Страница 48 из 97
Полтавскую викторию Пётр I сразу увязал с будущим миром, и неслучайно через несколько дней после Полтавы, узнав уже наверное, что Карл XII бежал к туркам и скрывается в Бендерах, послал к нему пленного королевского камергера Цедергельма, предлагая через него скорый и почётный мир.
Однако шведский король и в дипломатии был таким же авантюристом, как и в воинской стратегии. Все свои надежды он возложил теперь на Османскую империю, подталкивая её к войне против России. Первый же королевский посланец, прибывший в Стокгольм, привёз не только известие о Полтаве, но и требование короля немедленно произвести новый рекрутский набор.
Москва узнала о славной Полтавской виктории через газету «Ведомости», где было помещено письмо Петра своему сыну цесаревичу Алексею, находившемуся в столице. Фактически то была официальная реляция о Полтаве.
«Наша армия, — кратко и энергично сообщал Пётр, — стала в ордер до баталии... И тако о девятом часу перед полуднем генеральная баталия началась. В которой, хотя и зело жестоко в огне оба войска бились, однакож долее двух часов не продолжалась, ибо непобедимые господа шведы скоро хребет показали...» Заканчивалась реляция образным сравнением Карла XII с греческим героем Фаэтоном, вознёсшимся на своей колеснице под небеса и низвергнутым оттуда наземь.
«Единым словом, — писал Пётр, — вся неприятельская армия Фаэтонов конец восприяла (а о короле ещё не можем ведать, с нами ль, или с отцы наши обретается ). А за разбитым неприятелем посланы господа генерал-поручики, князь Голицын и Боур с конницею».
По приказу Петра реляция о Полтавской виктории была напечатана в «Ведомостях» красным цветом, на одной стороне листа. Этот первый плакат в истории России расклеен был по всей Москве.
Однако поскольку до полного просвещения и грамотности россиян было ещё далеко, царь распорядился зачитать известие о преславной виктории во всех церквях и монастырях и три дня служить благодарственные молебны с колокольным звоном и пушечной пальбой. Так вся Россия была извещена о Полтавской победе.
На поле битвы вечером, после праздничного пира, Пётр объезжал полки и поздравлял с викторией солдат и офицеров. А через несколько дней полтавские поля снова огласили праздничные виваты: пришло известие, что остатки шведской армии, без малого шестнадцать тысяч человек, без боя сдались на Днепре у Переволочны во главе с генерал-аншефом Левенгауптом. Сломленная Полтавой, шведская армия сложила ружья к ногам драгун Меншикова и пехоты Голицына.
Русское «ура» скоро долетело и до иностранных столиц. В Вене и Лондоне известию сначала было не поверили, но, когда достоверно стало известно, что Карл XII и Мазепа бежали с немногим конвоем в пределы Османской империи, а шведская армия полностью сдалась в плен на Днепре, в столицах этих было объявлено о строжайшем нейтралитете. Напротив, в Голландии купечество, нёсшее немалый урон от захвата шведами шедших в Россию торговых судов, устроило в Амстердаме праздничный фейерверк и салют.
Из тогдашних европейских монархов боле всего радовались побеждённые шведами короли: Август Саксонский и Фридрих Датский. Эти монархи немедля разорвали унизительные для них Альтранштадский и Травендальский договоры и объявили войну Швеции. Август со своим верным Флемингом и его войском снова вступил в пределы Речи Посполитой и вернул себе польский престол. Встретясь на Висле со своим непостоянным союзником, Пётр многое собирался выговорить изменчивому другу, но, увидев сияющее от счастья лицо Августа, выпрыгивающего ему навстречу из лодки, махнул рукой и обнял неверного камрада. Правда, опять же не без усмешки (юмор и хорошее настроение в те первые месяцы после Полтавы не покидали Петра), царь вернул Августу ту самую памятную шпагу, которую тот передал Карлу XII в замке Штольпен перед походом шведов на Москву. Вслед за договором с Августом Пётр подписал после Полтавы союз с Данией и дружеское соглашение с Пруссией.
Вся Европа, казалось, возмечтала теперь заключить русского царя в свои объятия. Даже высокомерный король Франции Людовик XIV отправил к Петру своего посла де Балюза с просьбой о посредничестве России между Францией и странами Великого Союза в войне за испанское наследство.
Однако особенно была потрясена европейская общественность, приученная газетами к вере в непобедимость Карла XII. Слава Петра I среди европейских философов и учёных доходит до самого «высокого градуса». Уже 27 августа 1709 года знаменитый Лейбниц пишет в газетах, что отныне «царь будет пользоваться вниманием Европы и принимать очень большое участие в общих делах». На Петра смотрели теперь уже не как на чудаковатого царя-плотника, а как на многоопытного правителя, который, как объявил всё тот же Лейбниц, «может соединить Китай с Европой, создать великие способы улучшения навигации, поставить просвещение и науки на такой уровень, на каком они никогда не были и какого они не могут достигнуть в другом месте, потому что у него есть для этого tabula rasa (чистая доска), и непорядки, укрепившиеся в других местах, могут быть сразу предупреждены добрыми правилами».
В знак уважения учёной Европы Пётр был избран во Французскую Академию наук. В то же время знаменитый английский писатель Даниэль Дефо писал во второй части своего «Робинзона Крузо» о Петре I как об «искателе мудрости, изучающем науки и ревностно собирающем для своего просвещения книги, инструменты и учёных из самых цивилизованных частей света».
А любимец Петра, один из героев Полтавы, Александр Данилович Меншиков, получивший, наконец, за сию викторию чин генерал-фельдмаршала, избран был вдруг в Лондоне действительным членом Королевского общества естествоиспытателей.
Словом, современники рассматривали Полтавскую баталию не как очередную победоносную викторию, а как нечто весьма значительное по своим и масштабам, и следствиям.
Неслучайно через несколько десятилетий после Полтавской баталии Вольтер, который был в дни Полтавы ещё мальцом, учившимся в колледже Святого Людовика, писал: «Из всех сражений, обагривших кровью землю, это было одно, которое вместо обыкновенного своего действия — разрушения — послужило к счастью человеческого рода, потому что дало царю свободу приводить в благоустройство огромную часть света. Ни одна война не вознаграждена добром за зло, которое она сделала; последствием полтавского сражения было счастие обширнейшей в свете Империи».
Часть четвёртая
ПРУТСКИЙ ПОХОД
Долгие сборы
сли верить, что начало похода предопределяет его конец, то Петру I надобно было немедля поворачивать ещё с берегов Днестра, столь неудачно для русского войска началась кампания 1711 года.
Во-первых, шедший в авангарде фельдмаршал Шереметев, задержанный небывалым разливом Припяти и других встречных рек, запоздал и не успел опередить турок на Дунае, так что армия везиря спокойно и без помех переправилась через эту водную преграду и первой вошла в Валахию.
Во-вторых, волошский господарь Бранкован палец о палец не ударил, дабы помешать турецкой переправе. Когда же переправа состоялась, сей Иуда переметнулся на турецкую сторону и передал визирю огромные запасы провианта, которые он скопил для Петра. Дабы и долее водить царя за нос, визирь приказал Бранковану продолжать поддерживать тайные сношения с Петром и постоянно вводить в заблуждение русское войско, что он, Бранкован, долгое время небезуспешно и делал.
И, наконец, с самого начала похода вмешалась такая стихия, как саранча, тысячная сила, налетевшая незнамо откуда и превратившая в пустыню северную часть Молдавии.
В эту-то пустыню и упёрлись дивизии Алларта и Вейде, перейдя Днестр в районе Сорок. Генерал Алларт не решился сразу идти через пустынный край в Яссы на соединение с Шереметевым, а принялся вместо этого укреплять Сорокскую фортецию, выдержавшую в своё время, при короле Яне Собесском, долгую турецкую осаду. Правда, валы старой крепости полуобвалились и заросли травой, но зато сапёры открыли знатные подземные погреба для хранения пороха и бомб, через Днестр быстро были наведены два понтонных моста, солдаты углубили и почистили ров, споро исправили разрушения на валу. Генерал Алларт, хотя и был выходцем с прусской службы, почитал себя учеником славного французского фортификатора маршала Вобана. Как учёный генерал-инженер, Алларт полагал, что без сильных фортеций на Днестре, обеспечивавших ретираду и служивших тыловыми базами для войск, нельзя начинать кампанию в Молдавии.