Страница 12 из 13
– Алё? – протянул он, прижимая трубку к уху и одной рукой касаясь иконок на панели управления.
Тенор Витька полоснул по барабанным перепонкам – его высокий голос всегда казался громче, чем на самом деле. Слава дёрнул телефон, и до него не сразу дошло, что Витя радостно вещает о встрече… с Олькой!
– Ты чего молчал?! Такие новости! – судя по голосу, Витёк был чрезвычайно возбуждён: он не видел Ольку целый год. Слава, встречаясь с Денисом и Витей, постоянно изобретал отмазки, почему она опять не смогла прийти.
– Ты где… – у Славы пересохло в горле. – Вы где? Она сейчас с тобой?!
– Да, потому я и звоню…
– Ну?!
Витя откашлялся.
– Э-э… она плохо себя чувствует. Я увидел её здесь, на скамейке, подошёл…
– Здесь – это где? Что с ней?! – Слава сжал трубку так сильно, что заныла ладонь. Глаза рассеянно бродили по экранам. Перед ним проносились машины – тысячи машин. Тысячи огней переключались с зелёного на красный и обратно. Слава ничего этого не видел.
– На «Детской ярмарке». Я не знаю, она стала такая… красная. Мы вызвали скорую.
– Нет!
– Почему нет? Они… Да вон они, уже идут!
– Витя… – губы онемели и едва шевелились, но Слава надеялся, что Витя всё-таки его слышит. – Не отпускай её. Ей нельзя в больницу, понимаешь? Нельзя! Они увидят, что у неё нет последнего чек-апа и сделают анимограмму…
– Ну и что?
– У неё биполярное расстройство, – прошептал Слава. – Вить… ты же понимаешь, если они узнают… Мы же прятались все эти месяцы!
Витя молчал. Слава слышал голоса на фоне – несколько человек переговаривались, задавали Вите вопросы. Поздно! Слишком поздно!
– В какую больницу её повезут?! – крикнул Слава.
– В центральную, пятую. Подъезжай, – тихо отозвался приятель и скинул звонок.
Слава уставился на виджет погоды и иконки социальных сетей на экране. Быстро сглотнув, загуглил больницу. Перевёл взгляд на карту на экранах.
Павел Георгич со вздохом опустился в соседнее кресло.
– Мне нужно уйти, срочно! – выпалил Слава. Он был уверен, что Павел поймёт. – Форс-мажор!
Однако Павел качнул головой и, не глядя на Славу, бросил:
– Нет.
– Но…
– Нет, не форс-мажор. Извини, я всё слышал, – его руки летали над пультом, и глаза не отрывались от экранов. – Поверь мне… не нужен вам этот ребёнок. Здоровье народа – превыше всего.
Слава прирос к стулу.
– Просто поверь мне, – глухо сказал Павел Георгиевич. – Разве я хоть раз дал тебе дурной совет?
– Но…
– Скажешь, что я тебя не отпустил. Потом, когда всё закончится.
Маленькая точка на карте – это была больница, куда сейчас везли Ольку. Точку окружало плотное облачко светофоров. Слава смотрел то на них, то на Павла и думал, что он мог бы…
У него бы получилось. Павел был ниже и слабее Славы, к тому же Слава много лет занимался борьбой; ему ничего не стоило уложить начальника, прорваться мимо охраны и сбежать. Слава положил руки на панель управления и замер, готовясь к прыжку.
А может, устроить аварию? Слава помотал головой. Нет, ни за что. Тогда он загубит всё, к чему так долго шёл, и это разобьёт сердце маме.
Какого чёрта Олька вообще куда-то поехала?! Ему что, теперь контролировать каждый её шаг? Да с этим никто не справится в одиночку!
Должен быть другой выход.
Они говорят, у меня давление, и мне приходится верить им на слово. Хочется сесть, но они говорят лежать, а я не в силах спорить. Они говорят и говорят, и всё это больше похоже на шум, чем на слова. Я уже не слушаю, мотаю головой. Такой гул, как будто я провалилась в чёртов осиный улей.
Стены здесь кремовые, белые, бежевые. Потолок светится, слепит глаза. Меня везут, не переставая жужжать про сроки, симптомы, чек-ап… Ах да, соображаю наконец, что они не нашли моей медрегистрации за последний год.
Анимограф гудит в углу – в этой поликлинике он огромный, как шкаф. Никогда таких не видела! Что ж, привет, приятель. Я строго смотрю на него, сдвинув брови. Хочу, чтобы он провалился сквозь пол, но он, зараза, лишь увеличивается в размерах, когда меня подвозят ближе и поднимают с каталки. Хочется кричать, но с губ срывается только бестолковый писк. Они стягивают с меня Славкину рубашку, кружат вокруг с датчиками. Дурацкая шапка-сеточка не налезает на голову. Меня просят распустить косу…
Поднимаю руки, медленно, словно во сне. Знаю, что, стоит отвести глаза от анимографа, и он меня сожрёт. Выплюнет наружу лишь оболочку – кожу, кости, изрыгнёт литры крови и лимфы. Вот и вся Олька. А душа, моя душа – сгинет. Может быть, она сгинула уже давно? С самого начала была с гнильцой, не иначе…
Анимограф скалит электронные зубы. Он похож на гигантскую духовку с экраном вместо дверцы. Ручки и бегунки настроены, провода тянутся ко мне… Чёрт, а я ведь даже не заметила, как коварные датчики присосались к синюшной коже. Срываю их одной рукой, другой – тянусь к ручкам. Делаю вид, что покачнулась, и сбиваю все настройки на анимографе. Ах, как тяжко быть беременной – вздыхаю. Никто не кричит, ведь мне вроде бы плохо и я пациент. Неужели они готовы терпеть любые выходки?
Шапочка щекочет мне уши, проводки холодят шею. Я запускаю пальцы в волосы и со стоном наслаждения сдираю с себя всю конструкцию.
– Осторожно! – верещат вокруг меня мои осы.
А я, словно королева-матка, изрекаю:
– Мне нужно в туалет.
Туалет на том же этаже, но далеко – за тридевять земель. Меня всё везут и везут в кресле, а я смотрю по сторонам, улыбаюсь и кланяюсь. Теперь на мне больничный балахон и всё те же красные тапочки, в которых я вышла из дома. Старая обувь больше не налезает на распухшие ступни, и я бы, кажется, душу продала за пару удобных новых кроссов. Но кому она такая нужна, моя душа?
Анимографу. Он терпеливо ждёт в своей стерильной пещере, когда я вернусь. Но у меня на сегодня другие планы. Я, правда, их ещё не придумала.
В туалете меня оставляют одну. Назойливое жужжание наконец затихает – какое счастье! Я сажусь на широкий подоконник, упираюсь ладонями в откосы. Выдыхаю. Кажется, сейчас меня распнут ради благополучия народа.
За спиной ревёт Москва. Распаляются сирены – скорой помощи или, может, полицейские. Мне так не хватало этих звуков в нашем захолустье, где слышно только, как поют птички и растёт трава после дождя. Пи-и-иу, пи-и-иу… Киваю и раскачиваюсь в такт. Хочется повернуть ручку, увеличить громкость. Где нужно покрутить?
Тяжело поднимаюсь с насиженного местечка. Хватаюсь за раму, дёргаю – и она поддаётся. Вечерний августовский воздух пахнет жизнью: дорожной пылью, грозой и шаурмой. Чёрт побери, это просто восхитительно! Я хочу вцепиться в эту жизнь – в эту, и в ту, другую, что внутри меня. У меня есть на это право!
Халат развевается на ветру, но недостаточно сильно, так что с дороги никто не видит, что там, под голубенькой юбкой. Да и кому на меня смотреть? Я спускаюсь, как хромой аист со сломанным крылом, то клювом, то лапками впиваясь в пожарную лестницу. Голова кружится. Вокруг поют сирены, мир переливается красками, земной шар вертится под ногами. Чтобы за ним поспеть, нужно спешить, бежать и прыгать, тянуться вперёд и вверх, ни за что не останавливаться. Сложная штука – жизнь.
Я всё ближе к земле, когда один красный тапочек слетает и, словно перезревшее яблоко, шлёпается на асфальт…
Он увидел её издалека – невозможно было пройти мимо и не задержать взгляда. Она болтала босыми ногами, сидя на краю лестничной площадки второго этажа, а на дорожке вдоль неестественно зелёного газона толпились зеваки.
– Пропустите! – он оттолкнул их – обходить не было времени, к тому же в этом была доля какого-то болезненного наслаждения. Капля агрессии, горсть злости – разве они не заслужили?
– Успокойся! Дыши! – он полез ей навстречу, перебирая ногами с бешеной скоростью. Оля неотрывно смотрела на него – стальные глаза смеялись. И это в такой ситуации!.. Он, впрочем, обрадовался её реакции; всё лучше, чем апатия.