Страница 3 из 20
И в отличие от острова Манхеттен, что будто снизошёл со страниц старой доброй европейский сказки, наткнутся на проезжающего мимо велосипедиста, здесь уже счастье, пусть он не особо приветлив, уставши с дороги. Но добравшись сюда, Кадзуя почему-то изменился в лице. Не останавливаясь, он поднимает взгляд на самый дряхлый из домов, на знакомую дверь, на знакомую ручку, выполненную в форме собачей головы, на каменное подножье, а табличка говорит: «New York/Brooklyn/Cranberry street No.14».
Напротив окна, выходящего на главную улицу, носился голубоглазый рыжий коротышка.
— О, ты вернулся! — голос у него звонкий, словно у маленькой девочки.
— Ненадолго. — ответил Кадзуя, заворачивая в сторону лестницы, поднимаясь на четвёртый этаж.
Парнишка, бегающий внизу, есть никто иной как консьерж, работающий у себя же на дому. Кадзуя прошёл мимо него, не отрывая ног от земли и, думая: «Должно быть, она никуда не ушла?», вооружился по чистой случайности купленными кексами.
— Викторика!
Часть 2
Потолки здесь были низкими, а сам дом не электрифицирован, поэтому стоило закрыть дверь, идти до квартиры придётся в кромешной темноте. Но Кадзуя знал этот место как свои пять пальцев. Там, где все поднимающиеся по изогнутой лестнице ударялись об стену, падая вниз, он прошёл спокойно. На каждом этаже имелось по два балкона. Один с видом на улицу, другой на внутренний дворик. И добравшись до четвёртого этажа, Кадзуя увидел, как дверь, обитая кожей, распахнулась.
— Вик… торика?
Через несколько секунд случилась неприятная оказия. От доносившегося из коридора грохота, Кадзуя чуть не растерял все купленные у дочери газетчика угощения. Расстояние между ним и потолком было настольно мало, что, влетев из рук, они могли бы легко намертво прилипнуть к верху. Дважды окрикнув Викторику, он, наконец-то, осознал, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Если Кадзуя правильно помнил план квартиры, то прямо за дверью начиналась кухня. То ли из ближней к нему по соседству квартиры, то ли из дальней доносились звуки радио. Вот откуда такой шум. Из мебели на кухне стоял лишь стол да два стула. Большего себе эмигранты позволить пока не могли.
— Надеюсь, она никуда не вышла. — Сделав глубокий вдох, Кадзуя приготовился вбежать в спальню.
А потом…
Снизу послышались оглушительные вопли консьержа.
— Господин Кудзё, совсем забыл вам напомнить! Раз уж вы здесь, напоминаю! Срок квартплаты истекает завтра! Не забудьте!
— Не забуду!
— Не забудьте не забудьте! — Доносился снизу писклявый, звонкий, как колокольчик, голос консьержа, вытянувшего шею на приделе своих возможностей. — Если, конечно, вы не возжелаете всю следующую ночь смотреть на проходящие мимо облака.
— Само собой…
Когда визжаниям консьержа пришёл конец, Кадзуя снова потянулся к ручке…
И открыл дверь.
Спальная комната заметно превосходила жалкую кухню по размерам. Круглове оконце, камин, стулик на четырёх ножках. От деревянного пола к потолку поднимались обои с нарисованными цветами, а все стены кто-то забил книжными стеллажами. По внешнему виду комнату и не отличишь от убежища радиотехника. На трёх разных языка одновременно вещали три приёмника, перекрикивая друг дружку, а по ковролину рассыпались серебряные пряди волос, точно Млечный путь на просторах необъятной вселенной. У Кадзуи словно камень с души спал.
При первой встрече с этой девушкой можно подумать, что вам соизволила показаться керамическая кукла, вот только живая. Вы бы перепутали её с ребёнком, не увидев лица. Глаза девушки, изумрудно-зелёные, источали будто свет луны, что лился на её предков из века в век. И во всём этом, в неописуемом дивном величии, она представляла собой нечто потаённое, скрытое от людского глаза. Мистическое, сверхъестественное. Аккуратный маленький нос и вишнёвые губы. Всё мирское меркло перед ней.
Волнами на девушке расстилалось тёмное бархатистое платье, с отделкой из французского малинового кружева. Алые оборки колыхались в подобие ночной тьме, восходящей над вечерними просторами. Шляпа ослепляет пятью самоцветами, на ноги натянуты шёлковые чулки, чёрные лакированные туфли украшала имитация под веточку лаванды.
В комнате происходила настоящая звуковая пытка. Одновременно, сами того не ведая, между собой вели диалог английский, французский и китайский радиоведущие. На полу веером разложены книги, а в центре к ним прилагается молодая девушка, читая тяжеленный справочник у себя на коленях.
Викторика де Блуа.
Девушка, пересёкшая Тихий Океан от края до края, прибыла в Америку первый раз за всю жизнь. Здешние понятие красоты с европейским заметно разнилось, и, дабы поспеть за красавицами Нью-Йорка, Викторика, даже прибывая в домашней обители, не смывала марафет, и без того обладая обворожительной, если не демонической внешностью. В воздухе приятно пахло пудрой.
Длинные пряди Викторики окутывают всё кругом, добираясь и до радио, и до книг. Наверное… именно так будут выглядеть андроиды будущего. Несмотря на молодость, по голосу её не трудно перепутать со старухой.
— Ах… Кудзё? — сегодня Викторика прибывала не в самом удачном расположении духа.
Кадзуя в ответ улыбнулся.
— Здравствуй, Викторика.
— Ох, ё…
— Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало!
— Пш… — Фыркнула, как змея, Викторика, покачиваясь на стуле. — Надо полагать, ты снова занялся бандитскими разборками, вернее статьёй о них? Не лёгкая же у тебя с Ником намечается работа. Заниматься отбросами общества, чтобы просто-напросто оплатить аренду и купить еды, в конце концов.* Хах-ха…
— Зачем ты такое говоришь, Викторика? Я не настолько помешан на работе. — Нашёл, чем возразить Кадзуя, попутно вырубая третий радиоприёмник. — Буду честен, такими делами должно заниматься твоё детективное агентство, но не наша газета. Я подумывал остаться с Ником на обед и… — И вдруг Кадзую будто молния ударила. — Постой, откуда ты узнала, что мы занимаемся мафией?
— Легче лёгкого. — Отрезала Викторика безучастно насупившись. Вместо того, чтобы раскурить любимую позолоченную трубку в форме ящерицы, она просто прикладывала её к губам и время от времени посасывала. — Источник мудрости вывел меня на верный путь.
— Ну раз он самый…
— Кудзё! Вот скажи, когда ты последний раз наведывался в Итальянский квартал не по рабочим делам? На лице же всё написано, на унылом и серьёзном лице. А Маленькая Италия она, знаешь, другая. Не подливай ложку дёгтя в бочку мёда.* Эти кексы, что ты принёс, они оттуда? Взгляни на них, а потом на себя и сравни, кто выглядит ярче и привлекательнее. Я уже не говорю о пятнах на брюках, которые ты, между прочим, в этом смысле бездарь, простирываешь пять раз на дню, а с твоей работой когда-нибудь я перепутаю их с кровью. Кудзё! Не слишком ли ты хилый для такой работы?
— Пятна?!.. Точно! Я и забыл! Если не почистить их сейчас, к вечеру уже бесполезно. У меня ведь всего две пары на выход! Ты гений, Викторика!
— Господи, кому я говорю…
Кадзуя был не из медлительных. Викторике оставалось лишь замолкнуть, понурив холодный взгляд в омрачении. Друг её склонил голову и подмигнул.
— Хотел порадовать тебя гостинцем, обзавёлся выпечной на любой вкус. Этакое внезапное приложение к нашему труду. Лимонный кекс, моккачино, ваниль. Был ещё фисташковый, но, признаюсь, выглядел он на любителя.
— Так неси их все сюда!
— Угу, ноги в землю и пошёл. Тебе самой расхаживаться нужно. — Но Кадзуя понимал, его слова ни к чему не приведут, покорно наклонившись он отдал Викторике сумку.
Комнату разразило попеременное с разговором чавканье. «Снова балуется», –
решил Кадзуя, держа наготове носовой платок. Викторика безустанно пожинала кексы, и число тех неумолимо стремилось к нулю.
— Впредь земля делиться на два мира. — Обратилась к Кадзуе Викторика, доедая последнюю сладость.
— Что ты там говоришь? — Отозвался он с кухни, доставая бирюзовый чайный сервиз.