Страница 1 из 20
Максим Лагно
Самое древнее зло II. Надежда Мира
1. Матвей и Надежда Мира
1
– Во время войны дорожает алкоголь, но дешевеют женщины, – сказал разведчик, прикуривая мятую сигаретку. – В эту войну женщины подешевели настолько, что стали бесплатными.
Довольный своей мыслью, он затянулся, выпуская дым в потолок фургона.
На голове разведчика каска, утыканная искусственными листьями, которые спускались ему на лицо, скрывая глаза. Когда он говорил, листья тряслись, будто соглашались с его словами.
Второй разведчик, сидевший напротив меня, последовал примеру товарища и закурил:
– Да. С голодухи бабы на солдат сами прыгают. До войны ни одна фифа на меня не смотрела. А сейчас каких угодно баб сколько хошь. Верь не верь, но я раньше считал, скольких снасильничал, а какие сами дали, да сбился. После контузии беда с цифрами: больше сотни не могу посчитать.
Каска второго разведчика валялась на полу, подпрыгивая на ухабах.
Можно разглядеть, что ловелас – это немолодой мужичок с расцарапанным лицом. Следы ногтей тех женщин, кого вояка счёл бесплатными.
Разведчик иногда смотрел на меня стеклянными глазами запойного пьяницы, отводил взор и стучал прикладом винтовки по деревянному полу фургона, подвигая каску к ногам.
Подобные признания я выслушивал не впервые. Встретив офицера Дружины, бойцы начинали откровенничать. Делясь непрошеными историями из своей жизни, они намекали мне, что и у них есть военные достижения, что они тоже бьют врага, не отставая от магов.
Похожесть мира за Барьером Хена на Землю первой половины двадцатого века всё ещё удивляла меня. Уж я-то знал, на что способны люди просвещённой эпохи радио и раннего джаза.
Но я вписался в законы военного времени. Ужасы войны почти не действовали на меня. Когда обзавёлся плёночным фотоаппаратом халидейского производства, стало ещё проще: через объектив легче смотреть на зверства воюющих.
Я фотографировал сожжённые дома, покачивающиеся тела голых людей на голых ветках. Ямы, полные трупов военнопленных, которых расстреляли из-за того, что нечем было кормить.
Я даже не все плёнки проявлял. Отснятые роллы просто сбрасывал в вещмешок, а оттуда перемещал в сундук походной палатки. Мало какие из них доживали до того, чтобы быть сброшенными в ящик стола, в моём кабинете в крепости Н’рия. И уж совсем редкие негативы дожидались проявки.
Движимый смутными воспоминаниями по истории нашей Второй Мировой, я надеялся, что зачинщикам этой войны устроят что-то вроде Нюренбергского трибунала, как фашистам. Тогда-то мои снимки и пригодятся?
Или я просто фотографировал, чтобы не забыть, что когда-то я жил в Брянске и фотографировал всякую ерунду? Какое это было светлое время!
Бронемашина, в которой нас везли, ехала медленно – дорога разбита артподготовкой. Иногда водитель выруливал на ровный участок трассы и разгонялся. Мы взлетали на ухабах, ящики на полу громко стучали, а вещмешки на стенах дёргались на лямках, будто внутри них сидели дикие кошки.
В моменты разгона разведчик с расцарапанным лицом испуганно хватался за поручни. Тот, что помоложе, крепко сидел на скамье, приговаривая: «Во-о-о-о, понеслися».
Бронефургон замедлил движение и встал.
Пыхая сигареткой, пожилой разведчик надел каску и зачем-то объявил:
– Приехали, вот.
Я снял свою каску со стены, надел и застегнул ремешок под подбородком. Искусственные листья тут же заслонили вид, будто я подсматривал из кустов.
Открыв дверь, пожилой разведчик выпрыгнул в ночную темноту. За ним последовал молодой. Таков порядок – они должны убедиться, что нет засады, только после этого выпустить офицера Магической Дружины.
Пока они бродили вокруг фургона, я снял со стены вещмешок и проверил содержимое.
В боковом отсеке топорщился диск консервной банки и плоская бутылка спирта. Его пили, им же обрабатывали раны. Всё как у нас. Там же болтались четыре обоймы для револьвера, упаковка бинта, жгут и пакетик с заговорённой травой «ярб», все называли её «боевой дурман».
Траву выдавали офицерам Енавского Державного Войска. Из неё можно заваривать чай, который придавал бойцам бодрость на марш-бросках и бесстрашие в бою. А можно банально курить, добиваясь того же результата. Действовала в травке, конечно, магия, а не химия. Так-то на вкус и цвет обычная солома.
Металлический корпус трофейного фотоаппарата поблескивал на дне вещмешка. Рядом лежали два стен-камня, замотанные в тканевые салфетки с гербом Енавской Державы – всё, что осталось от Бленды Роули.
Остальные вещи и магические предметы, с которыми мы перешли Барьер Хена, у меня отобрали халидейские патрульные. Цифровой фотоаппарат и улучшенный магией автомат Калашникова тоже.
Поправив ремень и каску, я ждал. Скоро появился разведчик:
– Чисто. Двинули.
Я выпрыгнул в темноту, сапоги погрузили в грязь. Чисто, блин.
Бронемашина чернела на фоне ночного неба. Вопреки уставу водитель курил, точка его сигареты вспыхивала в кабине, но тут же пропадала – он наивно прикрывал её рукой.
– Демаскирует, гад, – шепнул я разведчику.
– Да и Хен с ним. Шибанут по дураку артой, ему же хуже.
– А мы на чём вернёмся? – спросил я.
– Кэр Матвей, – сказал второй разведчик из темноты. – Если у вас всё получится, мы вернёмся на крыльях славы.
Я поправил вещмешок:
– Всё получится. Ведь я – Надежда Мира.
Пройдя немного по высокой мокрой траве, мы вошли в непроглядно чёрный лес. По силуэтам разведчиков прокатилось и сразу же пропало едва заметное свечение – использовали рулли ночного зрения, которые я выдал им ранее.
Мне этот рулль не нужен, ведь я научился вызывать ночное зрение буквально щелчком пальцев.
2
Часа два мы ползком пробирались по лесу.
Из-за сырости промокли насквозь, даже мои кожаные штаны и плащ не помогли. Но использовать магию для сушки нельзя – противник окружил своё укрепление кольцом так называемых «струнодзвонов».
Эти устройства напоминали раструб от граммофона, внутри которого размещался заговорённый металлический диск. Если в радиусе действия струнодзвона кто-то использовал силу магических струн, то диск пронзительно дребезжал, а раструб усиливал звук. Короче – сигнализация, реагирующая на магов.
Мы выползли к лесной дороге и залегли на обочине. Вдали послышался рёв мотора, и замелькали огни электрических фонарей.
Мимо нас, разрывая просёлочную дорогу гусеницами, проехал грузовик, в кузове которого установлен огромный, метров в семь, раструб струнодзвона. Кроме мелких аппаратов, у армии Халидейского Союза имелись и такие передвижные комплексы магической локации.
За грузовиком ехали несколько малых однобашенных танков. Замыкали колонну три автомобиля с открытым верхом, похожие на родные Уазики. В каждом сидело четыре бойца, а в багажной части установлен пулемёт.
– Ты же сказал, что по этой дороге не ходят патрули? – прошептал я разведчику.
– Я… мы… Они только сейчас этот патруль запустили. Что-то заподозрили, Хена им в гланды!
– Командир, – сказал другой разведчик. – Если враг на стрёме, то у нас приказ отменить операцию.
– Нет, – ответил я. – Я что, зря мок столько времени?
– Но приказ главного воеводы Назждвы…
– Я обратно не поползу.
– Но приказ…
– Мой приказ – ползти дальше.
Разведчики согласно шепнули «так точно, кэр Матвей». Они и сами не хотели отменять операцию и ползти обратно. Ведь они делали это уже несколько раз.
– Гляди-ко, – шепнул разведчик. – Какие люди, да без охраны. Ну, почти без охраны.
В замыкающем колону Уазике, кроме водителя, размещался так называемый «магоборец».
От других бойцов его отличала экипировка: многослойные доспехи, опутанные толстыми медными проводами. Несколько воронок струнодзвонов установлены на груди, плечах, спине и даже на затылке шлема. За спиной висел большой металлический короб, от него отходил гофрированный шланг, подсоединённый к рукоятке оружия, которое боец держал в руках.