Память Древних

— Ей-богу, — протянула она под нос завистливо. Закрыла глаза и прислонилась спиной к холодной каменной стене помещения в надежде заснуть.

Сон не шел, Данан ворочалась так и эдак, подпирая стену то одним плечом, то другим. Борво, заметив, не выдержал. Приблизился.

— Когда Редгар ворчал насчет кошмаров, это казалось шуткой, — пробубнил он, садясь рядом с чародейкой плечо в плечо. — Мы даже смеялись.

Данан приоткрыла глаза, не сразу скосила взгляд вбок, на товарища.

— Изверги, — отозвалась она с теплотой. Борво улыбнулся коротко. Потом также запрокинул голову, уперевшись темечком в опору, и надолго замолк. Данан перевела взгляд на остальных. Отряд, приведенный Дагором, укладывался спать, как по команде, несмотря на неподходящее для сна время. Даже Хольфстенн, шепчущийся с Кордом, тоже вскоре стал устраиваться на земле. Жал сопел неподалеку. Данан вдруг поймала себя на мысли, что никогда прежде не обращала внимания на то, как эльф спит. В начале их знакомства было важнее, чтобы он просто спал, поэтому по первости чародейка нередко накладывала на него Усыпление, дабы наверняка беспробудно дрых. Потом они нередко спали в одно и то же дозорное время. Потом сблизились, но Жал никогда не оставался с ней в шатре до утра.

Проклиная, что не может заколдовать Усыплением сама себя, Данан разглядывала любовника. Жал спал на спине, полностью одетый и частично вооруженный. Парные одноручные клинки он снял с перевязи и, не вынимая из ножен, положил на землю по бокам туловища так, что ляжками придавил клинки. Пальцы левой руки сжимали рукоять кинжала, воткнутого в какую-то, явно с трудом найденную, щель меж каменных плит пещеры. Данан прикинула, что в идеале лезвие не торчит на пол-ладони вверх, а скрывается до гарды — в матрацах, в земле или песке, в любой другой поверхности, на которой выпало спать Жалу. В правой руке эльфа тоже был кинжал — он прижимал его прямо к груди. Левую ногу убийца согнул в колене и подложил под правую так, чтобы стопа упиралась во впадину.

Все, чтобы в случае опасности мгновенно вскочить с оружием на изготовку.

Жал все-таки правша, определила чародейка, потому что в случае нападения он бы использовал воткнутый кинжал как дополнительную опору для удержания равновесия со сна. Вытолкнувшись стопой о впадину, мгновенно оказался бы на левом колене и, как следствие, вскочил на ноги с помощью свободной правой ноги. Либо мог бы остаться внизу и бить рассекающим ударом прямо из такого положения. Это идеально сработает и при внезапной атаке слева. Данан в душе вообще не сомневалась: если бы на Жала нападали с любой стороны и у него бы не было дополнительных опор вроде воткнутого кинжала, эльф не остался бы незащищенным.

Можно ли его вообще застать врасплох? Что они на самом деле знают о действии амнирита на его тело? Ничего ведь, в сущности. Единственный способ прямого воздействия этого минерала на не-магов, который известен наверняка — чутье Стражей Вечного. С ранних дней обучения в Цитаделях Тайн стражи пьют жидкий амнирит, чтобы использовать контрмеры против чародейских заклятий. Как известно, у них своя плата за столь сомнительное удовольствие, но, по крайней мере, в этом нет секретов, это работает. А что происходит с Жалом? Он не выглядит так, словно привыкание к амнириту вот-вот приведет его к помешательству. Да и привыкание ли это?

Редгар спал иначе, подумала чародейка.

— Данан, — раздалось сбоку. Чародейка молча встрепенулась на голос, но не так, чтобы содрогнуться. Конечно, голосом больше, голосом меньше — какая уже в сущности разница? — ехидно спросила она себя.

— Да, Борво?

Мужчина вздохнул, как вздыхают смирившиеся.

— Слушай, можешь помочь? — спросил, отлепив затылок от стены. Данан, напрягшись, не сразу поняла, чего от неё хотят.

— Хорошо, — кивнула женщина и протянула руку к лицу мужчины. Медленно, чтобы Борво не дернулся, коснулась прохладной ладонью лба. Пальцы замерцали насыщенным фиолетовым светом, густым, как дым пожарищ. Борво нахмурился, ощущая покалывание.

— Добрых снов, — прошептала чародейка, отводя руку. Узор заклятия Усыпления развеялся почти мгновенно.

Данан поймала Борво, едва тот начал падать лицом вперед. Товарищ оказался тяжеленный. Кряхтя, не удерживая, она опустила его на землю. Странно, так странно, подумала женщина. Было время — не так ведь давно было! — когда добровольно подставиться под чары Дома Кошмар представлялось Борво самым ужасающим поступком в жизни. А теперь — вон. Как там говорил Хольфстенн? Всего-то и надо было, чтобы пробудилось древнее чудище.

Данан снова посмотрела на Жала. Сегодня ей особенно сильно не хватает его ласки. Не только, чтобы заснуть — чтобы иметь шанс вскоре проснуться.

Но пусть лучше эльф спит. Выспавшимся он нужнее.

Айонас вошел в зал собрания помятым, как никогда на памяти, собственно, собравшихся. По его виду читалось, что утро он провел просто великолепно! По утреннему шуму — что отнюдь не с женой.

Девушки, разносившие еду за трапезами Молдвиннов и их приближенных, Диенара побаивались. Особенно те, кто уже бывал с ним. Таких в замке насчиталось пока несколько, но они уже успели разнести по дворцу славу Айонаса. Не обольстителя — ублюдка. Когда Айонас решал, что «девка подходит», его не интересовало ни её мнение, ни наличие у неё мужа. «Я август!» — гремел он и пользовался положением и статусом. Какое ему дело до чьих-то мужей? Ему всего на раз, потом сама разберется…

К спонтанным вспышкам похоти Айонаса неизменно приводило одно: каждую ночь его по-прежнему запирали с Альфстанной, а распускать руки было нельзя. Потому с утра август отводил душу. Как-то раз даже с одной (самой ладной) из тех фрейлин, которых страшно ненавидела его жена. Причем неподалеку, в туалетной комнате, где Альфстанне готовили одежду, пока та сидела на кровати и слушала интимную возню.

После того раза впервые кто-то из свиты Хеледд посмотрел на Альфстанну не с ненавистью, передавшейся им от хозяйки, а с сочувствием. Верить, что такой, как Айонас, мог по любой из причин воздерживаться от Стабальт, казалось теперь абсурдом. Чтобы муж изменял жене практически в её присутствии… Этот захочет — ничем не остановишь!

Тот случай сделал Айонаса легендой среди мужчин, и посмешищем — Альфстанну. Толгимм как-то раз подкараулил Диенара на разговор. Соглядатаи Хеледд тут же навострились: о чем это они? Надо подслушать и донести! Но подслушивать практически не пришлось: Толгримм кинулся в драку. Оттащили его с трудом.

На сей раз, явившись в зал собрания, Айонас выглядел отдохнувшим во всех смыслах и вполне целым. Он как обычно принял участие в разговорах о планах парталанских вторженцев. Пустых и никчемных разговорах, не подразумевающих за собой никакого действия, пока трон под Молдвиннами не станет достаточно тверд, а власть — неоспорима. Когда порожние беседы иссякли, и собрание стало расходиться, Айонас поднял тему договора с Брайсом — прилюдно.

— Вы обдумали мое предложение?

Хеледд сразу же вспыхнула.

— Да как вы смеете?! Снова?!

По её лицу, красному, словно пятно крови на рубахе раненого, всем присутствующим командирам стало ясно, что предложение Диенара было весьма откровенным и касалось королевы напрямую.

— Еще нет, — ответил Брайс.

— Поторопитесь, пока я тут. В конце концов, я мог бы жениться на вас, моя королева, по доверенности — за моего сына. И при этом вы бы не опасались, что я впихну вам в мужья самого себя. Ведь я, как бы сказать, — он сально улыбнулся, довольный собой, — уже женат.

Собрание прыснуло. Даже Брайс усмехнулся: в их известной ситуации рассуждения Айонаса о собственном браке выглядели натуральным издевательством над Стабальт.

На ужин в тот день Альфстанна не явилась. Брайс, щедрый от выпитого и от веселья, учиненного ранее Диенаром, сказал, что сегодня тот может развлечься с кем угодно и где угодно — в том числе вне замка. «А то Хеледд косо смотрит», сказал Брайс, когда он, Айонас, «справляет нужду средь бела дня в коридорах дворца». Это подрывает моральный дух во дворце.