Гнус

   Илья запер дверь на щеколду, закрыл окна, уселся на нары.

   Надо бы печь растопить, да дрова на улице под навесом.

   Выходить в сумерки навстречу неизвестности? Не дурак, не пойдёт. Ну, помёрзнет немного.

   Он напялил на себя всю одежду из двух рюкзаков. Вместе с темнотой за окном от в избу пришёл холод. Каждое бревно казалось ледяным.

   Илья всё бы отдал за огонь в топке, запах дыма, потрескивание дров.

   В дверь что-то стукнуло.

   Илья застыл в страхе.

   Медленно, сама по себе повернулась щеколда.

   Илья испытал неведомые до этого момента ощущения: волосы на висках и затылке шевельнулись, по шее потёк холодный пот.

   Вошёл Кеша с охапкой дров, свалил их перед печкой:

   - Холодно, однако, подтопить нужно.

   Илья наблюдал, как Кеша ловко развёл огонь, чувствовал, что из тела уходит мерзкая дрожь. Но как согреть душу, сжавшуюся в комок от страха?

   Кеша неодобрительно посмотрел на беспорядок на столе, взял в углу мешок и свалил всё в него, поставил к двери и сказал:

   - Будем уходить, мусор заберём, прикопаем в лесу. Ты чего молчишь-то, как немтырь? Хочешь выпить на ночь? Трезвому в лесу ночевать - полночи не спать. А выпимший ни одной минуты сна не упустит.

   И поставил на стол бутылку с настойкой боярышника.

   Илья сказал:

   - Прости меня, прости. Доберусь до посёлка, во всём признаюсь.

   Кеша отмахнулся: какие счёты между своими. А потом попросил:

   - Ты мне кость отдай, а?

   И протянул руку. Илья хотел было уже достать и вернуть чёртову вещицу, из-за которой вышло столько неприятностей, как заметил, что тыльная часть ладони Кеши покрыта редким длинным волосом бурого цвета.

   Илья глянул Кеше в глаза. Их радужка фосфоресцировала багровым цветом. И и от этой картины: тёмная изба, оранжевое гудение в топке, рыжие блики на полу и рубиновые глаза Кеши - мозг Илья забился, как пойманная рыба.

   - Ты не Кеша! - завизжал Илья и тотчас закашлялся от дыма.

   Протёр заслезившиеся глаза и замер.

   В зимовье не было никакого наваждения, а вот из щелей печки валил дым. Так и угореть можно. Глючит ли при угаре? Его точно глючило.

   Илья поправил заслонку, распахнул дверь и чуть не подпрыгнул от неожиданности.

   Неподалёку от зимовья висело, колыхаясь в воздухе, чучело, или тотем, или идол, которых горазды сооружать местные.

   Кости, обряженные в ветхие шкуры, привязаны к стволу дерева без корней. Череп с алым светом из глазниц. Ого, какой медведище был при жизни! Раза в два крупнее обычных бурых.

   Этих чучел Илья насмотрелся предостаточно и ничуть не испугался видения. А может, просто уже устал пугаться. Знал, что каждый новый образ - это бунт его мозга.

   Илья просто захотел закрыть дверь проветренного зимовья. Но она не поддалась.

   - Отдай кость! - прозвучало в мозгу Ильи.

   - Нет! - рявкнул он. - Отвалите все от меня!

   Бросился к своему ружью и пальнул в идола, хотя понимал, как это глупо - стрелять в свой глюк.

   Костяное чудище рассыпалось прахом.

   Илья удивился. Не ожидал быстрого разрушения местного пугала, думал, что над ним ещё долго будут издеваться собственные расстроенные нервишки.

   Над верхушками деревьев пронёсся вой. И столько в нём было горя и тоски, что Илья чуть было сам не разрыдался от какого-то вселенского отчаяния. Захотелось опуститься на колени и горевать вместе с этими воплями. Но всё же захлопнул дверь и закрыл чёртову щеколду.

   Несколько минут он трясся от внутренней дрожи, потом глянул в окно. Полянка перед зимовьём была пуста.

   - Сколько вы будете меня мучить? - крикнул он неизвестно кому: то ли загнувшемуся от "боярышника" Кеше, то ли старшему напарнику Вадиму, который выбрал самый лёгкий путь - вовремя сдох и превратился в мошку, то ли привидевшемуся идолу, то ли чему-то страшному, что скрывается за всем этим миром.

   ***

   Великий Ыых стоял в лесу на толчёных костях. Он смотрел, как осыпается его пышная шерсть; как облезает синеватая кожа, обнажая мускулы, перевитые синими и красными тяжами; как сереет и отваливается плоть; как проступают кости. Боль от такого быстрого разложения была чудовищной. Но не от неё становилась влажной кость глазниц и скул. От разлуки с тем, с кем сросся душой, чьей милостью пользовался, чьё место должен занять. И виновник этой разлуки - человек.

   Великий был даже рад, что вместе с горой внутренностей, мяса и кожи у его ног осталось то, что он мог подцепить в лесу у костра - запах людей. Запах вреднейших и подлых тварей. Он бы отправил всех трёх в Нижний мир - не место таким в его владениях. Но нужно вернуть назад кость рыбы-чудовища. Он ведь сам отдал её плюгавому Кеше, когда он был золотушным мальцом и ещё плохо ходил.

   Великий в то время вдруг потерял привычную свирепость и жестокую справедливость. Даже Юёр заметил, что Ыых стал хуже справляться с обязанностями: забыл, что слабый должен умереть, что жертва должна напитать кровью сильного хищника, что мир справедлив и только недоумки выискивают в нём недостатки.