Память Древних

— И все-таки это заткнет всех, кто будет не согласен с тем, что Диармайд…

Жал вздохнул: Неумолимый, он ведь привел её сюда отнюдь не для этих разговоров!

— Слушай, Данан! Если Дей в самом деле кузен прошлого короля, любое несогласие с ним будет считаться изменой — то есть поводом для устранения. Или дело в том, что это не Дей, а я тебе надоел, и ты не знаешь, как выставить меня вон поделикатней?

Данан остолбенела:

— Тальвес…

— Или боишься, что вы пылу сражения я все-таки выполню свою часть контракта, напав на тебя со спины?

— Тальв…

— Или же просто считаешь меня дураком, приводя в пример какие-то идиотские доводы про законность правления Диармайда? Какое тебе вообще до этого дело? Разве Темный архонт не мучает так, что кроме него ты ни о чем не можешь думать?

— Так я ни о чем другом и не думаю, — уставилась чародейка на эльфа.

— А может, — продолжил эльф, не слушая ответы женщины, — ты считаешь меня трусом? И просто хочешь, чтобы я сбежал? Даешь последний шанс — удрать, пока есть возможность? — Жал оттолкнулся рукой от пола и выровнялся сидя, так что его обнаженная грудь коснулась груди чародейки. Но эльфа это не волновало. Он поднял лицо женщины за подбородок, заставляя смотреть прямо. И, к его внутреннему довольству, чародейка не отводила глаза. — В чем дело, Данан?

Она колебалась, молча, словно ожидая, что Жал сам прочтет в её лице что-нибудь, что поможет им обоим. И эльф не подвел. Он обхватил голову женщину руками и спросил:

— Ты рассказала не все, верно? Тальвада поделилась чем-то еще?

Данан качнула головой:

— Не то, чтобы поделилась. Просто в беседе мы поняли кое-что важное. Я не стала говорить при остальных. Борво может испугаться, а Дей и вовсе впадет в истерику.

— Говори, — приказал Тальвес, прерывая поток невнятных оправданий.

Данан рассказала — об опасности со стороны самих Смотрителей Пустоты. Жал, слушая, не выглядел удивленным. Скорее, заинтересованным и… хитрым.

— Эти выводы напрашивались сами собой после подземелий. Особенно, когда ты одела ордовирный браслет. Но сейчас слишком рано тревожиться о правлении Дея. Данан, — протянул Тальвес с болью в голосе и коснулся рукой — нежно, как ни одной другой женщины в последний век — губ, щеки, виска, мелких морщинок в уголках светящихся глаз. Он просил поверить ему хотя бы раз, хотя бы сейчас. И Данан не удержалась: закрыла глаза, выдыхая горячий воздух на эльфийские губы.

— Я бы хотела рыдать на твоей груди, Тальвес, — тихо призналась она. — Снова. И снова, — не постеснялась она собственной слабости, — из жалости к себе.

— Я здесь, как и моя грудь, — с готовностью предложил эльф, пропустив пальцы сквозь женские волосы.

Данан качнула головой:

— Я не остановлюсь, так что лучше не начинать. — Чародейка, шмыгнув, подняла взгляд на мужчину. — Мы можем остаться здесь подольше?

— Мы могли бы переждать здесь всю Пагубу, попроси ты об этом, — ответил Жал и, увлекаясь лаской, закрыл от удовольствия глаза.

* * *

Они вернулись из святилища намного позже, чем все ждали. Стенн и Борво тут же взялись подкалывать: ого-го, сколько времени! А его меч не треснул от такой длительной полировки? И точильный камень Данан не стерся? Или она припасла какое-нибудь чудотворное зелье большое мужицкой силищи для таких случаев?

Для Тальвеса эти шутки были затерты до дыр. Для Данан — не очень-то и смешные. Но заразительный хохот товарищей и Тальвады передавался и остальным, так что настрой за ужином установился почти дружеский. Даже Фирин усмехнулся — коротко, будто бы ненароком, будто бы сам не понял как, и вообще не он. Хольфстенн оценил и это:

— О, и ты, наконец? Я вот чего подумал! Было же в корне неверно обзывать Диармайда евнухом! Неудачник — да, — авторитетно качнул головой гном. — Простофиля — еще бы! Но не евнух точно. Потому что кто у нас действительно на девчонок даже не глядит, это Недотрога.

Фирин покосился на Хольфстенна со скепсисом.

— Мне просто нет до них дела, — философски объяснил он.

— Так о том и речь! — всплеснул гном руками.

Пока остальные принялись живо обсуждать частную жизнь бедолаги Фирина, Жал склонился к Стенну и просил:

— Ты можешь объяснить, почему тебя в любых вопросах прежде всего и больше всего абсолютно всегда волнует только, кто с кем спит?

— А о чем еще о них или с ними говорить? — недовольным шепотом ответил Стенн, вытаращив глаза. — Про магию лучше не заикаться, — принялся он загибать пальцы, — одна будет умничать, другой нервничать, а Дей прожжет Данан взглядом дырку в голове. Про торговлю тоже — тут в ней ни один не разбирается. Кроме тебя, может быть. Про архонта — Вечный упаси! Мы и так только про него и говорим! И вообще все закончится всеобщим рыданием. Про Редгара — все закончится скандалом. А про вас с Данан очень даже ничего. Хотя бы есть шанс, что Дей, наконец, увидит, каким олухом выглядит со стороны.

Жал взглянул наймиту в глаза с интересом, и прочел в них сочувствие. Возможно, он знал когда-то совсем другого Диармайда, вдруг подумал эльф. Того, кем Дей был раньше.

Став центром всеобщего внимания, Фирин не знал, как отвертеться. Его, на удачу, спасла Тальвада, попросив рассказать о себе, потому что она «уже не молода», а его почему-то в упор не помнит. Командор была одета как обычно — в доспех, меч стоял в ножнах рядом, прислоненный к стулу. На лице безо всякого изменения красовалась литая маска, на предплечьях — бессменные наручи. И всё — безупречно блестящее, как обычно. Она что, вообще никогда не касалась маски и наручей пальцами? Даже на ночь не снимала? — думала Данан. Или у неё есть целый штат смотрителей, ответственных за сияние этих штук в любое время ночи и дня? И какого черта командор вообще их носит? Предыдущий архонт-стихийник пол-лица ей сжег что ли?

— Ну, когда моя мама была молодой и прекрасной эльфийкой, её увидел мой папа, — начал Фирин вполне ядовито, чтобы, видимо, распугать всех длиной заготовленного рассказа. Наверное, рассчитывал, что так от него отстанут. Однако, маневр был безжалостно пресечен на корню:

— Не надейся, что мы поведемся. Давай к делу, — потребовал веселящийся Стенн. Фирин взглянул на него, как ребенок, у которого вчерашний друг только что отобрал последнюю любимую сладость. Он прицокнул и безразлично поведал:

— Я мечтал быть охотником. Но родители были из высшего сословия, и охотником быть было стыдно, поэтому, едва я каким-то чудом сколдовал свой первый щит — чтоб меня не била старшая сестра — меня упекли обучаться чарам. Магию я ненавидел, и из Цитадели сбежал. Сначала в Лейфендель, потом в Те’Альдин, надеялся, что там не найдут. В общем, не нашли. В Те’Альдине у меня появился хороший друг, и с ним магию я принял. Тайны Дома Химеры они чужакам не открывают, как он объяснил мне, со времен падения Ас-Хаггарда. Так что я удовлетворился совершенствованием собственного таланта. В итоге мой друг погиб из-за опытов Дома Химеры, и я, само собой, ничем не смог помочь. Тогда я вернулся в Ирэтвендиль, и узнал, что моя сестра скончалась родами, отец и брат погибли в боях, мать померла с горя. Вроде все.

Повисло молчание, наполненное легким недоумением. Будто все теперь сомневались, зачем вообще спросили.

— О, — только и изрек Борво.

— Не верю, чтобы род на этом угас, — нахмурилась Тальвада. — В высшем сословии всегда были большие семьи. Если нужно, я могла бы помочь с поисками, ведь наверняка есть боковые линии, которые продолжили клан… Эм? — с вопросительной интонацией протянула эльфийка.

— Илласэйл, — раздраженно отозвался Фирин. — И я не хочу никого искать, — отрезал Фирин впервые действительно эмоционально на памяти товарищей. — Я оставил это в прошлом и сейчас очутился здесь только из-за неё, — он качнул головой в сторону Данан.

— Спасибо, что не пальцем, — буркнула та.

— У тебя последователи, Дей, — оценил Холфьстенн. — Теперь не ты один по любому поводу все сваливаешь на Данан.