Грязная жизнь

– Тихо, вася, – послышался голос из машины. – Дергай сюда!

На негнущихся ногах он подошел к машине, залез в нее, захлопнул за собой дверцу. Ствол автомата больно уперся ему в бок.

– А теперь колись, козляра! – повернулся к нему бритоголовый крепыш с переднего сиденья, когда машина тронулась с места.

– Не... не понял, – с трудом выдавил он из себя.

– Где Мирон?

– Мирон?!. Не знаю.

– Че?! Не знаешь, кто он такой? – сморщился тот, с автоматом.

– Знаю. Но не знаю, где он.

– Только горбатого не лепи!

– Да честное слово, не знаю! – захныкал Медок.

– Савелия зачем хлопнул?

– Кто?.. Я?!

Он уже знал, что Мирона подозревают в убийстве авторитета по кличке Савелий. Его вчера следак ментовский на соучастие крутил. Да только все бесполезно. И на убийство Селезня колоть пытался. Да только они с Лежаком выработали четкую линию защиты, согласовали по всем параметрам. Не знаю, не видели, не догадывались. Ведь они даже не работали на Мирона, просто дружили с ним. Они ночные рыцари, благородные защитники путан от всяких негодяев. Они защищают их, защищали и будут защищать. И поверьте, товарищ капитан, делают они все это бескорыстно. А на хрена им, спрашивается, вешать на себя уголовную статью за сводничество? И девок предусмотрительно застращали, все под их дудку поют.

Только нынешний разговор разительно отличается от недавнего в ментовке. Сейчас с ним братки базарят, а им лапшу на уши вешать опасно. И все же придется придерживаться той же линии защиты.

– А то кто же.

– Да это же Мирон, не я. Мы с Лежаком даже не знали о том, что он затеял с Горюном. Они нас в свои планы не посвящали.

– А вот Лежак твой поет другую песню. Вы с Лежаком на шухере стояли, когда Савелия мочили.

Провокация чистой воды. Взять на себя Савелия – это смерть. Нет, не мог Лежак на это пойти, он же не идиот клинический.

– Не может этого быть.

– Ладно, проехали. А вот Селезня с пацанами ты точно в расход пускал.

– Тоже Лежак сказал? – с издевкой спросил Медок.

– Лежак.

– И здесь не то. Не мог он этого сказать! Не могли мы быть с Мироном, когда он Селезня убивал, не могли! Мы соску одну новую вдвоем в это время харили.

– Это ты в ментовке рассказывал?

– Да нет, что я, дурак себя подставлять? Мы же девок не харим, мы их защищаем.

Тот, который с автоматом, резко дернулся. И тут же острая боль врезалась в мозг, и Медок потерял сознание.

Очнулся он от запаха нашатырного спирта. Он лежал на обочине дороги, вокруг него скопилась толпа, кто-то тыкал ему в нос вонючую ватку. Бандитов не было и в помине. Значит, они его отпустили. Поняли, что не смогут выйти через него на Мирона. И виновным его в убийстве Селезня не считают. Это само по себе маловероятно. Но даже если ему и поверили, его все равно должны были увезти куда-нибудь в лес и пристрелить, как мироновского пса. А его оставили в живых. Никогда Медок не верил в чудеса, но с сегодняшнего дня мнение его на этот счет резко изменилось.

* * *

– Разрешите! – послышался со стороны дверей громкий командный голос.

Капитан Черкизов повернул голову. К нему в кабинет входил седовласый мужчина с военной выправкой. Какой-нибудь отставной полковник, мелькнуло у него в голове.

– Проходите, пожалуйста, присаживайтесь. – Он любезно указал на свободное место рядом со своим столом. – Я вас слушаю!

– Капитан второго ранга в отставке Грибенцов Марк Анатольевич, – представился посетитель.

Так и есть, отставной вояка. Не полковник, правда, но очень близко к нему.

– Я тут одну передачу по телевизору смотрел, а там про опасного преступника говорили. Я видел этого типа, узнал его.

– Та-ак... – напрягся капитан.

– Там телефон указали, я позвонил, меня направили к вам.

– Когда и где вы видели преступника?

– Вчера вечером. Он квартиру в моем доме снимает, на одной лестничной площадке со мной. Я его сразу узнал. Я ведь когда-то в морской разведке...

Подробности из военной службы Марка Анатольевича совершенно не интересовали Черкизова.

– Адрес? – оборвал он капитана.

Грибенцов назвал улицу, номер дома и квартиры.

– Кому еще вы об этом говорили?

– Ну, когда по телефону звонил, дежурный, наверное, или еще кто-то там подробно меня обо всем расспросил.

– И только после этого ко мне направил?

– Совершенно верно. А разве это имеет какое-то значение?

– Нет, для вас не имеет.

Примерно через час после разговора с группой немедленного реагирования Черкизов направился в Лианозово. Грибенцов сидел на заднем сиденье машины и показывал дорогу. Улица, дом. Остановились возле его подъезда.

Неподалеку от них стояла грязная «Волга» тридцать первой модели. Но на нее никто не обратил внимания.

– Ну что, как брать станем? – спросил по рации старший группы. Его микроавтобус остановился позади. – Ждать будем или квартиру штурмовать?

Ответить Черкизов не успел. Из подъезда вышел парень в невзрачной серой куртке и черной вязаной шапочке. Остановился, осмотрелся, достал сигареты, закурил.

– Вот он, вот! – показал на него отставник.

Но Черкизов и сам узнал Скорпицына.

– Готовность номер один! – скомандовал он.

– Сейчас мы его, голубчика! – послышался радостный голос начальника группы. – О, блин, что за хреновина?

Мирон уже начал отходить от дома, когда рядом с ним остановилась та самая грязная «Волга». Плавно опустилось правое переднее стекло, и показался ствол автомата. И тут же тишину двора разорвал грохот прицельной автоматной очереди.

Несколько пуль впились в тело Мирона, отбросили его назад. Он еще не упал, а «Волга» уже сорвалась с места. На полном ходу она помчалась к выезду со двора.

– За ней! – скомандовал Черкизов водителю.

Его «шестерка» также резво сорвалась с места. Но из окна «Волги» на дорогу выбросили гранату. Она упала метров за двадцать до милицейской машины. И разорвалась спрессованными клубами дымовой завесы. Какое-то мгновение, и «жигуль» оказался в плотном непроницаемом облаке. Еще мгновение, и он ударился колесом о бордюр, перескочил через него на клумбу и врезался в дерево.

– Так, приехали! – выругался водитель.

– Дьявол! – чертыхнулся Черкизов и начал вылезать из машины.

В Скорпицына стреляли преступники из банды Савелия. Смерть Мирона – это месть за погибшего авторитета. Но как же бандиты вышли на него?.. Ответ прост – утечка информации. Бандиты узнали адрес Мирона из одного источника, но раньше, чем он, капитан Черкизов. И выставили свой пост. А на случай, если придется иметь дело с милицией и уходить от погони, припасли дымовую шашку. Хорошо еще, не гранатомет.

Мирон лежал на спине, голова безвольно завалилась набок, грудь, живот и ноги в кровоточащих ранах. Всего Черкизов насчитал шесть дырок.

– Готов! – махнул на него рукой начальник группы захвата. – Не дышит, и пульс не прощупывается, я проверял.

– Следственную бригаду и «Скорую помощь»?..

– Уже вызвал. Но лучше всего сразу катафалк вызывать.

– А это уж без тебя разберемся.

Черкизов достал сигарету, закурил.

Уголовное дело по факту убийства гражданина Савельева Федора Степановича и трех его телохранителей можно закрывать. Убийца установлен. И тут же надо открывать новое. По факту убийства самого Скорпицына. Но только будет ли кто-нибудь заниматься этим?

* * *

Целую неделю прожила Ксюша в своей роскошной квартире в полном одиночестве.

Она могла позволить себе если не все, то многое. Ходила по магазинам, покупала себе одежду, косметику, всевозможные журналы с глянцевыми обложками. Она хотела красиво и стильно одеваться, правильно накладывать макияж, чтобы не выглядеть вульгарной. Ей хотелось познать образ жизни сильных и богатых мира сего. Она зачитывалась светской хроникой, штудировала книги о правилах хорошего тона.

Первое время она думала о Мироне, места себе не находила. Где он, с кем, чем занимается? Ей хотелось знать о нем все, и она с трудом сдерживалась, чтобы не поехать к нему. Но дней через пять вдруг обнаружила, что мысли о нем уже не будоражат ее душу, не сжимают сердце. Она стала думать о нем спокойно и как-то отстраненно. А ведь он всегда был для нее посторонним, даже когда они жили вместе. Он никогда не воспринимал ее всерьез, унижал, оскорблял. И она все это терпеливо сносила, даже самой себе редко жаловалась. И в мыслях у нее тогда не было – уйти от него. Мирон ее хозяин, ее господин. Но, оказывается, вдали от него она может рассуждать совсем иначе. Словно какая-то потусторонняя сила привязывала ее к нему, пока они были вместе, и не давала ей оторваться. А на расстоянии и через некоторое время эта сила стала резко слабеть.