Жена чайного плантатора

Гвен двинулась дальше, слыша только собственные шаги, комариный писк и дыхание Боббинс.

Спустившись по скользким ступеням, она оказалась на маленькой полянке, которая когда-то наверняка была большего размера. Кусты и ползучие растения так разрослись здесь, что не захваченной ими осталась только каменная плита, положенная на два пня, куда Гвен и села. Почти как в лесном логове, которое они с Фрэн детьми устраивали для себя в Оул-Три. Свет тут был тусклый, звуки окружающего мира заглушали деревья. Обстановка вполне умиротворяющая. Боббинс тихо улеглась у ее ног. Гвен принюхалась и уловила аромат жимолости и еще горьковатый запах листвы.

Тишину нарушил Спью, проползший сквозь заросли на полянку, его розовый нос был испачкан землей, в зубах пес что-то держал.

– Брось это, Спью! – приказала Гвен; собака зарычала и не послушалась. – Иди сюда, непослушный ты пес, и брось это!

Спью стоял на месте.

Гвен встала, поймала его за ошейник и взялась за конец торчавшей у него из пасти штуки. Потянув за него, она поняла, что это часть деревянной игрушки. «Лодочка, – подумала Гвен, – лодочка без паруса».

Пес перестал упираться, вильнул хвостом и бросил свою добычу к ногам хозяйки.

– Интересно, кому она принадлежала? – вслух проговорила Гвен и улыбнулась собакам. – Вас спрашивать бессмысленно, верно?

Оба спаниеля пошли туда, откуда вылез Спью. Гвен двинулась за ними, размышляя, что, если расчистить это место, тут можно прекрасно разместить ее беседку, и, чтобы получше осмотреться, потянула за ветку, усыпанную какими-то ягодами. Потом стала разгребать ползучие растения, обламывать сучки и сухие ветки. Надо бы вооружиться секатором да надеть садовые перчатки.

Гвен села на пятки. Руки горели от уколов о шипы и царапин, и она уже была готова сдаться, решив, что вернется сюда позже с необходимым инвентарем. Но тут Спью опять принялся рыть землю, а потом залаял. Гвен уловила в его лае нотку собачьего восторга – пес что-то нашел. Она отвела в сторону еще один слой нависавшей над землей листвы, наклонилась посмотреть и увидела стоявший вертикально и немного завалившийся влево покрытый мхом плоский камень. Перед ним виднелся осевший земляной холмик, поросший бледными лесными цветами. Гвен вдохнула влажный лесной воздух и застыла в нерешительности. Похоже, это маленькая могила. Она огляделась и вдруг услышала какое-то шебуршание в листве, потом, не в силах сдержать любопытство, стала соскребать с камня мох, обломав при этом ноготь.

Покончив с этим, Гвен обвела указательным пальцем буквы. Там было выгравировано только имя: «ТОМАС БЕНДЖАМИН», и больше ничего. Ни даты, ни объяснения, кто он такой. Может, брат Лоуренса? Или ребенок кого-то из родственников, хотя Лоуренс не упоминал ни о каких умерших детях. Кроме как спросить у него, другого способа узнать, почему Томас Бенджамин упрятан в это недоступное место, а не похоронен, как полагается, на кладбище при церкви, не было. А тот факт, что Лоуренс ни разу не обмолвился ни о чем подобном, вызвал у Гвен опасение, что ее муж, вероятно, не обрадуется, узнав, что она нашла эту могилу.

Глава 5

Через два дня, услышав звук подъезжающей машины Лоуренса, Гвен, несмотря на легкую тревогу, испытала приятное ощущение от предвкушения встречи. День был прохладный, туманный, и она снова занималась домашними счетами. Они не сходились, и она никак не могла разобраться, в чем дело. Бросив возиться с ними, она договорилась, чтобы дхоби передали, что она хочет завтра его видеть. Помимо этого, Гвен ничего больше не успела – она не закончила обход сада, и озеро оставалось скрытым за пеленой тумана, что вызывало досаду.

Гвен накинула на плечи широкий шарф с бахромой, чтобы скрыть царапины на руках, и побежала по коридору к входной двери.

Фрэн вылезала из «даймлера» с широчайшей улыбкой на лице. Гвен кинулась к ней и крепко-крепко обняла. Потом отстранилась, чтобы получше рассмотреть кузину:

– Боже, Фрэн, какая же ты!

Сорвав с головы желтую шляпку в форме колокольчика, украшенную красным фетровым цветком, Фрэн закружилась, указывая на свою прическу:

– Как тебе?

Ее каштановые волосы были подстрижены в еще более короткий боб, чем раньше, но с длинной челкой. При солнечном свете более светлые пряди отливали золотом. Глаза она подвела черной тушью, а губы накрасила ярко-красной помадой, из-под челки искристо сверкали голубые глаза.

Фрэн засмеялась и еще раз обернулась вокруг себя.

Вращение продемонстрировало ее точеную фигурку, которую свободно облегало платье из тонкого муслина без рукава. Кружевная кайма на подоле и нитка черных бус до пояса довершали ее туалет. Перчатки, закрывавшие руки чуть выше локтя, прекрасно подходили к желтому платью и шляпке.

– Тут довольно прохладно, – сказала она. – Я думала, будет жара.

– У меня много теплых шалей, ты сможешь их взять. С приходом муссона станет еще немного прохладнее. Говорят, это случится со дня на день. Как там в Коломбо?

– Мерзко. Чертовски влажно. И все такие сердитые. Но что за прекрасная поездка. Я никогда не видела ничего подобного. Мы забрались вверх, наверное, футов на тысячу. А что за виды с этих железных мостов!

– Виды прелестные, но у меня от них разболелась голова, – сказала Гвен и повернулась к мужу. – На какой мы здесь высоте, Лоуренс?

– Привет, дорогая. – Его счастливой улыбки и очевидного удовольствия при виде ее хватило, чтобы мигом стереть из памяти воспоминания об их последней встрече в постели. Лоуренс немного помолчал, а потом наклонился к дверце машины, чтобы помочь выбраться наружу другой женщине, сидевшей спереди. – А ответ на твой вопрос, – сказал он, выпрямляясь, – около пяти тысяч футов.

– Это его сестра, – шепнула Фрэн и скривилась. – Она уже была в Коломбо, остановилась в отеле «Галле-Фейс». Мы забрали ее. Она со мной едва ли парой слов перемолвилась за всю поездку.

Высокая женщина, стоявшая с другой стороны машины, откинула голову и рассмеялась чему-то сказанному Лоуренсом.

– Гвендолин! – окликнул он жену. – Поздоровайся с моей любимой сестрой Верити.

Они вдвоем подошли к Гвен, и Верити протянула ей руку. У сестры Лоуренса были темно-карие глаза и такая же ямочка на подбородке, как у брата, лицо вытянутое, желтоватое. Гвен невольно подумала, что фамильные черты Хуперов женщинам идут гораздо меньше, чем мужчинам. Когда Верити наклонилась и поцеловала Гвен в щеку, от нее пахнуло немытым телом.

– Откуда эти царапины? – спросил Лоуренс и прикоснулся к руке Гвен.

Она улыбнулась:

– Задела за дерево. Ты меня знаешь.

– Милая Гвендолин, я так хотела познакомиться с тобой! Лоуренс рассказал мне все. – (Гвен снова улыбнулась. Она знала о близости мужа с сестрой, но искренне надеялась, что он не стал рассказывать ей все.) – Мне так жаль, что я пропустила вашу свадьбу. Это непростительно, знаю, но я застряла в чернейшей Африке. – Верити коротко рассмеялась, выпятила свои тонкие губы и повернулась к Лоуренсу. – Я буду в своей старой комнате?

Он с улыбкой взял ее за руку:

– А где же еще?

Она дважды чмокнула его в щеку:

– Мой дорогой, дорогой брат, как я по тебе скучала! – (И они, взявшись за руки, поднялись по ступенькам в дом.) – О, Гвендолин! – обернувшись, окликнула ее Верити. – Пусть кто-нибудь из слуг принесет наверх мою сумку. Сундук привезут только завтра.

– Конечно, – сказала Гвен, глядя им вслед.

Сундук. Сколько же времени собирается провести здесь сестра Лоуренса? Фрэн следила за выражением лица Гвен.

– Все в порядке?

– Абсолютно прекрасно, – с улыбкой ответила Гвен, а про себя подумала: «Ну, будет прекрасно». – Но я так рада, что ты наконец здесь.

– Я хочу услышать обо всем, – сказала Фрэн и подтолкнула Гвен локтем. – Я имею в виду все.

Они обе засмеялись.

На следующее утро Гвен встала рано, чтобы успеть поймать Лоуренса за завтраком. Полная радостного ожидания, что удивит его и наконец получит возможность поговорить, она с улыбкой распахнула дверь столовой.