Леди из Миссолонги

В последнее время Мисси стала задумываться о смерти, которая все чаще представлялась ей желанной развязкой. Смерть была повсюду, не обходила вниманием ни молодых, ни старых, ни тех, чья молодость осталась позади, а старость еще не пришла. Чахотка, удушье, круп, дифтерия, опухоль, болезнь легких, заражение крови, апоплексия, сердечный приступ или удар. С чего бы смерти щадить именно ее? Мысль о неизбежном конце Мисси не пугала: те, что не живут, а лишь существуют, не боятся умереть.

В тот вечер, несмотря на страшную усталость после долгого бега и колющую боль в левом боку, которая никак не унималась, а все яростнее впивалась в тело, Мисси долго не засыпала, перебирала в мыслях свою внешность, котенка, прогулку среди зарослей и смерть. Ей хотелось оставить немного времени на раздумья о сумасбродном высоком незнакомце по имени Джон Смит, который купил ее долину, – во всяком случае, так уверяла Юна. С его появлением в Байроне повеял свежий ветер перемен, в сонный городок пришла новая сила. Мисси надеялась, что Юна не ошиблась на его счет, что он действительно решил обосноваться в долине, – теперь уже не в ее, а в своей. Глаза у нее слипались, но она попыталась вызвать в памяти его образ: высокую плотную фигуру сильного мужчины с роскошной темно-рыжей шевелюрой и густой бородой, в которой резко белели две седые прядки. По загорелому обветренному лицу Джона Смита трудно было точно угадать его возраст, но Мисси решила, что ему чуть больше сорока. Глаза его цветом напоминали воду, разлившуюся по прелой листве: кристально прозрачные, янтарно-карие. О, какой привлекательный мужчина!

В завершение своего ночного странствия Мисси опять отправилась бродить по долине, и Джон Смит шел рядом с ней, пока она не погрузилась в сон.

В бедности, что так жестоко и властно управляла жизнью обитательниц Миссолонги, был повинен первый сэр Уильям, родитель семерых сыновей и девяти дочерей, большинство из которых выжили и произвели на свет потомство. Сэр Уильям принял решение разделить все свое немалое состояние между сыновьями, а каждой из дочерей выделил в приданое дом с пятью акрами тучной земли. На первый взгляд, его замысел казался разумным, ибо отпугивал охотников за деньгами, вдобавок девушки становились землевладелицами и в известной степени обретали независимость. Сыновья сэра Уильяма охотно согласились с волей отца, поскольку богатство их лишь умножилось, и пожелали продолжить этот обычай, как в свой черед и их сыновья. Шли годы, десятилетия, и дома все больше ветшали, приходили в негодность, а пять акров тучной земли истощались, превращаясь в пять акров никуда не годной пустоши.

В итоге два поколения спустя семейство Херлингфорд резко разделилось на несколько лагерей: в равной мере богатых мужчин, состоятельных дам, сумевших удачно выйти замуж, да кучку несчастных женщин, обманом лишенных земли либо вынужденных продать ее за бесценок, а также тех, что, подобно Друзилле Херлингфорд-Райт, не сдавались, пытаясь прокормиться за счет своего жалкого угодья.

Друзилла вышла замуж за некоего Юстаса Райта, чахоточного наследника крупной бухгалтерской фирмы в Сиднее, располагавшего вдобавок солидными доходами от какого-то промышленного предприятия. Разумеется, вступая в брак, она не подозревала о чахотке жениха, равно как и он сам. Два года спустя Юстас скончался, а его отец, переживший своего первенца, предпочел оставить все состояние целиком второму сыну, не пожелав выделить долю вдове с хилым, болезненным ребенком, к тому же всего лишь девочкой. Так, замужество, которое поначалу представлялось блестящим, закончилось плачевно во всех отношениях. Старый Райт принял во внимание, что у Друзиллы есть свой дом с пятью акрами земли, и что происходит она из очень богатой семьи. Родные о ней позаботятся, решил он, им придется, хотя бы ради приличия. Старик не взял в расчет полнейшее безразличие Херлингфордов к судьбе тех представителей клана, кому выпало несчастье быть женщиной, вдобавок одинокой, не обладающей ни властью, ни влиянием.

Друзилла влачила жалкое существование. Она взяла к себе сестру Октавию, старую деву, и та продала собственный дом с пятью акрами земли брату Герберту, чтобы вложить вырученные деньги в хозяйство Друзиллы. Беда заключалась в том, что продать дом чужаку было недопустимо, попросту немыслимо, а мужская часть клана безбожно пользовалась этим к своей выгоде. Ничтожную сумму, выплаченную Октавии за ее собственность, брат немедленно поместил от ее имени в некое выгодное предприятие, но, как случалось всегда, когда за дело брался Герберт, вложение не принесло ни малейшего дохода. Октавия несколько раз принималась робко расспрашивать брата о деньгах, но сначала тот лишь отмахивался, потом пришел в ярость и возмущенно напустился на нее.

Как невозможно было вообразить, что урожденная Херлингфорд продаст свое имущество какому-то чужаку, так, разумеется, никто и мысли не допускал, что она станет работать, опозорив семью, если только не найдет себе заработок в надежном почтенном кругу ближайших родственников. Так, Друзилла, Октавия и Мисси проводили дни дома, в отчаянном безденежье, но не могли позволить себе заняться священным промыслом – основать собственное дело; вдобавок все три были напрочь лишены полезных дарований, отчего ближайшая родня считала их ни к чему не пригодными.

Если Друзилла и питала призрачные надежды, что дочь когда-нибудь вырастет и благодаря удачному замужеству вытащит из нищеты их с сестрой, эти пустые мечты рассеялись еще прежде, чем Мисси исполнилось десять: девочка была на редкость невзрачной и неказистой. К тому времени как ей сравнялось двадцать, мать и тетя успели смириться с тем, что на счастливые перемены рассчитывать нечего, придется жить в нужде и лишениях до самой могилы. Мисси предстояло в должное время унаследовать дом матери с пятью акрами земли, однако никакого другого имущества у нее не было: она принадлежала к Херлингфордам только по женской линии, а потому не могла рассчитывать, что ей выделят собственную усадьбу.

Конечно, кое-как леди из Миссолонги все же перебивались. Они держали корову джерсейской породы, которая давала на удивление много отменного, жирного молока и приносила прекрасных телят (одну телочку они оставили, уж очень та была хороша). Имелись у них в хозяйстве и шесть голов овец, и три дюжины род-айлендских рыжих кур, чуть больше десятка разномастных уток и гусей да две раскормленных белых свиньи, которые плодили лучших поросят во всей округе, поскольку их не запирали в загоне, а выпускали гулять по пастбищу, и кормились они очистками и объедками с кухни чайной Джулии и отбросами со стола и огорода Миссолонги. За огородом ухаживала Мисси, обладавшая особым даром: все, чего касались ее руки, цвело и зеленело, а огород давал урожай круглый год. Был при усадьбе и скромный фруктовый садик: десять яблонь разных сортов, персиковое дерево, вишня, слива, абрикос и четыре груши. Цитрусовые здесь не росли – зимы в Байроне были слишком холодными. Фрукты, масло и яйца обитательницы Миссолонги продавали за бесценок Максуэллу Херлингфорду; в любой другой лавке им заплатили бы куда больше, но о том, чтобы предложить свой товар не родственнику, а постороннему, они и помыслить не смели.

Еды им хватало, главной их бедой было безденежье. Лишенные всякого заработка, постоянно обманываемые и обираемые теми, кому, говоря по чести, следовало быть им защитой и опорой, они отчаянно нуждались в деньгах на покупку одежды, домашней утвари и лекарств, на ремонт крыши и другие надобности. Им удавалось выручить немного, продав овцу, теленка или приплод поросят, но приходилось вечно во всем себе отказывать и считать каждый пенс. Мать и тетя нежно любили Мисси, однако проявлялось это лишь в одном: позволяли ей тратить деньги, полученные от продажи излишков яиц и масла, на библиотечные книги.

Чтобы заполнить пустоту унылых дней, леди из Миссолонги без устали вязали: спицами и крючком, – плели кружева, шили и вышивали, благо шерстяная пряжа, нитки и полотно в доме не переводились: их дарили на каждое Рождество и в дни рождения. Плоды своих трудов дамы преподносили в ответ на подарки, но бо́льшая часть изделий лежала мертвым грузом в свободной комнате.