Плюсик в карму

– Ты чего, тёть? – слегка испугался парнишка этой внезапной отстраненности. – Ну не хочешь знакомиться, так я и пойду себе, – добавил он разочарованно и предпринял попытку встать со скамейки.

– Сядь, Павлуша, не шебуршись. Растерялась я. Прости. Меня Ольгой Петровной зовут. 

– А фамилия? 

– А фамилию я, Павлушенька, не помню. В документах написано Вадуд.

Лицо парнишки сразу стало жалостливым и грустным. Радость от встречи с землячкой впиталась в горькую складку между бровей.

– Может, вспомнишь еще, тёть Оль? Эти, – небрежный кивок на шумную улицу, – могли и неправильно записать. У них ни «ч», ни «ы» в алфавите нет. Меня Мартуном записали. Не Мартынов, а Мартун. Представляешь? Как кошака какого. Мартовского. – И сделал вид, что яростно сплюнул, похоже, знал о возможном наказании за вандализм.

Видимо, характер у паренька был непоседливым, потому что он вдруг вскинулся не хуже Архимеда с его «эврикой»:

– Может, и у тебя «ы» на «у» заменили? – Подумал еще секунду и сник: «Вадыд» тоже звучит не ахти. 

А Ольга Петровна оживилась. Вдруг ей попался особо безалаберный клерк-«паспортист»? Ну могло же быть сразу две ошибки? Вдруг тот придурок буквы местами переставил? Будет он стараться ради какой-то иномирянки из презренной немагической параллели. У парня, что удивительно, мысли текли в том же направлении.

– Тёть Оль! А может, ты Давыдова?

– Может, и так. – Ольга Петровна ощутила легкую тревогу, когда Паша назвал предполагаемую фамилию, но сосредоточиться на этом чувстве себе не позволила: есть более насущное, что стоило обсудить. – Павлуш, ты еще наших встречал?

– Не-а. Ты первая. За весь год первая. Думал, загнусь тут один, среди этих...

– Вот и я не встречала. – Чувства парнишки к надменным аборигенам были ей близки и понятны. – Хотя я мало что помню, всего-то три раза выходила на ярмарку. Я, Павлуш, себя твердо осознавать начала только месяца четыре как. Но это неважно. Скажи, как ты устроился? И почему ты пьян? Еще ведь даже не полдень…

– Я уже не пьяный, тёть Оль. Протрезвел от удивления, когда русский язык услышал. Это я с работы шел. С бывшей.

– Дегустатор, что ли? Сомелье? – Пашка угрюмо фыркнул.

– Подавальщиком я был. В рыгаловке за углом. Сегодня мой контракт закончился. Вот я и разнервничался. А когда я нервничаю – как пьяный становлюсь. – И засуетился пояснить: – Побоялся, что хозяин юлить начнет, чтоб меня еще задержать. Выгодно ему землянина в услужении иметь. Я так волновался, что от нервов мог полы заблевать, тогда бы хозяин меня отрабатывать заставил, как пить дать, а это значит – продление контракта. Без меня ему на магическую уборку раскошелиться придется. С него станется любую подляну подстроить. Кто ж знал, что контракт не только даты отсчитывает, но и минуты. – Ольга внутренне поежилась. Это ж какая жизнь у парня была, что он на улице рад остаться, лишь бы пресловутый контракт не продлевать? 

– Контракт-то мой тю-тю, сгорел, – тоном победителя уточнил Пашка. 

– Далеко живешь? – Почему от парня чистым спиртом несет и с чего бы у него в глазах раздвоилась новоявленная тётя, Оля уточнять не стала. Внешних признаков алкоголизма не видно – и ладно. 

– А нигде еще не живу. Спал там же, в кабаке. Одно хорошо – тепло там было. Да что мы все обо мне, тёть Оль? Сама-то где живешь-работаешь?

Ольга Петровна в точности повторила Пашкин фырк. Живешь-работаешь… Именно так. Где работает, там и живет.

– Привратница я. В Корпусе наездников и пастухов. – Парень вытаращился на собеседницу с благоговейным недоверием и жгучим любопытством. Наслышан, видать. Ольга ему даже посочувствовала. И было отчего: самое таинственное учебное заведение континента, в котором преподают искусство обращения с легендарными нгурулами. Об этих зверушках знали все, но вживую видели немногие. Пашка в своем кабаке такого о них наслушался! И ядовитые-де они, и шипастые, а уж огро-омные… А кто-то брехал, что не крупнее детеныша обычного тяглового тирла, только не гладкошерстные и полосатые, а мохнатые и из носа рог торчит. Но все слухи сводились к одному: уж очень опасные твари – мощные и ядовитые. Всеядные, между прочим, могут репки пожевать, а могут человечинкой закусить.

Нгурулов видеть Ольге случалось – работа такая, а вот наездников – лишь издалека. Разведка «Моссад» так не шифруется, как эти наездники. Вместо ожидаемых расспросов о работе Ольга получила осторожный тычок локтем в бок. Пашка сделал большие глаза и неожиданно потянул ее вставать.

– Засиделись мы тут. Видишь того мужика через дорогу? Этот чел в квартале за порядком смотрит. Типа мент тутошний. Я его знаю, не раз в распивочной толстого Тима местных пьяниц гонял. Идти надо, теть Оль. Он привязчивый.

– И то верно. Пойдем. А лучше – поедем. Извозчика сможешь нам поймать?

– Это ведь дорого. – И засуетился перехватить корзину. 

– Не дороже свободы, мой мальчик. Не дороже свободы. Тебе же все равно куда, а я еще не готова тебя отпустить. Поживешь пока со мной?

Пашка расплылся в совсем уж неприличной лыбе, красуясь щелкой между зубами, и оттого сделался родным.

– А тебе разрешат, тёть Оль?

– Ну, я не припомню, чтобы мне гостей запрещали.

– Буби! Буби! – выкликал Пашка извозчика и, что удивительно, довольно быстро дозвался. Насупленный мелкий мужичонка и вякнуть не успел, а высокий, бедно одетый парень уже усаживал на лучшее место какую-то занюханную старуху. Проворная старушка оказалась. Ишь как резво в экипаж шагнула. Ни кокетливой неуверенности, ни суеты с длинным подолом, которыми грешат состоятельные клиентки. Срам один, а не пассажирка! Извозчик совсем было решился призвать на помощь городового, но мельком заглянул в корзину, которую парень бережно пристраивал на колени. А там – сплошь дорогущая иномирная еда. Похоже, деньжата у седоков водятся.

– Задние ворота Корпуса наездников, – уверенно обозначила цель поездки старуха на диво мелодичным голосом. Точно заплатит, успокоился извозчик, но на всякий случай озвучил цену:

– Серебряный четвертной.

Парень не уловил на лице спутницы сомнения и согласился.

– С чаевыми. И не больше. – Все-таки кварталы вокруг торговых рядов – это почти центр, и Павлу случалось время от времени наблюдать, как ведут себя приличные люди. Наблюдать и подмечать. А потому позвать извозчика он умел и, как ответить наглецу, заломившему цену за поездку, знал. Конечно, обоих землян интересовали окрестности и виды, но достопримечательности и архитектурности никуда не денутся, а вот узнать друг друга получше и побыстрее хотелось настолько, что они забыли привычно остерегаться говорить по-русски. Ну, сообразит возница, что пассажиры из другого мира, так не высадит же, заработать всем охота. Тем более такие деньжищи. Пашке столько за неделю положено было, если только толстый Тим не изобретал способ оштрафовать бесправного подавальщика. Возница может даже попрезирать немножко, если признает в седоках иномирцев, так это его проблемы. Подумаешь, истинный сын Нрекдола, плевать на него.

Про Нрекдол Ольга помнила и всегда мысленно фыркала, уж очень название на таблеточное похоже. Не мир, не планета – параллель реальности! Во как! А самоназвание – обхохочешься: Нрекдол. Она сделала себе мысленную зарубку – сравнить свои представления с Пашкиными. Откуда бы ей знать такое? А ведь знала, помнила откуда-то. Как помнила и то, что никогда ни с кем об этом не разговаривала. Будто у нее в мозгах припрятана флешка с общими знаниями о действительности и эти сведения распаковывались по мере надобности. Иногда сквозь хмарь неглубокого сна ей слышался занудный бубнеж – то ли лекция какая-то, то ли кто-то вслух начитывал информацию обо всем подряд: про денежные средства, устройство власти, элементарную географию и прочая, и прочая… Вроде бы на мгновение задумалась, а чуть не пропустила вопрос:

– Тёть Оль, а ты сама откуда? Я с батей в Зеленограде жил, под Москвой. Слыхала? – И расплылся улыбкой на утвердительный кивок.