Страница 36 из 44
4
Это не только намек на Шлимана, но еще и откровенная насмешка - по-немецки «шлау» означает «хитрец», «проныра».
[Закрыть]
Только что посреди Рейна обнаружил сокровища нибелунгов. При этом едва не утонул, но - благодаря доброму провидению - спасен. К сожалению, принадлежащий моей жене плед продырявился, а десять золотых длиною в метр ножей плюхнулись в Рейн. Кроме того, найдены: корона короля Апльбериха и, что особенно странно, фотография Зигфрида - вид сзади. На снимке очень хорошо видно известное, не защищенное рогом место. Подробности позже».
Именно в Германии, на родине Шлимана, его поносили более всего - немецкая историко-археологическая школа считалась едва ли не лучшей в Европе, и на тамошних специалистов побасенки касаемо кладов и исторических ворот как-то не действовали…
Можно только представить, какая буря поднялась бы, окажись доступны научной общественности два письма, которые увидели свет лишь десятилетия спустя… В Париже у Шлимана был, по-современному, менеджер, а по тог дашней терминологии, агент, который присматривал за теми самыми доходными домами, вел парижские финансовые дела Шлимана. Именно ему Шлиман написал письмо, которое заслуживает того, чтобы привести его целиком.
«Дорогой мсье Верен!
Кажется, божественное провидение наградило меня за мою длительную, тяжелую работу в Трое, поскольку всего за несколько дней до своего отъезда я обнаружил сокровища Приама, состоящие из шестидесяти серег, двух диадем, большого сосуда и трех кубков из чистого золота, а также многих других предметов из серебра, представляющих огромную ценность для науки.
После опубликования сообщений об этих находках я вынужден, к моему великому сожалению, констатировать, что турецкое правительство носится с мыслью взыскать с меня в судебном порядке половину стоимости всех сокровищ. Я обо всем этом напишу в своей книге, которая выходит через несколько месяцев. Разумеется, я в состоянии и сам защититься от суда. Я заявлю о том, что приобрел эти сокровища за деньги и лишь для того, чтобы получить известность, сам распространил слухи о том, что обнаружил их при раскопках дворца Приама. Сейчас я весьма обеспокоен и прошу Вас сообщить мне, есть ли в Париже какой-нибудь ювелир, внушающий абсолютное доверие. Такое доверие, чтобы я смог поручить ему снять копии со всех предметов. Они должны выглядеть совершенно не отличимыми от античных, и, естественно, на них не должно быть личной пробы ювелира. Но он ни в коем случае не должен предать меня и выполнить все работы за приемлемую цену. Может быть, он смог бы изготовить и серебряную вазу из гальванизированной меди, которую можно было бы потом подвергнуть чернению? Прошу вас, упоминайте, обращаясь к нему, лишь предметы, которые были якобы обнаружены в Норвегии, и, ради всех святых, не произносите при нем слово «Троя».
Повторяю, тот ювелир, к которому Вы будете обращаться, должен внушать полное и абсолютное доверие. С выражением своего уважения к Вам, доктор Шлиман».
Никаких сомнений, что Шлиман намеревался, если суд все же принудит его вернуть Турции сокровища, подменить их подделками. Но где гарантия, что часть клада и до того была подлинной? Именно часть - будь поддельным весь клад, Шлиман наверняка преспокойно бы его отдал туркам, а не искал надежного ювелира в Париже.
Верен ответил очень осторожным, прямо-таки дипломатически выверенным письмом. В весьма туманных выражениях он сообщал, что ювелир такой есть, аж с мировым именем, привыкший к деликатным делам, и он, мсье Верен, с ним уже встречался и изложил идею в самых общих выражениях - но желательно было бы, чтобы основные переговоры провел и передал изделия из рук в руки сам Шлиман.
Понятно, что мсье Верен, известный банкир и маклер по торговле недвижимостью, дорожил своей репутацией и не хотел впутываться в это грязное дело - парижские писаки, падкие на скандалы, любую репутацию способны были разнести в пух и прах.
В Париж Шлиман так и не поехал - с турками как-то уладилось. Суд прошел в Афинах, а греки турок давно и откровенно недолюбливали, сказывалась старая вражда - так что греческие судьи постановили, что Шлиман должен выплатить туркам всего-то десять тысяч. Шлиман от щедрот своих отправил в Стамбул даже не десять, а пятьдесят тысяч. Тем история и кончилась, турки отчего-то удовольствовались вдесятеро меньшей суммой. Должно быть, не хотели связываться с прохвостом, к тому времени уже прославившимся на весь мир.
Вот только скептики и критиканы продолжали язвить и швыряться нешуточными обвинениями… Тем более что сам Шлиман давал огромные возможности для критики. В отчете о находке, написанном Шлиманом для одного из немецких издателей, он уверяет, что «клад Приама» найден в одной из комнат дворца. В книге о раскопках пишет, что клад обнаружен в тайнике городской стены… но к этой же книге приложена собственноручно вычерченная Шлиманом карта, на которой место находки показано не во дворце и не в стене, а… за пределами городской стены.
В двух отчетах Шлимана о находке - вопиющее несоответствие в том, что касается количества найденных предметов. Во второй Шлиман добавил ни много ни мало десять тысяч предметов, о которых в первом умолчал. И, наконец, уже в наше время выяснилось, что часть находок, позднее объявленных «сокровищами Приама», появляется на рисунках и фотографиях, сделанных Шлиманом до начала раскопок…
В общем, если Шлиман и не предъявил «цивилизованному миру» кучу блестяще выполненных подделок, то он как минимум копил три года находки, а потом свалил их в одну кучу и объявил кладом царя Приама…
Да и был ли вообще тот город, который раскопал Шлиман гомеровской Троей? Современник Шлимана, археолог Дерпфельд, писал после собственных раскопок в том месте: «Сожженный город, который Шлиман называет Троей, - это лишь убогая деревушка, построенная после разрушения Трои на ее руинах…»
Шлиман был вынужден признать свою ошибку. Правда, и его критик действовал в рамках «канонической» версии: он не сомневался, что Шлиман нашел Трою, он лишь считал, что Троя лежит в другом из девяти слоев…