Полина

и угрожают столб разбить.

Они однажды идол свалят,

какой привалит боль и жар.

Он мне надгробьем лучшим станет

среди камней, деревьев, пар…

Ликёр

Пройдя по питейным домам, ресторанам,

пивным, винокурням и даже дворцам,

побыв в состояниях разных угаров,

и зная секреты любого дельца,

испробовав дюжины вин и портвейнов,

познав коньяки, самогоны и джин,

сварив уже девять рецептов глинтвейна,

я думал, отведал все-все купажи…

Но как сомелье я впервые ошибся!

Нашлась необычная форма искусств!

Как Вакх, Дионис охмелённый, влюбился

в её этикетку и запах, и вкус…

Елене Тукаловой

Хрустальный голос

Твердят, что нет чуда, любви или сказки,

что лжива краса или редкостен дар.

Но вновь отвергаю язычные пляски,

ведь в уши втекает сладчайший нектар.

Тот голос – хрусталь под алмазной огранкой,

ручей-невидимка, что чисто бежит,

иль струны, берущие разные планки,

по ним медиатор живой розовит.

Звучанье его, будто ангельский высказ,

что славным мотивом сплетает союз,

что вводит в усладу, соблазн или искус,

которым сдаюсь, поддаюсь, предаюсь.

Как дикая птаха на ветке, роскошна,

что в образе девушки в нужном ладу.

И я перед ней, будто кот на окошке,

внимающий песне в цветущем саду…

Елене Тукаловой

Армейская бесовщина

В лютейшей казарме удушливо, мутно,

кроватные нары, сапожная вонь,

и так перегарно, темно, многолюдно,

отвратный и страшный, отчаянный фон.

Тут страх пучеглазый ночами пугает

средь сапа и храпа, и газов из дыр.

В уборной шлепки, что колечки пронзают.

Салаги таранят бетон, мойдодыр.

Командные спрятались в сон или пьянство.

Летят на невинных удары ремней.

Творится безбожье, безлюдье, поганство,

как пытки в острогах средь крови, теней.

Уставом подтёрлись матёрые звери.

Царят беззаконие, рабство и дурь.

И многие в свет, наказанье не верят,

хотят самосуд, но не выдадут пуль.

Вся-вся атмосфера собою карает.

Тут каждый в какой-то неясной вине.

Тут вся человечность, терпенье сгорают.

Скорей бы приказ к наступленью, войне…

Недосягаемая

Я снова причастен к раздумьям о дивном.

Эскиз набросал, где удачный роман.

Сознанием жарким, большим и ретивым

лечу в неизвестный, столичный туман.

Средь сизого дыма и едкого смога

сияет кудесница, что молода,

на радость родам, незаметному Богу,

как будто бы Спасская чудо-звезда.

Я грежу о ней, и ветвятся идеи,

летят или скачут; и их не догнать.

Раздольны и так высоки те затеи,

глубокие, что до конца не познать.

Мечтательной кистью рисую и крашу

события будущих дней и ночей.

Макаю в палитру, стаканы и чашу,

придумав имение, сад, сыновей…

И акт сотворенья уже неподвластен,

пылает пожаром на веси, версты.

Но женщина эта всекроющей масти.

И все мои думы – пустые мечты…

Елене Тукаловой

Внук Советского союза

Ясный пейзаж деревенского мая,

зелень полей и посадок, бугров,

свежие ветры от края до края,

сходки пернатых сарайных жильцов,

лёгкие вздохи до глуби, предела,

речка и пруд, и луга, и сады,

ток, рукодельники, сотня уделов,

труд и хозяйства на вкусы, лады,

волны земель и посевы, и всходы,

ржавые глины, домов благодать,

всюду потомки с исконным их кодом,

тёрн и берёзы и дюжина стад,

радуга лент и отрезков заборов,

избы и клети, ряды тополей,

крепость умов и богатства просторов,

песенность птиц и пролёты шмелей,