревший от времени бейсбольный мяч, фотографии разных времен и снимок его убитого сына. Такой же Грейс видела вчера в Интернете.
– Аллея памяти, – сказала Линдси. – Вернее, коробка.
– Мило, – произнесла Грейс, не зная, что еще сказать.
– У каждого пациента такая висит возле двери. Это способ рассказать другим о себе.
Грейс кивнула. Итоги жизни, собранные в рамке двенадцать на восемь дюймов. Как и все в доме престарелых, это казалось разумным и вместе с тем жутким.
На этаж Воспоминаний нужно было подняться на лифте. Лифт вызывался набором цифрового кода на кнопочной консоли.
– Так население не разбредается, – объяснила Линдси. Что ж, и это в соответствии со стилем учреждения – целесообразно и правильно, хоть и мороз по коже.
Этаж Воспоминаний оказался комфортным, хорошо оборудованным, полностью укомплектованным персоналом – и ужасающим. Некоторые его жильцы выглядели довольно бодро, но большинство вяло сидели в инвалидных креслах, напоминая собой увядающие цветы. Некоторые стояли или пытались идти куда-то, другие что-то бормотали себе под нос, но взгляд у всех был характерный – застывший, словно они высматривали что-то далеко впереди.
Дряхлая, лет под девяносто, старуха, бренча ключами, прошаркала к лифту.