Криминальные кланы

«Везде корлеонцы, эти обезумевшие маньяки! – воскликнул Инцерилло, и в его глазах загорелась ненависть. – А помнишь, Стефано, был еще и четвертый случай, не так давно». – «Ты имеешь в виду убийство капитана карабинеров Джузеппе Базиле?» – уточнил Бонтате. – «Ну да, – горячо откликнулся Инцерилло. – Здесь уже Папе не удалось отвертеться, как обычно, и заявить, что он ничего не знал. Ненавижу эту его вечную фразу и воздетые при этом к небу руки!». – «А что произошло?» – поинтересовался Томмазо. – «Рядом с местом убийства полиция задержала троих, – неохотно сказал Бонтате. – Один принадлежал к Сан-Лоренцо, второй – к Резуттано, а третий – к Джакулли». – «Но ведь глава Джакулли – сам Микеле Греко, Папа», – начал понимать Томмазо.

«Да, – сказал Сокол. – Убийц, конечно отпустили. И знаешь, почему? Ты просто умрешь со смеху: они заявили, будто недалеко от места убийства встречались с юными дамами и в духе насто-ящих рыцарей не могут назвать их имена, дабы не скомпрометировать их. Но еще интереснее оказалось то, что полицию вполне устроил их ответ. Но главное не это. Теперь уже сам Папа не мог заявить, будто ни о чем не знал. Это убийство доказало, что ему было известно все. Ему и корлеонцам. Теперь уже никто не осмелился бы сказать, что генеральный секретарь Капитула не покровительствует Корлеоне, и Леджо в частности». – «И я больше не мог молчать, – добавил Инцерилло. – Хорошо, я понимаю, что ничего не смогу изменить в одиночку. Но, господа из Корлеоне, сказал я, вы слишком много на себя берете. Смотрите, как бы вам не оступиться, и я лично постараюсь помочь вам проиграть».

«А при чем тут убийство прокурора Косты?» – прямо спросил его Томмазо. «Я не мог поступить иначе, – мрачно ответил Инцерилло. – После того заседания я не мог отделаться от мысли, что нужно совершить что-то, что сможет охладить пыл зарвавшихся корлеонцев. Понимаешь, Томмазо, ведь я не менее силен, чем они, и моя семья способна на многое. Я могу делать все, что посчитаю нужным, а если захочу, то прибегну к тем же методам, что и корлеонцы. Поэтому я отдал приказ убрать Косту».

Томмазо в ужасе молчал, не в силах сразу оправиться от услышанного. Не так часто «человек чести» признается в совершенном преступлении, но уж если он так сказал, то, значит, Кало говорил правду… «Зачем ты стараешься оговорить себя, Сальваторе? – пытаясь успокоить друга, вмешался Бонтате. – Всем известно, как много неприятностей тебе доставил этот Коста. Сколько твоих родственников и твоих бойцов оказались за решеткой, – и все это исключительно благодаря ему». Однако Инцерилло при одной мысли о ненавистных корлеонцах весь дрожал от ярости. «При чем тут мои родственники, Стефано? – почти крикнул он. – Поверь, меньше всего в тот момент я думал о них. Единственное, что двигало мной в тот момент, – доказать этим чертовым корлеонцам, что меня не стоит сбрасывать со счетов. Я для них – враг, и опасный.

Я могу делать, что хочу, слышишь?».

И тут потрясенный Томмазо увидел, что и с Соколом происходит нечто странное. Всегда спокойный и уравновешенный, склонный прощать чужие грехи, он преображался на глазах. Наверное, впервые после долгих лет, когда он ощущал себя до предела уставшим, в его взгляде мелькнуло нечто похожее на ненависть. «Нет, – что-то подсказало Томмазо. – Это даже больше, чем ненависть. Это слепое бешенство».

«А ведь ты прав, Сальваторе, – заявил он. – Мы должны покончить с ними. И знаешь, Томмазо, что я сделаю, чтобы поставить всех на место? Я убью Риину и так обезглавлю корлеонцев. Я сделаю это сам, лично, и, мало того, на первом же заседании Капитула открыто скажу, что собираюсь сделать. Действовать в их духе и убивать тайком я не стану». – «Стефано, это же самоубийство! – закричал Томмазо. – Приди в себя, ты сошел с ума! Как только ты выйдешь с заседания Капитула, тебя самого тут же убьют!». – «Ты думаешь, я боюсь смерти? – усмехнулся Сокол. – Да я уже давно к ней готов, но Риину я все-таки убью». – «Хотя бы отложи свои планы, – просил его Томмазо. – Давай поначалу переговорим с Кало; быть может, получится все уладить мирным путем». – «Кало тоже заодно с корлеонцами, – Сокол посмотрел на друга с некоторым сожалением. – Я ведь знаю гораздо больше тебя, поверь мне на слово. На каждом собрании Кало ни разу слова поперек не сказал Папе. Он вообще предпочитает молчать. Но чтобы успокоить тебя, ладно – я отправлюсь на эту встречу, только она ничего не даст».

Томмазо изо всех сил старался предотвратить несчастье. Он организовал встречу Стефано, Инцерилло и Кало в одном из захудалых кафе неподалеку от Рима. Все присутствующие вели себя по отношению друг к другу весьма любезно, обнялись и поцеловались, и у Томмазо даже мелькнула мысль, что эти объятия гораздо более теплые, чем братские. Далее последовали клятвы в вечной дружбе, обещания постоянно советоваться друг с другом и уж, конечно, ни в коем случае не допустить террора корлеонцев. На том все и закончилось, причем удовлетворен был только Томмазо, а Стефано по-прежнему глядел на него с непонятным сожалением. И оказался прав.

И нескольких дней не прошло с той теплой встречи в простом кафе, где собравшиеся «люди чести» чувствовали себя весьма комфортно, как Томмазо снова встретился с Кало. Дон явился сделать ему выговор за сына Бускетты Антонино.

«Твой сын ведет себя как обычный жулик, – безапелляционно, с порога, заявил дон. – Займись им, пока не поздно». – «В чем дело?» – поинтересовался Томмазо. «Антонино пытался меня надуть: как простой воришка хотел всунуть в моих магазинах чеки без обеспечения». – «Хорошо, – сказал Бускетта, в душе кипя от возмущения. – Вечером я вызову к себе Антонино и мы вместе поговорим с ним. Он действительно ведет себя недостойно».

Этим же вечером несчастному Антонино пришлось выдержать целый шквал упреков, которыми со всех сторон осыпали его собственный отец и глава Порта де Нуовы. Антонино молчал, не поднимая головы; да ему и слова не дали бы сказать. Но все же всему бывает предел, и родительскому гневу тоже. «Ты, может быть, все-таки объяснишь, зачем вел себя как простой жулик?» – строго спросил Томмазо. «У меня совсем нет денег, – просто сказал Антонино. – Ни лиры, и чтобы доказать тебе это, отец, я добавлю, что только что заложил в ломбарде драгоценности жены». Казалось, на Кало слова молодого человека произвели впечатление. «Ну это же совсем меняет дело, – сказал он с видимым облегчением, – снова ты, Томмазо, не захотел сообщить мне, что испытываешь денежные затруднения. Ты же знаешь, я никогда не оставлю тебя в беде. А деньги… Это вообще сущая ерунда; для меня, по крайней мере».

С этими словами он вынул из кармана невероятно толстую пачку бумажных купюр и торжественно протянул Антонино. «Считай, что ты мне ничего не должен, – небрежно обронил он. – Это мой подарок к твоему дню рождения».

Бедный наивный Антонино был счастлив, как ребенок. Буквально на следующий день он полетел в ломбард выкупать заложенные там драгоценности. Ему и в голову не пришло скрывать свое имя при заполнении официальных бумаг. Кажется, он даже не подозревал о том, что полиция особенно тщательно проверяет деньги, выдаваемые в кредит. На эту меру ее вынудили непрекращающиеся похищения людей с целью выкупа и все нарастающая торговля героином.

Прошло несколько дней, и за Антонино пришли из полицейского участка: оказалось, что в качестве выкупа за заложенные драгоценности он отдал деньги, которые числились в деле о выкупе за похищенного человека. Оказывается, Кало вручил ему «грязные» деньги. В результате свой день рождения Антонино пришлось встречать в тюрьме.

Взбешенный этой новостью, Томмазо нашел Кало на одной из строительных площадок города и решительно потребовал объяснений. «Извини, – сказал себе под нос Кало, пряча лицо от знойного ветра, скорее напоминающего африканское сирокко. – Я понятия не имел, что это за деньги. Неужели ты думаешь, Томмазо, что я стал бы нарочно давать твоему сыну неотмытые деньги?». И не давая Бускетте опомниться, добавил: «Ну ты же знаешь: я никогда в жизни не связывался с похищением людей. Мне сказали, что это доход от контрабандного табака. Успокойся, Томмазо, если я стал причиной того, что твой сын угодил в тюрьму, я сделаю все возможное, чтобы исправить положение: найму лучшего адвоката, и будь уверен – скоро ты вновь сможешь обнять его».