Страница 3 из 25
– Вы всегда правы, тетя Фрэн, – печально проговорил Василий, поправляя свой халат. – Что-то случилось?
– Василий, – строгим голосом ответила пожилая женщина, – звонил твой отец, синьор Хеньо, и сказал, что не может дозвониться до тебя с самого утра. Что это с тобой такое сегодня происходит, сынок?
– Да, ничего особенного, тетя Фрэн, – ответил Василий, отводя свой взгляд в сторону. – У меня сломался телефон.
– Эх, молодежь! – глубоко вздохнула хозяйка. – Ладно, это все пустое. Слушай, у твоего деда был второй инфаркт. Первый же был в конце мая, да? Так вот: он очень в плохом состоянии, и твой отец передал, что синьор Пабло хочет срочно с тобой повидаться. Я тебе приготовила по просьбе синьора Хеньо наличные деньги – можешь взять такси, а если есть настроение, можешь взять мою машину. Если ты закончил с ванной, то пойдем я тебя накормлю, и заодно обсудим детали. Смотри, не сливай впустую горячую воду – иди и домойся.
Василий, если бы он находился в нормальном состоянии духа, удивился бы выше всех мер предложению хозяйки взять ее автомобиль, который у них появился еще полвека назад. Тогда, в конце шестидесятых годов двадцатого века, в бассейне реки Неукен были разведаны новые залежи нефти. Земли мужа тети Фрэн, семьи Сарто, оказались в эпицентре тогдашних событий. Покойный Вито Сарто, супруг Франсиски, каким-то образом у государственной компании смог выторговать довольно приличную сумму за свои пастбища; а сверх того он попросил привезти ему новый «Понтиак Каталину». Этот мощный двухдверный седан с двухсотсильным мотором был настоящим фетишем в семье Сарто. Хотя у тети Фрэн было трое детей – два сына и дочь, – никто из них никогда, после смерти Вито, не имел права садиться за руль этой машины. Такова была воля Франсиски Сарто. Только старик Гойо, друг покойного Вито, который имел свою семейную автомастерскую, раз в месяц приходил на ужин к тете Фрэн, а заодно протереть пыль с «Понтиака», завести мотор, осмотреть его и полюбоваться его прелестями. Раз в год Гойо выезжал из гаража и выгуливал автомобиль, заодно приводя в порядок нужные для него эксплуатационные документы в соответствующих инстанциях. Сухой климат Патагонии сохранил внешний вид «Понтиака» почти в первоначальном состоянии; а кожаные сиденья и все внутреннее убранство салона, благодаря бережному уходу старика Гойо, только чуть-чуть, может быть, изменили, первоначальные оттенки цвета, но это уже нельзя было достоверно утверждать.
Поэтому хозяйка очень удивилась и даже немного оскорбилась тому, что ее постоялец не обратил никакого внимания на ее предложение, которое стоило ей немалой внутренней борьбы со своими принципами. Только безмерное уважение к памяти старой Эрнесты, прабабушки Василия, которую в семье Сарто почитали чуть ли не за святую, вынудили Франсиску пойти на такой самопожертвенный шаг. Деда Василия, Павла, синьора Пабло, тетя Фрэн знала с детства, и сейчас предчувствие его смерти сдвинуло очень многое в мировоззрении хозяйки: одиночество при живых детях и внуках; «Понтиак Каталина» – символ памяти о своем муже и об общем счастье серединной жизни; все большее и большее пребывание сознанием в прошлом времени – все это куда-то исчезло, словно развеялись тучи и показалось чистое голубое небо. Все, что раньше казалось сложным и непонятным, вдруг в одночасье разрешилось само собой, обнажив бездонные в своей простоте законы жизни и смерти. Последняя капля в решении поступиться своим устоем в отношении машины стало состояние Василия. Старая женщина сразу почувствовала, хотя и не могла до конца понять причинно-следственных связей поведения и состояния своего постояльца, что какая-то черная тень исчезла из комнаты, когда она открыла дверь своим ключом и включила свет. И это темное нечто явно стерегло молодого Базиля не для того, чтобы осчастливить его какой-то удачей. А увидев в приоткрытую дверь валявшиеся на полу осколки пластика от бритвенного станка и одно узкое лезвие прямо на пороге – и все это на фоне наполненной ванны, – она сердцем заподозрила страшные приготовления к непоправимой беде. И когда тетя Фрэн все же предложила Василию взять «Понтиак» и не заметила никакой реакции с его стороны на ее слова, старая женщина поняла до конца, что должно было произойти, опоздай она хотя бы на пять минут. Прожив долгую жизнь, Франсиска понимала, что сейчас нельзя пытаться разговорить или успокоить молодого человека, поэтому она специально предложила Василию таки залезть в ванну и, таким образом, перескочить через пропасть и отойти от нее, а не ходить вдоль кромки обрыва, любуясь ее черной бездонностью.
Пожилая хозяйка не ошиблась: если на предложение воспользоваться реликвией семьи Сарто Василий не обратил внимания, то настояние тети Фрэн залезть в ванну и продолжить свои водные процедуры отрезвило его. Вдруг болезненное состояние, вызванное безумным влечением к малознакомой девушке, отпустило его и до него стали доходить слова о состоянии деда Павла: второй инфаркт за три недели, и, значит, он чувствует приближение конца своего бытия на этом свете, а он не имеет никакого права не исполнить его просьбу.
Тетя Фрэн ушла, сделав вид, что она ничего не заметила. Василий же, зайдя в ванную комнату, первым делом закрыл слив, собрал осколки бритвенного станка, затем достал из воды упавшее лезвие и, сложив все это в пластиковый пакет, выбросил в мусорную корзину для бумаг. Закончив с этим, он скинул с себя халат, снова включил воду и, погрузившись в ванну, стал усердно мыться.
СЕНТЯБРЬ, 1917 ГОД.
Закатное солнце, застыв на чистой полоске неба на западе, подчеркнуто высвечивало пустоту пространства между жнивьем и нижней кромкой массы кучевых облаков. По разбитой дороге, которая шла мимо сжатых полей, мимо вклинившихся то тут, то там небольших картофельных участков, мимо ровных, похожих на бильярдные столы, полос озими, ехала рессорная коляска с откидным верхом, впряженная в двойку лошадей чалой масти. Впереди, за небольшой лощинкой, где на востоке над горизонтом вставала почти уже полная, чуть больше в три четверти, луна, виднелась деревня Лаптево. Угадываемая по редким кустам ивы, за ней, примерно в версте на восток, протекала небольшая река Талка, впадающая на севере в Вятку возле Кукарки. Там, за рекой, по-над крутым правым берегом, располагалось большое село Бор, к названию которого иногда добавляли «Над Ключом», так как в подножии глинистого обрывистого берега било множество родников с вкусной водой. На северо-востоке, уже в верстах пяти, за багряно-розовой полоской осинника, виднелась колокольня села Шумкино. Правее от Бора, выше по течению разместились подряд еще три небольшие деревни, с расстояниями по полверсты между ними. Правее же Лаптево, с этой стороны реки, в версте от него, желтело березами и тополями сельское кладбище, за которым начиналось село Томашово. Это село расположилось в низине, и его местоположение выдавал только золоченый крест небольшой деревянной церквушки.
Коляска, объезжая приличную лужу, заехала на жнивье. Кучер, сидящий на облучке в линялой поддевке синего цвета, сшитой из фабричного сукна, повернул голову назад и, массажируя затекшую шею правой рукой, вопросительно глянул на своих пассажиров – мужчину лет пятидесяти и его сына лет пяти-шести.
– Платон Никитич, – обратился кучер, – значится, почитай, доехали.
Кучер, видимо, что-то намеревался спросить, но как-то стушевался и замолчал – он отвернулся, подправил рукой свой замысловатый головной убор и, уже обеими руками взявшись за вожжи, застыл в своей привычной позе на облучке. Платон Никитич Сушков, богатый миллионер-промышленник, привыкший понимать людей по еле заметным интонациям в голосе, неуловимым жестам рук и мимике лица, догадался – о чем именно хотел справиться его давнишний знакомый кучер из Царевококшайска.
– Аким Никоныч, – сказал он, чуть притронувшись кончиком пальца до правого плеча кучера, – ты не беспокойся: останешься ночевать у меня, а завтра с утра поедешь обратно. Дом мой пустой совершенно и там меня не было уже три года. Если ты согласен остаться, то я тебе доплачу, сколько ты скажешь – поможешь нам печку растопить, чуть прибраться, может, а? Как ты думаешь? Видишь, времена какие настали неспокойные – по ночам все же опасно нынче ездить.