Страница 52 из 53
— Абсолютная дура, — ответила она с вызовом.
Хадар улыбнулся.
— Хорошо, — он взял у стены табурет и сел напротив неё. — Проведу маленький ликбез. Ты уже была в камере и видела своих сосестёр. Мужиков держат этажом выше, но их меньше. Оказалось, что женский организм более вынослив и приспособлен для кукрения. Как тебе, кстати, понравилось среди них?
Миру передёрнуло:
— Как в концлагере.
Хадар рассмеялся:
— Раньше мокрозяв содержали в гораздо лучших условиях, но они не хотели кукрить. Как оказалось, хорошая жизнь ведёт к разброду в мыслях и смятению духа. Отдельные индивидуумы даже затевали бунт, который, к счастью, удалось предотвратить. После этого было принято решение изменить условия содержания. Теперь жизнь мокрозв делится на два состояния: адский реал и блаженная эйфория сеансов. Мокрозявы теперь хотят кукрить. Всегда и без остановки.
Мира смотрела на него со смесью страха и ненависти. Вспомнилась беснующаяся толпа, раскачивающиеся тела и дикие, исступлённые вопли: «Кук-рить! Кук-рить!»
А он рассказывает об этом безразлично, как будто речь идёт не о живых людях, а персонажах какой-нибудь ролёвки. Было понятно, что говорить с ним о гуманности в высшей степени наивно. Но что он хочет от неё? Зачем сидит сейчас напротив и смотрит в лицо прекрасными, беспощадными глазами. Вряд ли она так поразила его воображение, что старший агент (кажется, пан Тыква назвал его именно так) пришёл просто навестить её. Но спрашивать об этом вслух Мира боялась.
— В любом случае, ты больше не можешь кукрить, — сказал Хадар.
Горло сдавил спазм. Сглотнув, она спросила:
— Какие на меня планы у Великого Хранителя Элсара?
Она даже сама удивилась тому, что выговорила это и не запнулась. Только голос подвёл дрожью. Хадар посмотрел на неё со смесью удивления и любопытства.
— Ты приняла вызов на турнир. Вот и будешь теперь участвовать.
Мира нахмурилась, впоминая драку с белобрысой. Та действительно что-то кричала про турнир, но Мира не помнила, чтобы… Впрочем, драку тоже затевала не она, а у него есть свидетели…
— Что делают на турнире? — спросила она.
Хадар улыбнулся:
— Сражаются до последней крови.
— Как гладиаторы? — она чувствовала, как грудь сдавливает от ужаса и не переставала удивляться тому, что способна поддерживать разговор.
— Точно, — подтвердил Хадар.
— И что ждёт победителя?
— Дом, родимый дом, — Хадар широко и гостеприимно развёл руки, будто готов был нести Миру до самого дома.
У неё перехватило дыхание.
— В камере говорили, что это невозможно. И лодочник, который меня выловил, тоже… так говорил, — глухо поизнесла она, боясь даже допустить такую мысль. Вдруг ещё поверит! И как потом жить?!
— Кто тебя выловил? А, Гай. Он известный любитель сгущать краски и пугать мокрозяв.
— Был, — проронила Мира.
— Что? — не расслышал Хадар.
— Ну… Он же погиб… Утонул, — ещё тише сказала она, но на этот раз мужчина услышал.
— Погиб? — усмехнулся он. — Да я только вчера с ним разговаривал. Он выглядел вполне живым. Горничная замучилась оттирать дом от его грязи.
Агент ещё что-то говорил, но Мира смотрела на то, как смыкаются и размыкаются его губы, а звуков не слышала. В голове пульсировало: живой — живой — живой.
— Но я сама в-видела… — пролепетала она — Ч-червь…
Она схватила Хадара за руки, умоляюще заглянула в глаза:
— Поклянитесь, что не врёте! Пожалуйста!
Он с лёгкой брезгливостью толкнул её в грудь, так что она упала назад, холодно произнёс:
— Не забывайся, мокрозява.
Мира вытерла выступившие слёзы, до боли прикусила губу. А сердце рвалось от ликования: жив! Не из-за меня! Живой!
— Несколько организационных моментов, — сказал Хадар. — Пока тебе не назначен наставник для турнира, ты будешь оставаться в общей камере. Алекса, твоя соперница, уже нашла наставника и переведена в отдельное помещение.
Мира отметила имя белобрысой, робко спросила:
— А где мне взять наставника? Я тут никого не знаю.
Тут же у неё промелькнула мысль, а не для этого ли пришёл Хадар, но она отмела её как слишком невероятную. Мира понимала, что ничего из себя не представляет, чтобы её наставником захотел стать старший агент.
— Можешь попросить кого-нибудь из стражей, — небрежно бросил Хадар. — Либо мы тебе кого-нибудь подыщем.
— А… Что он должен делать наставник?
— Готовить к турниру, это же очевидно, — он поднялся, показывая, что разговор закончен.
Мира хотела спросить, в чём заключается подготовка и когда вообще всё это начнётся, но не решилась. Неожиданно ей вспомнилось, как она подплыла к городу. Стена, прорези узких бойниц высоко над водой, стражники, и неожиданная помощь Найры. В голове снова зазвучал хриплый голос девушки: «Так Гай был её наставником на состязании мокрозяв».
— Господин Хадар! — воскликнула Мира, ещё не осознав до конца, что собирается сделать.
Он уже дошёл до двери и обернулся.
— Я хочу, чтобы моим наставником был Гай!
Сердце трепетало где-то в горле. Мира живо представила, как Хадар передаёт Гаю её просьбу, и у того от изумления лезут глаза лоб.
«Её наставником?!» — переспрашивает лодочник и начинает ржать, хлопая себя по ногам. А потом называет место, куда Мире нужно пойти вместе с её просьбой.
— Пожалуйста, господин Хадар! — пролепетала она дрожащим голосом. — Если можно, скажите ему, что я прошу прощения. Он был прав… Во всём! А я просто идиотка.
Хадар ухмыльнулся и, ничего не сказав, вышел.
…
Вернувшись в камеру, Мира стала объектом повышенного внимания. Лишённые новостей и развлечений, женщины выпытывали малейшие подробности того, как она побывала в карцере. Хадар запретил Мире рассказывать о себе и предстоящем турнире, поэтому она попыталась обойтись кратким: там холод и мрак. Не тут-то было! Нееет, ты расскажи насколько холодно! Как здесь или в зале для кукрения, а, может, как в переходе с первого на второй этаж? И мрак тоже сильно интересовал: полный мрак или что-то видно?
Наконец, женщины полностью удовлетворили любопытство, сообща резюмировали: «ничего интересного!» и отстали. Жизнь вернулась в привычное русло: время от времени кого-то забирали на кукрение. Возвращалась мокрозява в полузабытьи, с блаженной улыбкой на лице. Потом приходила в себя и глухо рыдала: снова здесь!
Кормили три раза в день: на завтрак давали кашу, по виду и вкусу похожую на перловку; на обед пустую баланду и кусок безвкусного хлеба — говорили, его делают из перемолотого цеплюча; на ужин мясо — Мира с удивлением обнаружила, что ее уже не коробит от мысли, что это делается из кошек или мышей. Её вообще уже ни отчего не коробило: ни запахи нечистот, которыми была пропитана камера, ни постоянно трущиеся друг о друга в тесноте и скандалящие женщины. Она ждала, когда же к решетке подойдет Гай и скажет: «Пошли, что ли».
И все изменится. Каждую минуту ждала. Сама себя ругала: «Дурочка! Не может он прийти так быстро!»
И, тем не менее, не отводила глаз от решетки. Отвечала на расспросы мокрозяв, а сама смотрела туда, на кусочек коридора с горящими факелами — не пропустить бы! Но принесли завтрак, обед и ужин, и снова завтрак, и снова обед, и снова ужин, и снова завтрак, а Гай не приходил. Пока Мира с беспощадной отчетливостью не поняла: он не придёт. Как она вообще могла надеяться на то, что Гай захочет с ней разговаривать после того, как она бросила его умирать?!
Дура! Тысячу раз дура!
А если не Гай, то кто? И что с ней будет дальше? Ведь она теперь бесполезна, как мокрозяв. Как сказал пан Тыква: «Отработанный материал».
От страха её прошиб холодный пот. Всё, на что она до сих пор не обращала внимания в камере, нахлынуло и накрыло с головой. Мира почувствовала, как в груди глухо ворчит бешенство на всю эту жизнь. В этот момент к ней наклонилась мадам Олсен. Что-то сказала с неизменно мягкой интонацией, Мира даже не разобрала что именно — в камере стоял привычный бубнёж. Но только то, что к ней обратились и ждут какого-то ответа (в то время, как Гая нет, нет и не будет!), её взбесило. Мира не помнила, что ответила женщине. Кажется, это был просто поток брани. Мира видела напротив растерянное лицо мадам Олсен, её задрожавшие губы, наполненные слезами глаза, и чувствовала злое удовлетворение. Кому-то хуже, чем ей. Хорошо!