Страница 4 из 6
– Ну, да! – радостно закивал я.
– И сколько он стоит? – спросила мама.
Я протянул ей записку от своего педагога, в которой он указал адреса музыкальных магазинов в нашем городе и расценки на инструменты. Мама посмотрела цифры и сокрушенно помотала головой.
– Это половина моей зарплаты!
– Да ладно!
Папа вытер губы и протянул матери руку, чтобы она передала ему записку. Глянув на записку, он присвистнул.
– Знаешь, Виталик, мы, конечно, можем так потратиться, но ты должен кое-что понимать. А если ты бросишь свою музыкалку и закинешь трубу в игрушки? Мы эти деньги выкинем? Подумай хорошо, точно она тебе нужна?
Мне и в голову не приходило, что для исполнения моих желаний придется пожертвовать деньгами. Я много раз слышал дома фразу, что средств вечно не хватает, но у нас все равно была и новая одежда, и продукты. Мама даже помогала соседям, потому что не все жили в достатке. Но теперь, когда я узнал, что труба – половина маминого заработка, я был совсем не уверен, что ее следует покупать. Уже забросив столько кружков и секций, я подсознательно понимал, что достигать каких-то успехов и в музыке, для самого себя, мне может оказаться вовсе неинтересно. Но что же я тогда сделаю для родителей? «Помогу» им выкинуть деньги?
Приобретать трубу мы не стали, и именно по моему твердому решению. Я уверил маму с папой, что и раньше ленился ходить в музыкальную школу, а заниматься сольфеджио мне уже скучно и здорово надоело. Но после того, как я прекратил обучение игре на трубе, интересней и легче мне не стало…
Я рос обычным мальчишкой, выполнял какие-то мелкие дела, о которых просили дома, в школе учился средне, но никаких проблем со мной у учителей не было. Поэтому на родительские собрания в мой класс всегда ходила мама, а вот к моему младшему брату – папа. И он же потом занимался наказанием Сергея. Как правило, после собрания оно осуществлялось непременно. Каким-то образом брат постоянно умудрялся вляпываться в драки, в школе учился плохо, дома порой капризничал и даже ругался с родителями. Я старался оградить их от конфликтов друг с другом, поэтому пытался контролировать, куда Сережа пошел и с кем, сделал ли уроки, убрал ли за собой в комнате. Иногда я даже дрался за него с мальчишками во дворе, понимая, что мой брат просто задира, потом ему от меня за это доставалось. Такая жесткая опека с моей стороны периодически превращалась в серьезное выяснение отношений. Только в них я уже тогда стремился выступать в роли эдакого «отца», для чего даже брал в руки ремень. Мне нужно было вести себя с Сергеем не с позиции старшего брата, а именно взрослого человека, чтобы оградить его от возможных проблем, свести на нет вероятные конфликты с родителями.
Помню однажды летом к нам в гости приехал мой двоюродный брат Женька. Мы были погодками и нам было весело вдвоем гулять, играть. И вот однажды папа со своими друзьями решил поехать в выходные на рыбалку. Он взял и нас: Сережку, меня, Женьку; мы все вместе отправились на дальний берег озера, но не пешком, а на строительной технике. Три бульдозера выехали на песчаную равнину и выстроились друг напротив друга прямо возле воды, организовав таким образом наш лагерь. Вскоре между машинами заполыхал костер, взрослые начали ловить рыбу, активно беседовать, жарить шашлыки. Но и мы, пацаны, тоже приехали с удочками. К вечеру я впервые в жизни поймал огромного сома. Рыба была длиной больше метра, и чтобы вытащить ее из воды, мне, одиннадцатилетнему подростку, понадобилась помощь. Это было незабываемое впечатление, я чувствовал себя добытчиком. Даже взрослые не могли похвастаться таким знатным уловом. Затем аппетитный запах жареного мяса и рыбы, который начал витать над нашим лагерем, затмил мою гордость от случившегося, и я жадно набросился на ужин. А когда из магнитофона заиграла музыка, и друзья папы, расслабленные алкоголем, расположились у костра, мы пошли исследовать окрестности. Уже было поздно, но никто гулять по берегу нам не запрещал, спать не отправлял, да и негде это было – ни палаток, ни спальников не имелось, все захватили с собой лишь несколько одеял и теплую одежду.
Самым первым из нас сон сморил Женьку. Он лег возле костра, где уже уснули двое мужчин, и теперь на всю округу раздавался их могучий храп. Вскоре Сережка закрылся в скрепере папы и, свернувшись на сидении калачиком, задремал. А я все бродил по берегу, пытался поддерживать затухающий костер, но нигде не мог улечься. Мне пришло в голову, что мой младший брат, который и дома-то спит всегда очень беспокойно, во сне может случайно задеть какие-нибудь рычаги в кабине, и многотонный бульдозер поедет и передавит лежащих у костра людей. Я так явственно себе это представил, что мороз побежал по коже. Но все вокруг было тихо. Вытаскивать спящего Сергея из скрепера только потому что у меня фантазия разыгралась, было глупо. Я решил охранять брата.
Чтобы сразу заметить, что бульдозер движется и успеть всех разбудить, я залез в его огромный ковш. Завернувшись в одеяло и дрожа от ночного холода на железном днище, я ворочался и вздыхал. Мне казалось, что скрепер уже тихо катится по песку, а ковш медленно поднимается вверх, и вот сейчас случится что-то страшное! В этом кошмарном бреду я и проснулся ранним утром. Слава богу, бульдозеры стояли на своих местах. Женька мирно сопел у кострища, а мой младший брат как раз распахнул дверцу кабины и, зевая, выбирался из скрепера. Все было в полном порядке, взрослые бродили по округе в поисках дров, собираясь разжечь костер, а мы, мальчишки, снова были предоставлены сами себе. И хотя рыбалка прошла славно, внутреннее беспокойство за брата и почти бессонная ночь измучили меня. Ответственность, которую я нес за чужую абсолютную свободу, оказала мне медвежью услугу. Видимо, во мне тогда окончательно сформировалось определенное понимание: если никто и ни за что не отвечает, значит бдительным и внимательным нужно быть мне. Я обязан контролировать ситуацию вокруг себя, чтобы хоть немного помочь близким жить спокойно и без проблем. И сегодня мой мир выглядит точно так же, очень часто незаметно для остальных я руковожу любым процессом, стараюсь поддерживать безопасность окружающих и их мирное психологическое состояние. С детских лет это у меня получается лучше, чем у многих других.
Глава третья
Мужское понимание дружбы
ОГЛЯДЫВАЯСЬ НАЗАД, вспоминаю, что начиная с определенного возраста я чувствовал необходимость заботиться о людях. Для внутреннего комфорта мне нужно было непременно понимать, что рядом никто не страдает, все хорошо, никакой угрозы никому нет. Возможно, именно поэтому лет с пятнадцати я уже разбирался (или мне так казалось?), кто мне близкий человек, настоящий друг, почти такой же свой, как член семьи, а кто просто приятель и от него следует дистанцироваться. Нет, я никогда не избегал людей и даже наоборот всегда был общительным парнем, со мной многие хотели дружить. Но впускать посторонних в свое сердце я опасался и, надо сказать, не напрасно. Порой предательство обладало такими странными психологическими оттенками, что поначалу и не казалось таковым.
В четырнадцать лет я впервые влюбился. Это было невероятное живое чувство, из-за которого у меня срывался голос и тряслись коленки. Мы познакомились в больнице, где лежали на одном этаже, в разных палатах детского отделения. Ее звали Оксана, я держал ее мягкую ладошку в своей руке и чувствовал себя невероятно счастливым. По вечерам на лестничных пролетах больницы, в углах больничных коридоров или возле больших мутных окон мы стыдливо целовались, поворачиваясь спинами к проходившим мимо, вечно обеспокоенным медсестрам и санитарам.
Оксану выписали домой первой, и я, грустный, бродил по отделению, страдал, что не могу ее увидеть и прижать к себе. Но у меня был заветный листок с ее адресом… В первый же вечер дома я еле упросил родителей отпустить меня погулять, объясняя, что чувствую себя отлично и соскучился по свежему воздуху. Оксана жила на окраине Балхаша, всю дорогу в автобусе я был в предвкушении настоящего свидания. Теперь уже не в больнице, а на улице мы будем настоящей парой и пусть даже все прохожие увидят, что у нас чувства!