В ожидании рассвета

— Что он сказал? — спросила рыцарша взволнованно.

— Что надо принять вызов, — отвечал Раутур добродушно. Никому другому он не позволил бы так бесцеремонно к себе обращаться.

— Это ловушка! Откажитесь!

— Сколько повторять, Адара, я пользуюсь советами Пророка не одну тысячу лет, и ни разу он не дал мне повода в себе усомниться.

— Он один из тех, кто убил Норшала, я сама это видела!

— Пророк жил ещё до того, как Гардакар вывел своих фраоков, Адара! Я уверен, что он сам случайно увидел Пророка, и сделал себе расу по его подобию!

— Но учитель…

— Пророк родом с Земли, Адара. Даже этого достаточно, чтобы увериться в его непричастности.

Раутур занял законное место во главе стола. Адара проводила его щенячьим взглядом — она не могла позволить себе потерять ещё одного судью, которого охраняла.

666. Все

Небо было подёрнуто слабой облачной дымкой. Сквозь неё проглядывали мерцалки, освещавшие долину перед плоскоголовой горой Эзру. По обе стороны долины расположились две армии — вымуштрованные, дисцилинированные и к тому же сытые и отдохнувшие солдаты на западе, кшатри вперемешку с магами, и разрозненные демоны на востоке, которых спешно собирали со всей страны, выдирая из постелей.

С севера уже несколько часов дул сильный суховей. Фарлайт, привыкший к тому, что в Срединной земле почти всегда царил такой удобный для полётов штиль, повернулся против ветра, и тот живо растрепал ему волосы. Фарлайт раздражённо вздохнул, представляя, как нелепо он, полный и лохматый, смотрится рядом с Ламашем.

Ламаш напряжённо вглядывался в силуэты кшатри. Он опять скрывал волнение — Фарлайт уже понимал его эмоции, даже не глядя фраоку в лицо. Склянка с ядом, переданная Фарлайтом, жгла ему нервы. Этой ночью бывший маг разделил зелье Лоренны на две части, одну для себя, другую — для Ламаша. После дуэли всеми правдами и неправдами один из них, для кого это будет более подходяще, должен будет подсунуть яд Гардакару. Фарлайт надеялся, что отравителем будет всё-таки Ламаш, чтобы не оставлять ему столь сильное средство.

Гардакар, снова в парадных одеждах, развевавшихся на ветру, шествовал мимо войска в сторону фраоков. Навстречу ему выбежал юркий Асаг.

— Надо написать и запечатать бумагу с инструкциями для придворных, — послышался голос беса, — на тот случай, ежели бэла всё-таки постигнет не тот исход…

— Бэла может постигнуть только один исход — победный, — отрезал Гардакар, отстраняя Асага с дороги, и громко сказал уже фраокам: — Что такие мрачные? Я только что от чертей, вот уж кто умеет развеселить!

Встав между Фарлайтом и Ламашем, он продолжил, уже беззвучно:

— Я всё-таки допускаю, что Раутур меня изрядно потреплет, прежде чем я упокою его простую, как вирмский лапоть, душу. Так что будьте готовы, когда всё закончится, мгновенно открыть портал ко мне, а потом в Цваргхад. Один из вас заберёт меня, другой останется командовать армией. Уверен, что кшатри не развернутся восвояси, увидев смерть лидера.

— Фарлайт остаётся, — выпалил Ламаш вслух. — Я тайный агент, а не генерал.

— А я стратег, а не тактик, — поморщился Фарлайт. — Я не могу быстро соображать в гуще боя.

— Раз уж вы растеряли моих лучших генералов на жалком Норшале, придётся кому-то из вас стереть молоко с губ, — сказал им Гардакар. Вдруг он застыл, и невысказанные слова застряли у него в глотке.

— Что случилось? — забеспокоился Ламаш.

— Это что, Каинах среди кшатри?

— Где? — удивился Фарлайт.

— Вот, а я думал, что мне показалось, — отозвался Ламаш.

— Да где?!

— Всё, исчез. Понял, что я его увидел, — задумчиво проговорил Гардакар.

— Зря ты смотрел глазами на тела, а не нутром на души, — сказал Ламаш Фарлайту. — Он без крыльев, видно, скрыл завесой. Может, и лицо изменил… Я не разглядел лица. Вот предатель!

— Вы же говорили, что он погиб? — вдруг посуровел судья. Но не успели фраоки дать ответ, как из стана кшатри над долиной прозвучал горн. Наступил первый час дня.

Гардакар открыл маленький портал в центр долины, скоро появился и другой портал, открытый кем-то из вражеских магов, оттуда вышел мечник в скучном, на взгляд Фарлайта, боевом облачении безо всяких украшений.

— Это же Раутур? — спросил у него Ламаш.

— Да.

— Решил произвести впечатление простотой, что ли?

— Говорят, он всегда одевается как рядовой солдат, чтобы биться в первых рядах, — сказал кто-то из демонов. — А противники даже и не знают, с кем дерутся.

— Меня больше беспокоит, какого чёрта там делает Каинах, и стоит ли нам из-за этого беспокоиться, — шепнул Фарлайт Ламашу.

— Мы с бэлом могли ошибиться. Вдруг там какой-то тридан или маг развлекается, уловив наши мысли?

— Он бы показал нам кое-что поинтереснее.

Адара потеряла за свою жизнь трёх братьев, возлюбленного, друга-наставника и хозяина, которому служила. И пусть двоих из этого списка она убила сама, ещё одна смерть переполнила бы её чашу самообладания. Она чувствовала, что Раутур, её новый сюзерен, идёт на верную смерть, но что ей было делать? Не могла же она броситься в портал следом за ним, навлекая позор на их обоих?

Когда она этим утром, помогая Раутуру облачаться в доспехи, продолжала увещевать, что Пророк ошибся, намеренно или случайно, первый кшатри сказал ей страшные слова, которые рыцарша бесконечно прокручивала в своём уме:

— Я устал, Адара. На заре этого мира я был его яростью, а ярость хороша, когда она бурлит в жилах, когда она становится единственной силой, что тобой движет. Но за свою долгую, бесконечно долгую жизнь я растерял весь свой гнев. Адара, я бился, но битва больше не приносила мне удовольствия. И тогда я превратился из живого оружия в писаку-чиновника. Гардакар — единственный достойный противник из ныне живущих. Он один может вернуть мне настоящий вкус битвы, вкус жизни… Втайне я сам мечтаю, чтобы Пророк ошибся. Ведь этот бой — лучшее, что меня ждёт до скончания веков.

Тогда разгорячённая Адара сочла Раутура эгоистом и со злости чуть не порвала доспешные ремни, пока затягивала их. Но теперь, глядя на две фигуры в центре долины, Адара вдруг подумала: не была ли она сама эгоисткой, пытаясь отговорить его от боя, единственной вещи, что могла принести ему удовольствие — и успокоение?

Пророк тоже пришёл посмотреть на битву, скрыв своё демоническое обличье. Адара решила, что если Раутур падёт, в тот же миг она отсечёт Пророку голову. В тот же миг демон исчез, и рыцарша возлорадствовала: «Ага, испугался!» Она не догадывалась, что Пророк-Каинах скрылся потому, что Ламаш с Гардакаром заметили его среди кшатри.

Да, где было Адаре знать истинную природу Пророка…

Притворившийся спящим перед другими фраоками, он сам внушил Фарлайту идею оставить его, Каинаха, в покое. Оставшись в одиночестве, он, теперь свободный на ближайшие тысячелетия, отправился в путешествие по Земле. Он то учил землян то питию крови, оставшись в их памяти первым вампиром — Каином, то письму, ремеслу и законам, называясь верховным богом — бэлом, или, как его запомнили, Баалом.

Когда примитивная Земля наскучила ему, Каинах захотел возвратиться во Тьму, но там вовсю действовал другой Каинах, которым он сам когда-то был. И тут судьба сделала ему подарок — фраок прознал, что Раутур сам от скуки иногда заглядывает на Землю. Он быстро подстроил случайную встречу с судьёй и сыграл роль всё ведающего Пророка. «Предсказывать» историю Тьмы Каинаху было просто, ведь он когда-то видел всю эту историю своими глазами и даже написал по ней несколько учебников. Так Раутур стал наведываться к фраоку за пророчествами, ведь те, что давали обычные маги из Тьмы, были туманны и неконкретны. И, когда Пророк испросил у Раутура разрешения переехать во Тьму, «о которой ему было столько видений», тот с радостью поселил предсказателя в своём замке.

Когда возраст Каинаха перевалил через восьмое тысячелетие, он… устал жить (эта усталость постепенно перекинулась и Раутуру, поскольку к тому времени он был уже единственным, с кем общался Пророк). Каинаху уже не хотелось ждать нужного года, чтобы встретиться с другими фраоками для убийства Норшала, этот приказ для него обессмыслился. И, когда демоны в подвале лаитормского суда взволнованно восклицали: «Где же Каинах? Где же он?», древний фраок спокойно смотрел сны под потолком в своей келье. Спал бы он и поныне, если б Раутур не пришёл со своим вопросом о дуэли. Тогда Пророк понял: настало время его главного предсказания.