Война номер четыре

— Я ожидаю друга… возможно, он будет не один, — тихо сказал Орсо самым невинным тоном. — Мои друзья не местные, из провинции, и могут по незнанию допустить какую-нибудь неловкость… ну, вы понимаете…

— Я понимаю, — прошелестел господин Меркатта, и в его печальных чёрных глазах мелькнуло волнение. — Осмелюсь предложить вам вон тот столик, под картинами. Там, конечно, немного сквозит из двери на кухню…

— О, я не боюсь сквозняков! — рассмеялся Орсо и положил на стойку два ана. — Будьте любезны, мне порцию шоколадного, как мы заказывали обычно, а моим друзьям… или другу, если он будет один… чашечку чёрного и мёд.

Хозяин неторопливо кивнул, обернувшись в сторону кухни, махнул рукой, показал два пальца, потом один и будто что-то размешал в воздухе. В полумраке кухни было видно, как кухарки метнулись к огромной пышущей жаром плите.

Стёкла в окнах кофейни чуть дрогнули от раскатистого звона башенных часов на площади — пробило два; в ту же минуту брат Мауро, закутанный в шарф до носа, но вполне узнаваемый, толкнул тяжёлую резную дверь. Орсо привстал на стуле и махнул ему рукой.

Сегодня брат Мауро не выглядел ни загадочно, ни мрачно — одет как небогатый адвокат или мелкий торговец, глаза не мечут молнии, вид нисколько не богемный. Орсо постарался запомнить его и таким — кто знает, когда и как придётся увидеться снова. В «интереснейшем обществе» после нынешней встречи ему уже не бывать, это ясно…

— Я ждал вас, — сказал молодой человек с ударением на глаголе.

— Дела, дела, — вздохнул брат Мауро, устраиваясь на стуле. — Вы уже заказали?

— Да, и на вас тоже, если позволите. Вы пьёте чёрный?

— Я пью всё. Вы очень любезны.

— Стараюсь, — усмехнулся Орсо, не желая и дальше барахтаться в учтивых словесах. — Я могу надеяться, что вы расскажете мне несколько больше, чем я знал до сих пор? Для этого, полагаю, нет необходимости встречаться вечерами на задворках?

— Я сразу понял, — медленно произнёс брат Мауро, — что в нашем клубе вам будет… скучновато. У вас другой опыт, другие интересы…

— И опекунша Ада Анлих, — докончил Орсо. — Это кое-что меняет. А вот что именно, мне крайне любопытно узнать!

Девушка в белоснежном переднике бесшумно появилась за плечом брата Мауро (Орсо отметил, что тот не вздрогнул, как всякий нормальный человек, и даже не покосился в её сторону) и аккуратно поставила на столик поднос с двумя чашками, крошечной розеткой с мёдом и двумя коржиками на блюде. Орсо глянул на коржики, потом встретился взглядом с девушкой, и она чуть заметно кивнула на стойку.

— Спасибо, милая, — Орсо на правах хозяина положил на краешек стола монетку в пол-ана, и она тут же исчезла в белой ладошке официантки. Когда девушка отошла, брат Мауро придвинулся к столу:

— В своей застольной речи я не врал ни словом, хотя, конечно, говорил не всё… В такой обстановке, думаю, это объяснимо.

Орсо кивнул с видом искреннего внимания.

— Мне не хотелось заранее пугать молодых увлечённых людей лишними сложностями, нагружать их идеями, для понимания которых нужно нечто большее, чем воспитанию в хорошей семье… — Брат Мауро осторожно отпил из чашки, надломил коржик и словно забыл о нём. На его лице застыло такое выражение, словно он тщательно подбирал каждое слово. Возможно, так и было!

— Перед нами — действительно война, — продолжал он, — но размах и цель этой войны пока ясны не всем. Необходимость войны диктуют условия, в которых мы живём, и те, в чьих руках находится весь мир, прекрасно это осознают. Это в их интересах. Сбросить общественное напряжение, отправить на передовую тех, кто слишком много думает о вещах, для него не предназначенных, создать некоторый недостаток рабочих рук…

— Лишить перспектив и свободы реального выбора… — задумчиво добавил Орсо.

— Да, — просто кивнул его собеседник. — Я ведь говорю, что ни словом тогда не соврал. Разрешать неизбежно накапливающиеся кризисы современный мир умеет лишь одним способом — войной. Как истеричная дамочка — истерикой.

Орсо кивнул. В этих объяснениях он ощутил те же самые основы, о которых говорила Ада. Та же логика, те же исходные представления. А это тревожно! Этому ещё не учат в университетах, об этом не пишут книги, Ада принесла это знание с собой из отдалённых миров, но откуда его взял этот жуликоватый «брат»? Молчи и слушай, как неофит, приказал себе Орсо. Если он поймёт, что для тебя это не в новинку, он просто уйдёт — и это в лучшем случае!

— Нам навязывают войну — значит, мы будем воевать! — в голосе и манерах брата Мауро вновь проявились те же нотки, что и тогда, в захолустном трактире. — Но цели наши — другие. Не пожертвовать собой во имя спокойствия тех, кто посылает нас в бой, а расправиться с ними, сломать то порочное, бесчеловечное устройство мира, которое с неизбежностью приводит к новым и новым войнам. Вернуть себе то, что должно принадлежать нам по праву: власть над нашей собственной судьбой, над нашим наследием, наши права, наконец!..

Молчи, молчи, неофит, убеждал себя Орсо, наступая сам себе на ногу. Молчи и не подавай знака, что ты уже слышал всю эту агитацию совсем с другой точки зрения! Задай какой-нибудь вопрос, но так, чтобы он не выдавал твоих знаний!

— Иными словами, — сказал он вслух спокойным тоном, — это война за восстановление прав… кого? Дворянства?

— Аристократии высшей пробы, — тихо пояснил брат Мауро. — Истинно благородных людей чистой крови, чистых помыслов, чистых стремлений…

— Ну, про стремления благородных мне можно не рассказывать, — усмехнулся Орсо, мысленно представляя себе тётушку Фуччию. — Вино, проститутки, карты и где бы занять денег — вот и все их высокие цели.

— А что им делать? — вздохнул аристократический трибун. — У них отняли всё, что составляло основу их прав: политическую власть, богатство, влияние… Всем распоряжаются толстосумы, монета — ключ ко всем дверям, и последний холоп, если у него достанет наглости и хитрости, может скопить денег и подняться из грязи в так называемое высшее общество — общество таких же, как он сам, воров и спекулянтов!

— Я не вижу здесь нарушения ни справедливости, ни логики, — пожал плечами Орсо и допил остывающий кофе. — Кто смел — то и съел, этот принцип вечен. К тому же мне нет места среди этой самой высшей пробы — мы не особенно родовиты, а у меня маловато шансов заключить равный брак… Богатая невеста — это чаще всего неродовитая дочка купца или банкира, и тут приходится выбирать, какой позор предпочительнее — поступиться благородством крови и жить в относительном достатке или выбирать себе ровню по происхождению и нищенствовать, надеясь на подачки более успешных родственников. То и другое омерзительно! — здесь юноше даже не потребовалось особенно лукавить.

— Среди истинных аристократов не принято особенно считаться родословными, — улыбнулся брат Мауро. — Вы нашего круга по духу, это достаточно. А родовитость… знали бы вы, сколько генеалогий утеряно в смутные времена!

Орсо заглотил этот толстый намёк, как положено неофиту, и задал новый вопрос, вполне логичный в этом положении:

— Вы говорите «вернуть утраченное». Но как получилось, что всё это в самом деле было утрачено?

— С властью, — таинственно прошептал брат Мауро, — надо обращаться осторожно. Никакая власть не может быть вечна, если её не беречь. А старая аристократия уверилась в несокрушимости своей власти и, как вы верно заметили, предалась мелкому разврату — особенно оскорбительна именно его мелочность. Стыдливые нарушения простейших традиций и законов человеческого общества выдаются за истинную свободу духа. Как будто адюльтер графа чем-то отличается по природе от адюльтера судейской крысы! Показное мелочное превосходство и беспечность — вот что нас погубило. Но мы не повторим этих ошибок! Горький опыт двух последних столетий послужит нам уроком.

— Это обнадёживает, — задумчиво произнёс Орсо, — особенно когда это говорите вы. Но среди братьев я всё же чувствую себя довольно неуютно… Я ведь догадался, из каких они фамилий — в нашем кругу трудно не узнать друг друга, а я… к тому же госпожа Анлих простолюдинка…