Москва XXIII

Она не отвечала. Подойдя, Андрон взглянул в ее лицо, и сердце его томительно сжалось. По щекам Сандры градом текли слезы.

– Что-нибудь случилось? – спросил он.

Еле заметное движение головой, которое можно истолковать как угодно.

– Ты чем-то расстроена? – Он погладил ей волосы.

Не ответив, она зарылась лицом в его рубашку и зарыдала.

– Я не могу так больше!.. – шептала она сквозь слезы. – Не могу! Я не выдержу, я сойду с ума! Ведь это же пытка, пытка! За что ты меня так ненавидишь?

– Почему ты так думаешь?

– Ненавидишь, ненавидишь, я знаю. Я тебе давно осточертела; ты был бы рад от меня избавиться, но куда мне уйти, куда?!

– Не говори глупости, – убеждал он ее, – я ведь тебя не гоню! Скорее ты меня прогонишь…

Они разошлись семь лет тому назад. Но разъехаться не смогли. Он только получил назначение на новую должность, она обнаружила в себе призвание к журналистике. Эта квартира была выделена лишь на их семью, однако разведенные супруги были бы обречены жить в многоместных общежитиях, и потому, рассудив здраво, оба пришли к выводу о необходимости терпеть присутствие друг друга до лучших времен. Но времена эти всё не наступали. И они уже свыклись с этой непонятной совместной жизнью людей одновременно близких и далеких, родных и чужих, иногда врагов, но порой и любовников. Андрон был слишком занят работой, слишком поглощен водоворотом текущих дел, чтобы пытаться хоть как-то изменить это положение. Сандра же страдала от этой двойственности, иногда молча, иногда, как сейчас, раздражаясь истерикой.

– Я дрянь, я подлая дрянь! – стонала она. – Ты должен меня ненавидеть!..

– Всё это глупости, – тихо отвечал он. – Это у тебя просто нервы. И у меня нервы. А я так вообще скоро психом стану на этой дурной работе.

– А я на своей… – призналась она. – Сколько можно слушать болтовню этих гусынь? Все притворяются друг перед другом, лебезят, а за спиной каждая норовит ушат грязи вылить…

– Бросала бы ты свою работу, – заметил он.

– А ты – свою, – предложила она.

– Издеваешься?

– А ты? По-твоему, только твоя работа самая важная?

– Откровенно говоря, – сказал он, – мои «летучие сосиски» вполне могут обойтись и без меня.

– А зачем ты им мешаешь?

– Из-за одной сотой. Я не доверяю им ровно на одну сотую процента…

Некоторое время они сидели обнявшись. Наступили поразительные мгновение полного, безграничного взаимопонимания, доверия и нежности друг к другу, которые так редко посещали их. Он перебирал складки ее платья, тихо гладил ее тонкие длинные пальцы, опасаясь спугнуть то робкое, нарождающееся чувство, которое порой объединяло их в такие минуты. – Пора спать, – шепнул он.

Отведя взгляд, она кивнула головой.

Он попросил:

– Только выключим телек, ладно?

Она перевела экран на видовой канал.

С небес упал мягкий полумрак. Вся комната, казалось, преобразилась в тенистую лесную лужайку. Сквозь листву могучих старых вязов пробивались рассеянные пучки солнечного света.

– Ну я же просил! – с упреком объяснил Андрон, повернувшись. Ее платье серебристым облачком лежало у щиколоток.

– Ну выключи! – капризно потребовал он.

– Ни за что на свете… – засмеялась она. Он залюбовался ее телом, таким же стройным, манящим, как и десять и пятнадцать лет тому назад.

– Ах ты, старый развратник!..

Она бросается к нему, он падает на пол и увлекает ее за собой. Минуту-другую продолжается их борьба, пока она не припечатывает его лопатки к полу. И начинает стягивать с него комбинезон. Он сопротивляется робко.

– Ну что? – спрашивает она. – Полная победа?

– И безоговорочная капитуляция, – бормочем он. – Тебе хорошо?

Вместо ответа она закидывает руки за голову, стягивает заколку, и волосы волной растекаются по ее плечам и груди. Лицо ее спокойно, взгляд затуманен, сквозь стиснутые зубы с легким присвистом вырывается жаркое сдавленное дыхание, а тело ее сотрясает крупная дрожь.

Ночь. Они не спят. Лежат рядом и думают каждый о чем-то своем.

– А ты знаешь… – шепчет она, – я думала, что сегодня мы с тобой расстанемся. Навсегда. Думала, вот приду, уложу чемодан и… – Она всхлипывает.

– Ну зачем ты? Зачем нам расставаться?

– Так… Ты иногда совершенно невыносим. Вот сегодня – так нахамил мне при всех.

– Но ты же прекрасно знаешь, я вел следствие…

– Следствие вела твоя Система. А ты при ней был, прости, вроде собачки при велосипедисте…

– Ну знаешь… – вскипел он.

– А что, разве не так? Вот, скажем, сегодня ты арестовал прекрасного парня по вздорному обвинению в подделке карточки.

– Какого парня? Краммера? Это он-то прекрасный?

– Он – великолепный, талантливый молодой режиссер, представитель нового направления этих, как их, «разъяренных».

– Правильнее было бы назвать их распущенными.

– В тебе говорит ханжеская мораль прошлого поколения, – фыркнула Сандра. – Для нынешней молодежи то, что он показывает в своих фильмах, – давно пройденный этап. И то, чем он шокирует старых моралистов, – это своеобразное выражение протеста против прогнившей морали нашего обветшалого общества. Или ты хочешь, чтобы я стала причислять тебя к ретроградам? Ты должен завтра же его освободить.

– Я хочу, чтобы ты причисляла меня к числу честных людей, – устало бросил он, – пойми меня правильно, ведь не я арестовал его, а Система-1. За вполне конкретное, серьезное правонарушение – подделку кредитной карточки…

И тут же сердце его неприятно екнуло. Фальшивые карточки, найденные на месте взрыва дрона, и карточка Краммера – нет ли здесь взаимосвязи? Пожалуй, стоило бы подать запрос на Пульт. Он расслабился, сосредоточиваясь (это было одно из основных условий для экстренной связи с Пультом), но слова жены отвлекли его.

– Когда уж вы только поймёте, – выговаривала она ему, – что это не может считаться преступлением. Ведь в последний раз нормы пересматривались семьдесят лет назад. Люди стали умнее, образованнее, разностороннее, что ли? Во всяком случае, сейчас уже никого не может устроить один костюм, пара ботинок и фетровая шляпа, которые твоя обожаемая Система выдает каждому из нас ежегодно. По-моему, она вообще не подозревает, что человечество делится на мужчин и женщин…

Он насупился.

– Ты обладаешь удивительной способностью портить хорошее настроение.

– Ну, не дуйся! – приподнявшись, она поцеловала его. – Просто мне всегда хотелось верить в то, что ты – самый лучший из мужчин, сильный, добрый, отважный, умный, а ты… Везде и всюду твердишь про свою Систему…

– Но зачем я должен приписывать себе чужие заслуги? – удивился он. – Какой я тебе, к черту, детектив? Времена переменились. Я не ползаю по полу с лупой в руке, не гоняюсь за гангстерами, не провожу допросы. Все функции следователя успешно выполняют психологи, педагоги, эксперты, вещдоки собирают киберы, а Система анализирует и выдает результаты. И вполне успешно.

– А тебе не кажется, что это она делает чересчур успешно? Недавно я читала рукопись одного молодого автора. Там описывается, как электронному мозгу доверили управление обществом, вывели модель идеальной общественной структуры. А мозг пришел к выводу, что самое лучшее общество – это общество без всяких проблем. Разделил людей по стойлам и стал их откармливать. А руки и ноги вообще связывал зелеными шелковыми ленточками, чтобы жирок не растрясли…

– Твой парень идиот, графоман и плагиатор, – сердито сказал Андрон. – Такими опусами кишмя кишит литература со времен Винера. Давно уже доказано, что машина не может быть умнее человека.

– Но ведь она может быть сильнее. Чисто физически. Да ведь твоя Система уже сейчас решает за нас большую часть проблем.

– Ты знаешь, я думаю, если бы она взяла на себя решение всех наших проблем, было бы лучше. А то ведь сплошь и рядом самые сложнейшие вопросы поручают решать дуракам. И каким дуракам – набитым! Представляешь, узнал сегодня, что какие-то бестолочи решили начать строить Суперкорт на месте исторической части города.