Страница 1 из 2
Паника. Гражданская война разума с чувствами. Холодный пот - это не выдумка писателей. Это здесь и сейчас, это пульс больше сотни в минуту. Когда даже не нужно прикладывать пальцы к запястью, чтобы сосчитать. Когда торопливые удары словно рвутся из груди, заставляя дрожать горло.
Жутко до тошноты, и дороги назад нет. Но и впереди - тоже темнота. Колебания маятника, прикованного к середине амплитуды. Муки Прометея, больная печень которого ни к чему даже орлу.
Паника. Паникаобиднострашно. Как будто что-то капает, когда произносишь. Кровь. Или - слёзы. Или кто-то читает заклинание, от которого не будет толка.
Я опустил прочитанную бумажку с диагнозом на стол. Старомодная желтоватая бумага. Сухие строчки. Приговор, к которому я был готов, но отказываюсь принять.
- Это всё... точно? - голос у меня дрожит. Ещё бы! - Может, перепроверить?
Врач поднимает на меня глаза. Есть в его взгляде что-то профессиональное, прозрачная ограда между живыми и мёртвыми. Между пока и уже.
- Алексей Иванович... Результаты томографии, сами понимаете. Да и анализ крови, там же не только маркеры, мы смотрим на биохимию...
Я его не слушаю. Зачем спрашивать? Не знаю. Томограф... Страшная штука, кто понимает. Репетиция похорон. После первых симптомов, врачей, надежды на "всё обойдется" и "да ну, нахрен, в тридцать восемь лет?" я уже стал разбираться в теме сам. В телефоне четырнадцать сохранённых ссылок - читай, перечитывай. Хоть наизусть учи. Симптомы. Лечение. Прогнозы. Как вести себя после. Во время. Лучше бы, вместо...
- Я вас понимаю.
Встаю, жму руку доктору. В его взгляде просыпается сочувствие, но тут же прячется обратно. В какую-то берлогу, присущую врачебной душе, чтобы не спятить. Он один - нас много.
- В четверг комиссия, приходите к одиннадцати. Рассмотрим вопрос с госпитализацией, готовьтесь бороться. Ваш случай - не самый худший вариант, возможно, получится достичь ремиссии. Стойкой ремиссии, как я надеюсь.
Я послушно киваю и ухожу из кабинета. В затылок мне не смотрят: у докторов слишком много бумажной работы, чтобы провожать взглядом свежих покойников.
Сажусь в машину, но не еду. Ключ воткнул, чтобы включилось радио, и только. Домой? На работу, честно обрисовать ситуацию? Поехать напиться?
Всё не то.
Оживает телефон. Сестра. Я смотрю на её фотографию, слушаю "Martyr" на звонке. Мученик. Жертва. Кому и зачем меня жертвовать? На полуноте песня обрывается, гаснет экран, мигает красный диод пропущенного.
В сухом остатке у меня впереди - несколько месяцев. Возможно, полгода. Можно ограбить банк или зарезать врага, в этой жизни отвечать уже не придётся. Но денег и так пока хватает, а достойных смерти врагов никогда не было.
Снова звонок. Я снова не отвечаю. Чувствую себя за стеклянной стеной - жизнь больше не идёт сквозь меня, она идёт вокруг. Отражается в зеркалах заднего вида, машет ветками на ветру и смеётся. Или плачет. Но идёт своим чередом мимо меня.
Я достал сигарету и закурил. Мой персональный аквариум, мой саркофаг начал наполняться дымом. Раскашлялся, но не стал открывать окно. Назло кому-то? Видимо, себе.
Снова звонок. Лида. Конечно, и ей я всё рассказал. Что это - любовь? Или желание, чтобы обо мне плакала при жизни не только жена? Впрочем, Лида не заплачет. Она довольно жёсткий человек, она верит, что пока все живы, рыдать рано. А потом - поздно. Поэтому глаза у неё всегда сухие. Красивые зелёные глаза... Я открыл дверь и выбросил окурок на снег. Телефон пел мне о мученике, я взамен мог бы разбить его. Но не стал. Хватит и того, что я не беру трубку.
Дома я никого не застал. Дочка в школе, а жена, наверное, опять у своей колдуньи. Ведуньи. Бабушки, к которой надо сводить, чтобы пошептала. Я в Бога-то толком не верю, куда уж воспринимать всерьёз заговоренную воду и чужие молитвы.
Зачем-то включил ноутбук и сел в гостиной. Открыл любимый сайт с морскими видами, белыми пляжами и нереальным небом. Давно хотел съездить, теперь "давно" и "хотел" меняют значения и теряют смыслы. Один за другим. Пальмы. Пальмыпальмыпальмы. Опять накрывает паника, даже ноут на коленях начинает дрожать, того и гляди слетит на пол. Откладываю на диван, понимая, что жалеть комп глупо - новый мне не понадобится. Себя пожалеть? Да ну, глупости. Я всё равно не верю, что это - всё. Несмотря на строчки диагноза, несмотря на описание томографии: новообразование. Звучит мягко, мы же все любим новости? Новинки. Образование. Приколотите мне этот диплом к кресту на первый год, пока памятник ставить рано. Вместо фотографии.
Встаю и иду на лоджию. Мартовское солнце бьёт через стёкла, там даже жарко. Два кресла напротив друг друга: одно моё законное место, второе - для друзей, которые иногда бывают у меня. Вдруг. Если у них есть время. Если у меня есть друзья, в чём я всегда сомневался. Но в кресле же иногда кто-то сидит, недовольно морщась от моих сигарет. Они же некурящие, мои друзья. Они берегут здоровье и ничем не болеют.
- Алёша, ты не позвонил! Что сказали врачи? - Дверь на лоджию открывается, впуская жену и вытягивая в комнату табачный дым. Жене наплевать, мне - тем более. Выветрится до вечера, дочка не почувствует.
- Всё, как я думал.
Жена начинает плакать. Беззвучно. Не меняя выражения лица. Просто по щекам пробегают мокрые дорожки слёз, а руки нервно стискивают связку ключей, которые она забыла бросить в прихожей. От верхнего. От нижнего. От почтового ящика. От родительского дома. От врат Рая у неё нет, но это и неудивительно.
- Я ездила к Сергевне... Она сказала, что тебя вылечат. - У жены еврейские глаза. Карие, чуть навыкате. От слёз кажется, что они ещё крупнее. - Я тебе воды привезла... По стакану в день, но всю не допивай.
- Почему?
- Остаток надо будет вылить потом на перекрёстке.
Мне становится смешно, но улыбка выходит кривой, как у паралитика: