Полина

крушит все постройки, мосты и мечтанья,

не просит прощений, бушует, язвит,

воюет отчаянно, с ярым желаньем,

ударом, бессловным уходом грозит…

Да, мне бы уйти, чтоб целее остаться,

но выиграть хочу, потому и терплю!

Да, мне бы ответить войной или сдаться.

Но верный присяге её долюблю!

Татьяне Ромашкиной

Оранжевый глаз

Оранжевый глаз из-под сизого века

над сотней железных ресничек-антенн.

Закат так похож на обзор человека,

который блуждает меж тряпок и стен.

Он смотрит на стёкла, кирпичные джунгли,

на фары, дороги, мосты, катера,

на люд, что разбросан, как мелкие угли,

какие слегка оживляют ветра.

Дивится природе, старинным аллеям,

как кто-то в кого-то любовно проник,

как кто-то в постели угрюмо болеет,

как кто-то, ширнувшись иль выпив, поник.

Чуть алое солнце взирает на вечер,

на чьи-то объятья у окон без штор,

балконный бардак, где коробки и вещи,

на чей-то неслышимый им разговор.

Мутнеющим оком циклоп всё обзорит,

внимая картинкам сего городка.

Везде замечая добро и раздоры,

как рвётся собака из рук, с поводка.

Знакомится с новым и старое помнит.

Не может помочь, хоть страдает народ.

Шпионит за судьбами, тюлями комнат,

за кровлями, створами рам и ворот.

Но взор апельсиновый чуть багровеет,

уже остывает зрачок и кайма.

Пришествием ночи и сумрака веет,

явлением серо-большого бельма…

Непостоянная

Малиновый флёр, что уютно прижался,

соседно, участливо веет во тьме.

И я уже досыта им надышался.

Достаточно много его в глубине.

Он щедро заполнил все лёгкие поры,

насытил изысканно, всё пропитал,

как дождь обливает высокие горы.

И я ему жадно, с излишками внял.

Попался я в русые сети и нитки,

блаженно вдыхая святой аромат,

что так обласкал подгрудинные плитки.

Как юный ковчег отыскал Арарат!

Дурманящий запах вживился умело,

пробравшись теплом между крови и жил

волшебно, корыстно, игриво и спело.

И я его принял, с собой породнил.

И выпустить разом, однажды на волю

так сложно, как будто лишиться нутра!

Но всё же предчую подобную долю

вот-вот накануне рассвета, утра…

Татьяне Дерусовой

Приход городской весны

Бетонные пальмы горят над дорогой,

питаясь лианами ста проводов.

Потомки приматов, что ныне двуноги,

придумали белого Бога меж снов.

Шагают по чистым, метёным тропинкам

в пещеры, пещерки и норы свои.

Цепляют поветрия их волосинки.

Чирикают где-то в кустах воробьи.

Пластины травы приживаются к почве.

В насевших пылинках любое стекло.

Набухли водою все ветки и почки,

и души людские, что рыщут тепло.

Снег канул в ливнёвки и в стоки, и в Лету.

На окнах растаяли льдины, мороз,

подохнув на рамах-крестах без ответа,

как выдохнул ранее битый Христос.

Цветочные луковки, бледные лица

тут тянутся к солнцу, чистотам небес.

Ожили поэты, художники, чтицы,

очнулся и Эрот – воинственный бес.

Во многих безумие вдруг колобродит,

выводит наружу крик, слёзы и стон.

Сюда лишь Господь никогда не приходит!

Наверное, правда, что выдуман он!

Огромные рощи с людьми и домами.

Тут каждая рожа добра, влюблена.

Сверкают ручьи, что налиты дождями.

Причалила к городу чудо-весна!

Таинственная смоль

Пикантная стройница в чёрном убранстве,

с колечком в смолистых, густых волосах,

смирённых так туго в простом постоянстве,

чьи длинные лески хранят чудеса.

Восточные формы, что взору подвластны,

загадочным таинством щедро полны.

Они рождены с украинским участьем?