Память Древних

— Интуицию, достойную пророка, — признала Данан. — Для той, кто никогда не учился магии, вы знаете слишком много и говорите о магии слишком уверенно, — проговорила чародейка, открыто демонстрируя, что речь Тальвады и её убеждённость в непричастности к колдунам не состыкуются у Данан в голове.

— Я давно живу, — сказала командор с видом, будто возраст объяснял все. Она неторопливо побрела промеж статуй и надгробных камней.

— Но не настолько далеко, чтобы помнить падение Ас-Хаггарда, — настояла Данан. Когда Тальвада обернулась к ней, чародейка аргументировала: — Вы сказали, когда мы прибыли, что прошли Пятую Пагубу. Что вы скрываете? Свой истинный возраст или все-таки магический дар, который по каким-то причинам не должен быть обнаружен?

Тальвада остановилась, пристально глядя на чародейку, сощурилась. Потом шумно вздохнула и велела:

— Пойдем за мной.

Данан последовала, но далеко женщины не ушли. Спустя несколько изваяний, командор остановилась напротив одного — сколотого по краю надгробия. Сжав кулак, эльфийка протерла надпись.

«Себел Тилелейт, рожденный в Ирэтвендиле», — прочла Данан единственную из трех написанных строк, которая была ей понятна. Видимо, две другие — это гномский и эльфийский. Женщина оглянулась на командора с немым вопросом.

— Дед моего отца, — пояснила Тальвада. — Третий по старшинству среди учеников и последователей Эгнир. Я, как и весь род Тилелейтов, несу его наследие и память былых времен, — сказала Тальвада, и в воздухе повисла острая недосказанность.

«Но не желаю иметь с ней ничего общего, так?» — подумала Данан, не рискуя спрашивать вслух. Если её прадед был в числе последователей такой волшебницы, как Эгнир, Тальвада просто не могла не унаследовать магический дар. Но только почему-то не пожелала с ним связываться. Быть может, устала от самого факта такого наследия — иметь в предках ученика всенародной героини? Почему нет? Данан в свое время тоже уставала от таланта рыцаря-чародея в Кошмаре, который делал её изгоем в Цитадели, а теперь всерьез утомилась и от этого «предопределения» — быть смотрителем Пустоты. Та еще работенка, и зачем вообще взялась?

Данан не стала ничего уточнять, Тальвада не торопилась с рассказами. Чтобы как-то сгладить момент, чародейка тоже стала ходить меж надгробий и статуй, рассматривая погребенное от глаз величие древности. Их, наверное, тоже забудут, поняла она. Всех Смотрителей Пустоты, когда будет побежден последний из Темных архонтов. Они станут бесполезным реликтом, которому нечем будет себя занять, былые лавры скоро набьют оскомину всем вокруг. И смотрителям тех времен придется принять за лучшее убить друг друга или совместно принять яд — чтобы не унижаться укрывательством и гонениями, которые пришлось испытать Эгнир. Интересно, а найдется ли по их душу какая-нибудь Тальвада или Тальвес, которые будут помнить и сохранят вот так же погребенное захоронение, чтобы передавать знание об эпохе Смотрителей под видом страшной магической тайны? Кто-то, кто будет помнить, что рыцарь-чародей Данан, сыгравшая не последнюю роль в борьбе с шестым из Темных архонтов, на деле была обычной женщиной, которая делила ложе с убийцей? Едва ли. Все записи в хрониках об ордене, скорее всего, вымарают. А, может, и нет.

Тальвада не спешила убраться из склепа — или чем это было? Может, потому что редко получала разрешение короля в принципе заявляться сюда, и теперь хотела побыть подольше. Она касалась изваяний с видом, будто намеревалась им что-то сказать, но присутствие Данан мешало ей. Чародейка почувствовала себя вдвойне неуютно: от того, что ненароком вредила чужому уединению, и от того, что частью этого уединения были мертвые. Бездумно и неслышно, стараясь не тревожить лишний раз леди-командора, Данан пошла к статуям, размещенным в глубине залы возле самой Эгнир. Попутно она останавливалась у каждого встречного изваяния, разглядывая незнакомые лица, фигуры и имена, непонятные древние эльфийские строчки, пытаясь угадать, как эти крючковатые записи соотносятся с разборчивым человеческим письмом.

«Нуала Тил’амель, рожденная в Ирэтвендиле».

«Морбан Озрайн, рожденный в Руамарде».

«Бейл Казракс, рожденный в Тэхт’Морниэ».

«Базран Витгольд, рожденный в Астерии».

«Мелайя Дар’анзаль, рожденная в Лейфенделе».

«Ула Фодгунр, рожденная в Таз’Гароте».

«Дорвус Валламир, рожденный в Таз’Гароте».

«Астердис Авентил, рожденный в Ирэтвендиле».

«Лассайн Огненный Рог, рожденный в Тэхт’Морн…»

— Я уже видела это имя, — прошептала Данан и метнулась к предыдущей надписи. — Астердис Авентил, — твердо произнесла чародейка, коснувшись надписи пальцами, как ранее делала командор.

Тальвада неторопливо подошла к чародейке, глянула на заметку о покойном и сладко улыбнулась — как улыбаются, когда или возвращаются в любимые места.

— Астердис, — протянула эльфийка.

— С ним что-то не так? — сразу уточнила Данан, улавливая за неоправданным удовольствием отдельную историю.

— Он был одним из самых преданных сторонников Эгнир, которому при этом каким-то чудом удалось сохранить жизнь после её смерти. Когда встал вопрос о том, чтобы разобрать на части Аладрис, Астердис, говорят, возглавил настоящую оппозицию. Но без Эгнир никого из них уже не брали в расчет. К тому же, думаю, ты понимаешь, как именно удалось усмирить и саму волшебницу, и всех её учеников, — Тальвада скосила взгляд Данан на руку, и у той иссякли вопросы. Если сегодня, когда ордовир считается реликтом, он встречается тут и там, то во времена самой кровавой охоты на магов, наверняка наплавленными слитками лежал в каждом доме.

— А что такое маг — без магии, а? — печально усмехнулась эльфийка. — Когда Аладрис уничтожили, Астердис покинул Ирэтвендиль и выбрал жизнь отшельника. У нас, эльфов, есть песнь — Песнь о Преданном, в которой рассказывается его история. Если бы она была правдивой, это бы значило, что спустя века одинокий путник нашел Астердиса на обрыве утеса. «Он сидел на краю, опираясь на посох, и ноги его свисали над пропастью», — попыталась, как смогла грациозно, перевести Тальвада с древнего эльфийского на человеческий. — Путник якобы потрепал его за плечо, но не почувствовал ни костей, ни кожи. Подул горный ветер, и Астердис, истертый временем, разлетелся пылью вместе с посохом и одеждой.

«Голос его прахом несется в ветре остывших дней, — по памяти привела Тальвада, скрутив вполне приличную песенную строчку. — Голос его молится солнцу и звездному небу — о ней».

Увидев вопросительный взгляд чародейки, Тальвада улыбнулась:

— Моя любимая часть. Я знаю её на всех языках. И на всех звучит красиво, — сказала эльфийка, и закрыла глаза. У Данан дрогнуло сердце: за этой симпатией к обычной, стародавней легенде о верности на мгновение проскользнула красивая и наивная девочка, которой Тальвада, очевидно, была задолго до Смотрителей.

Когда командор вновь взглянула на Данан, стало ясно, что экскурсии закончены.

— Идем, Данан. Нам пора уходить, — с неприкрытой печалью позвала эльфийка. — Запомни все, что узнала здесь, — велела командор и добавила намного тише: — Пожалуйста.

Они шли назад в молчании до самого выхода. Последнее «Пожалуйста» до сих пор отдавалось эхом в голове чародейки, обнажая волчью тоску леди-командора. «Запомни, пожалуйста, хоть ты, хоть кто-нибудь…», «Кто-нибудь пусть запомнит мои истории и это место», — Данан слышала в недосказанности эльфийки все подобные просьбы и ловила себя на ощущении, что случившееся для Тальвады намного важнее, чем для самой Данан. Кажется, командор Ирэтвендиля не предполагала, что ей удастся пережить последний бой с архонтом. А, может, надеялась, что не удастся?

Они выбрались в первый холл. Тальвада взялась наскоро запечатывать секретные механизмы, которые открывали проход, чтобы ненароком никто не узнал, велев Данан идти вперед. Когда дистанция между ними увеличилась, командор окликнула чародейку.

— Данан, — позвала так, что было слышно: время легенд и сожалений кончилось.