Страница 5 из 9
– Не шуми ты. Уймись.
Толстяк еще старательнее заработал карандашом. Говорил он с каким-то странным акцентом, присутствие Ханио полностью игнорировал.
– Хороший рисунок получается. Ваши движения были прекрасны. У меня сейчас проснулось художественное чувство, не могли бы вы помолчать еще немного.
И Ханио, и Рурико были вынуждены подчиниться.
6
– Ну все. Я закончил. – Толстяк сложил альбом, снял берет и положил на стул. Потом подошел к кровати и, уперев руки в бока, тоном учителя, разговаривающего с младшеклассниками, сказал: – А теперь оденьтесь, а то простудитесь.
Обескураженный, Ханио стал натягивать в беспорядке брошенную одежду, в то время как Рурико, завернувшись в простыню, поднялась с кровати и с негодующим видом проследовала в ванную. Волочившаяся по полу простыня зацепилась за дверь; сердито щелкнув с досады языком, Рурико втянула простыню за собой. Дверь с громким стуком захлопнулась.
– Ну, иди сюда. Выпить хочешь? – предложил толстяк.
Делать нечего – Ханио вернулся за стол, за которым они недавно выпивали с Рурико.
– Она долго там будет ковыряться. Полчаса как минимум. Придется подождать. Вот выпей, и можешь спокойно идти домой.
С этими словами он достал из холодильника бутылку с коктейлем «Манхэттен», ловко бросил по вишенке в два стакана и налил напиток, высоко держа бутылку. Вид его пухлых, в ямочках, рук наводил на мысль о неограниченном великодушии их обладателя.
– Так вот, спрашивать, кто ты такой, я не собираюсь. Да и какая разница?
– Рурико-сан сказала, что я из ACS…
– Ты можешь об этом не знать. Это нормально. Эта самая ACS существует только в страшилках, которые выдумывают авторы манги. Вообще-то, я очень миролюбивый человек. Мухи не обижу. Все дело в том, что эта девица фригидная. Чего я только не придумываю, чтобы ее подстегнуть, заставить почувствовать возбуждение. Она получает удовлетворение от моих трюков и размахивает игрушечным пистолетом, как настоящим. Я в душе пацифист. Считаю, что людям во всех странах важно жить в мире и помогать друг другу с помощью торговли и коммерции. Нельзя наносить человеку душевные травмы, не говоря уж о физических. Это и есть самый главный урок, которому нас учит гуманизм. Правильно?
– Полностью с вами согласен, – только и мог сказать растерянный Ханио.
– Этой девице на мой пацифизм наплевать. Ей нужны острые ощущения, она обожает мангу, всякие ужастики. Потому я и разыгрываю для нее спектакли. Я притворяюсь, что отправил на тот свет несколько человек. Наплел ей всякую ерунду вроде ACS. Ей это нравится, потому что позволяет избавиться от фригидности. Поэтому я и разрешаю ей пребывать в этих иллюзиях. Будь я на самом деле тем, кем она меня представляет, уж конечно, наша могучая полиция меня бы в покое не оставила. Но ради секса совсем неплохо представать в образе пахана, которому убить человека – раз плюнуть.
– Понимаю. Но почему меня…
– Ты ни в чем не виноват. Доставил Рурико удовольствие. Упрекнуть мне тебя не в чем. Это я у тебя в долгу. Повторишь? Выпей – и домой. И больше не надо сюда приходить. Не заставляй меня сгорать от ревности. А рисунок и вправду получился замечательный. Взгляни.
Толстяк открыл свой альбом. Рисунок получился очень живой и был сделан почти на профессиональном уровне.
Ханио, будучи персонажем запечатленной сцены, изумился ее удивительной красоте и целомудрию. Казалось, перед ним два отважных маленьких диких зверька, вступивших в забавную игру. Изображенные на рисунке воплощали собой движение – как бы исполняли радостный, энергичный танец, удовольствие переполняло их. Глядя на рисунок, Ханио не чувствовал и намека на мелочную рассудочность.
– Замечательный рисунок! – не мог скрыть своих чувств Ханио, возвращая альбом толстяку.
– Неплохо, да? Люди наиболее красивы, когда счастливы. Смотри, какие мирные позы. И я не собирался мешать. Все было как надо. Я доволен, что смог запечатлеть это на бумаге. А теперь иди домой, пока Рурико не вышла. – Толстяк встал и протянул руку для рукопожатия.
Ханио вовсе не хотелось пожимать эту руку, будто слепленную из пенопласта, однако надо было уходить.
– Тогда до свидания. – Он поднялся и сделал шаг к двери.
Толстяк положил руку ему на плечо:
– Ты еще молод. Забудь, что здесь сегодня было. Хорошо? Забудь все – место это, людей, которых здесь видел. Понятно? Тогда у тебя останутся добрые воспоминания. Этот совет – мой тебе подарок на прощание. Договорились?
7
Ханио вышел из дверей на яркий свет, унося с собой этот недвусмысленный совет. Даже в его представлении то, что с ним произошло, выглядело глупой и безрассудной фантазией. Он решил выступать в роли крутого нигилиста, но, получив урок мудрости от человека его старше, словно трансформировался из незрелого юнца во взрослого человека. В сущности, с ним разговаривали покровительственно, как с нашалившим ребенком.
Ханио шел по зимним улицам, и ему показалось, что его кто-то преследует. Он обернулся, но никого не увидел. «Что же получается? Меня обвели вокруг пальца, как в ужастике, – подумал он. – Нет, не только меня, но и старичка – моего доверителя. Так, что ли?»
Ханио зашел передохнуть в оказавшуюся поблизости закусочную. Судя по новенькой вывеске, она открылась совсем недавно. Он попросил кофе и хот-дог.
Когда официантка принесла баночку с французской горчицей и упакованную в булочку свежую сосиску, высовывавшую наружу блестящий кончик, Ханио без всякого умысла спросил:
– Ты вечером что делаешь?
Девушка была худой до прозрачности. Ее макияж больше подходил для вечера, чем для рабочего дня; она так плотно сжала губы, будто дала себе зарок никогда не смеяться.
– Еще ж день.
– Потому я и спрашиваю про вечер.
– Откуда я знаю, чего вечером будет?
– Ты даже на чуток вперед заглянуть не можешь?
– Не могу. Тут даже через пятнадцать минут, что будет, не знаешь.
– Ты всегда точно по пятнадцать минут отмеряешь?
– В телике ведь так: прошло пятнадцать минут – раз тебе реклама, перерыв. Все ждут, что будет дальше. И в жизни так же.
Официантка громко засмеялась и ушла. То есть дала ему отлуп.
Но Ханио от этого нисколько не расстроился. Понятно, что девица списывает свою жизнь с телевизора. Так оно вернее и спокойнее. Все ясно и понятно: пятнадцать минут прошли – реклама. Зачем ей думать, что будет вечером?
Ханио ничего не оставалось, как возвратиться домой, но он добрался туда только ночью. Все это время бродил по улицам, заглядывая в разные кафешки и питейные заведения и стараясь при этом особо не тратиться.
Пятьдесят тысяч лежали в нагрудном кармане нетронутыми, поскольку Ханио не оставляла мысль, что деньги придется вернуть.
Интересно, когда теперь заглянет этот старикашка?
Пока он не объявился и не произведен расчет, покупателем жизни Ханио считается этот старик, и листок с надписью: «ПРОДАНО» – на двери лучше оставить.
В ту ночь Ханио спал как убитый. На следующее утро он услышал в коридоре шаги. Кто-то остановился у его двери, но, очевидно увидев объявление, решил не стучать и удалился. Ханио вдруг подумал, а не по его ли душу приходил неизвестный? Но тут же возразил сам себе: вряд ли его записали в участники фальшивого триллера. Пока закипала вода для утреннего кофе, он, встав перед зеркалом, рассматривал себя: оттянул нижние веки, высунул язык.
Весь следующий день Ханио прождал старичка. Просто сгорал в ожидании его появления и сам удивлялся своему нетерпению. Хотелось увидеть его поскорее и как-то разобраться, что там с его жизнью. Раз уж купил, надо все-таки серьезнее относиться к своей покупке. И Ханио целый день просидел дома, опасаясь куда-то отлучиться, – вдруг старичок придет в его отсутствие.
Зимнее солнце зашло. Консьерж дома, где жил Ханио, имел обыкновение разносить жильцам вечерние газеты, подсовывая их под дверь с наступлением темноты.