Министерство будущего

– Может, теперь Англия хотя бы заплатит Индии за вытряхнутую пыль.

– Странно, почему не все поддерживают эту идею. Эффект будет действовать максимум три-четыре года, что даст время его изучить и понять, стоит ли делать второй заход.

– Многие опасаются цепной реакции последствий.

– Каких именно?

– Ты о них знаешь не хуже моего. Если из-за распыления прекратятся муссоны, станет хуже вдвойне.

– Мы не боимся рисковать! В конце концов, это наше личное дело.

– Но последствия скажутся на всем мире.

– Снижения температур хотят все.

– Кроме России.

– Не уверен. Морской лед и вечная мерзлота тают, а это половина их территории. Если реки в Сибири перестанут замерзать, русские на девять месяцев в году лишатся дорог. Они рождены жить в холоде.

– Холод бывает разный.

– Такого, как у них, еще поискать! Нет, русские, как все, просто нагнетают обстановку. Кто-то берет быка за рога, хватает волка за уши – а ему в спину втыкают нож. Как это уже достало.

Мэри сделала еще один глоток.

– Добро пожаловать в наш мир.

– Гори он… – Бадим залпом допил виски. – Итак, что нам делать? Мы Министерство будущего. От нас требуют определенной позиции.

– Знаю. Посмотрим, что скажут ученые.

Бадим смерил собеседницу ироническим взглядом.

– Будут вилять до последнего?

– Ну, им пока не хватает сведений, чтобы принять обоснованное решение. Скорее всего, скажут: эксперимент хороший, давайте его проведем и подождем еще десять лет, посмотрим, что получится.

– Как всегда!

– Что ты хочешь от ученых?

– Обычных шагов теперь мало!

– Так и заявим. И я уверена: в конце концов мы поддержим Индию.

– Деньгами?

– Ага, десятью евро! Деньги на бочку!

Бадим непроизвольно рассмеялся. Но его мина быстро помрачнела.

– Этого мало, – сказал он. – Поверь, что бы мы ни делали в своем Министерстве, этого будет мало.

Мэри внимательно посмотрела на коллегу. Камешек прилетел в ее огород. Бадим отвел взгляд.

– Пойдем прогуляемся, – предложила она. – Я весь день провела сидя.

Бадим не возражал. Они расплатились и вышли в сумерки. Под статуей крана в каменном ложе текла Лиммат, черное полотно воды катилось, комкая отражения огней противоположного берега. Мэри и Бадим прошли вверх по реке мимо куба старой ратуши – Мэри привычно поразилась, каким образом в такое маленькое здание втиснули всю городскую управу. Потом мимо «Одеона» по большому мосту над истоком, через крохотный парк на другом берегу, где стояла статуя Ганимеда с отведенной назад рукой, словно поддерживающей луну над Цюрихским озером. Мэри часто сюда приходила. Что-то в облике статуи, озера и далеких Альп на юге необъяснимым образом волновало и тревожило ее. Что именно, Цюрих или жизнь как таковая, она не могла определить. В этом месте мир ощущался бесконечно огромным.

– Слушай, – обратилась она к Бадиму, – возможно, ты прав, и справедливости в виде реального воздаяния за дурные проступки не существует. «Око за око» не работает, что бы там ни говорили. Особенно когда речь идет об истории или климате. Однако мы должны попытаться хотя бы в грубых чертах создать некий режим справедливости. Для этого наше министерство и создавалось. Мы должны заложить фундамент, чтобы хотя бы в далеком будущем появилось нечто напоминающее справедливость. Долговременный реестр, в котором добрые дела возьмут верх над злом. Склонить дугу[4] и все такое. Дела прошлого не отменяют нашу задачу.

Мэри указала на статую Ганимеда с поднятой рукой. Луна покоилась прямо на ладони юноши, как будто он собирался зашвырнуть лунный диск в небо.

– Знаю, – вздохнул Бадим. – Для этого я сюда и приехал.

Взгляд коллеги – отчужденный, проницательный, расчетливый, холодный – говорил, что он не шутит. От этого взгляда по коже Мэри поползли мурашки.

Гораздо более непринужденные и где-то даже разбитные отношения связывали Мэри с Татьяной Вознесенской, начальником юридического отдела Министерства. У них сложилась привычка встречаться по утрам в купальне Утоквай. Если было достаточно тепло, они переодевались в купальники и парой плавали по озеру вольным стилем, потом переходили на брасс и немного болтали, нарезая круги, глядя на город под необычным ракурсом – с воды на берег, после чего возвращались в душевые и сидели в кафе купальни с чашкой чего-нибудь горячего. Татьяна, высокая брюнетка, отличалась броскими, типично русскими чертами – голубыми глазами, высокими, как у манекенщицы, скулами, сумрачно-бодрым расположением духа и чувством черного, как сажа, юмора. Она довольно высоко поднялась в российском МИДе, пока не обломала зубы об одну из властных группировок и не решила сбежать в какое-нибудь заграничное учреждение. В России она специализировалась на международном договорном праве, знание которого теперь использовала для поиска союзников и законных средств в деле защиты будущих поколений. Для Татьяны это в основном сводилось к созданию таких условий, в которых будущие поколения имели бы правовой статус, чтобы дать адвокатам нынешнего дня возможность возбуждать иски и выступать в судах. Это была непростая задача ввиду неохоты, с которой суды соглашались допускать правоспособность кого-либо или чего-либо, выходящую за пределы магического круга писаных законов. Однако Татьяна поднаторела в обращении с международными судами и теперь сотрудничала с Сетью учреждений поколений будущего, Детским фондом и многими другими организациями, делая все ради того, чтобы эффективнее использовать полномочия, данные Министерству Парижским соглашением. Мэри иногда казалось, что возглавить министерство следовало не ей, а Татьяне, что ее собственный опыт работы в Ирландии и ООН жидковат в сравнении с нелегкой карьерой Вознесенской.

Когда Мэри высказала эту мысль в очередной раз за выпивкой, Татьяна замахала руками.

– Что ты! Что ты! Ты идеально подходишь! Красивая ирландская девочка, все тебя любят. На твоем месте я бы сразу устроила погром, как головорез из КГБ. Кстати, я им и являюсь, – добавила Татьяна с опасным блеском в глазах.

– Не верю.

– Правильно, что не веришь. Но погром я бы устроила. Ты нужна наверху – отпирать двери. Это на самом деле очень похоже на борьбу за правовой статус. Меньше формальностей, но не менее важно. Сначала заставляешь людей прислушаться, доказываешь после. Вся суть твоей работы в том, чтобы заставить людей слушать. А уж потом настает наш черед подключиться к работе.

– Надеюсь, ты не ошибаешься. Думаешь, у нас получится сделать субъектами права еще не родившихся людей?

– Трудно сказать. С одной стороны, сфера правоспособности исторически постоянно расширяется, что как бы создает прецедент. Все больше разных групп людей получают правовой статус, в Эквадоре его присвоили даже экологии. Складывается определенный порядок, и, с точки зрения логики, он выдерживает критику. Но даже если мы одержим успех в этой области, все еще остается вторая проблема, возможно, еще бо́льшая, – повальная немощность международных судов.

– Неужели они настолько слабы?

Татьяна метнула в Мэри острый взгляд, словно говоря «шутить изволишь».

– Государства принимают решения международных судов, только когда с ними согласны. Однако любое решение всегда выносится в пользу той или иной стороны, поэтому проигравшие всегда недовольны. А всемирного судебного исполнителя не существует. Поэтому США творят что хотят. Все остальные поступают точно так же. Суды эффективны только в тех случаях, когда на удочку попадается какой-нибудь мелкий военный преступник, и все стороны соглашаются поиграть в добродетель.

Мэри грустно кивнула. Свежий пример – пренебрежение к Парижскому соглашению Индии с ее геоинженерными новшествами – юридически мало чем отличался от всеобщего наплевательского отношения к сокращению выбросов.

– Что мы, по-твоему, способны сделать, чтобы улучшить положение?

4

Название документального фильма о благотворительной организации врачей «Партнеры по здоровью», в свою очередь взятое из выступления американского аболициониста Теодора Паркера: «Я не претендую на понимание моральной вселенной; дуга длинна, мой взгляд далеко не достает. Я не могу рассчитать кривую и дополнить фигуру зрительным восприятием. Я могу угадать ее с помощью совести. Исходя из того, что я вижу, я уверен, что дуга эта склоняется к справедливости».