Страница 11 из 17
– И что?
– Мы все смотрим. Просто… мы хотим, чтобы наша деревня была известна чем-нибудь еще.
– Я понимаю.
Она печально улыбается:
– У Дейзи никого не было, вот что я думаю.
– Но мне сказали, у нее была подруга. Что с ней случилось?
– Она сбежала. Не помню, куда именно.
В вышине проносится ветер, и хотя его дуновение никак меня не затрагивает, я ежусь.
– Кто она была?
Мои слова звучат неестественно, косноязычно, будто кто-то чужой заставляет меня говорить, но Моника ничего не замечает.
– Девочка из Молби. Они вместе учились в школе, но, как я уже говорила, она сбежала. Ходили слухи, что ее видели в Лондоне, но мне об этом ничего не известно.
Нет, хочется мне сказать. Нет. Все было не так. Они едва знали друг друга. Может, Моника что-то перепутала? Может, она вспомнила о ком-то другом? Может, тогда исчезла еще одна девушка?
Но нет. Я бы об этом знала. Ведь знала бы?
– Значит, всего пропали три девушки, – констатирую я, понимая, как глупо должны звучать мои слова. – Дейзи, Зои и эта подруга?
– Дейзи не пропала. Она покончила с собой. А ее подругу, если верить слухам, потом видели. Но так – да.
– Эта ее подруга…
Меня охватывает чувство, будто мне заткнули горло. Слова приходится выдавливать из себя с усилием, точно сквозь густую слизь.
– Когда она сбежала?
– Наверняка не помню. Примерно в то же время, когда погибла Дейзи. А что?
Я словно цепляюсь за край скалы и вот-вот сорвусь.
– Как ее звали?
– Сэди.
И хотя мне следовало быть к этому готовой, нужно было держать удар, имя поражает меня, точно молния. Оно отзывается эхом крика в темной комнате, угрожая вывести меня из равновесия.
– Ее звали Сэди.
Тогда
8
Многие дни пребывания в той лондонской больнице слились в один, но я хорошо помню день, когда я выяснила, кто я такая, – день, когда я родилась заново. День, когда я стала Алекс.
Я проснулась рано оттого, что сквозь тонкие голубые занавеси просачивался бледный свет, и не сразу сообразила, где нахожусь. В комнате пахло дешевым освежителем воздуха, и практически ничего, что могло натолкнуть меня на верную мысль, не было – лишь комод с телевизором и цветами в вазе, зеркало на противоположной стене, прикроватная тумбочка с лампой и пустым стаканом. В первое мгновение я решила, что я в отеле, и из-за двери вот-вот послышится звук спускаемой в унитазе воды, а дальше появится какой-нибудь хрен и велит мне проваливать. Но потом я вспомнила: я в больнице, где нахожусь с тех самых пор, как меня привезли сюда из Кента.
После завтрака я встретилась с доктором Олсен. Она ждала меня в общей комнате. Там будет удобнее, сказала она, словно мы давние подружки и просто собрались поболтать после долгой разлуки. Но истинная причина заключалась в том, что я терпеть не могла ее кабинет, слишком крохотный, тесный и душный. Всякий раз, стоило мне там очутиться, я начинала потеть. Мы опустились на засаленные стулья, и она придвинула свой поближе к моему. В тот день на ней было платье и высокие кожаные сапоги, хотя на улице было уже не холодно.
– Ну, как твои дела? – спросила она.
В ее речи улавливался еле различимый акцент.
Я пожала плечами, потом вспомнила, что тоже умею говорить. Доктор Олсен мне нравилась, она не сделала мне ничего плохого.
– Нормально.
Она улыбнулась:
– Нормально?
– Да.
– А подробнее рассказать не хочешь?
– Не особенно.
Она ждала. Пауза тянулась, пока я наконец не почувствовала себя обязанной заполнить ее.
– Да нечего там рассказывать.
– Что, по-прежнему ничего?
Я помотала головой. Доктор Олсен полагала, что в один прекрасный день может сработать мышечная память и я автоматически что-нибудь вспомню – например, пароль от своего телефона, – но пока ничего такого не происходило.
– Вообще никаких воспоминаний?
Ну, какие-то все же были. Я помнила автобус. Сидевшего рядом верзилу, который ел чипсы с сыром и луком, запивая кока-колой, а потом обдал меня своей вонючей отрыжкой. Симпатичного парнишку с копной тугих кудрей, которого за что-то отчитывала мать.
Но я не горела желанием делиться этими воспоминаниями. Они были только мои. Кроме них, у меня ничего не осталось. И потом, были ли эти воспоминания о том, как я ехала в Дил? Или то была какая-то другая поездка, из более давнего прошлого?
– Вообще никаких.
– Ты уверена?
– Да, – горячо кивнула я.
Вид у нее сделался разочарованный, но она попыталась скрыть досаду. Я почувствовала себя виноватой, что не оправдала ее ожиданий, но ничем помочь ей не могла. Минут через десять она сказала, что ей пора идти.
– Да, кстати, – произнесла доктор Олсен, поднимаясь. – Я хотела кое о чем тебя попросить.
Она вытащила свой телефон. Новый айфон, последняя модель.
– Думаю, ты в них соображаешь лучше меня. Хотела поснимать внука, но не смогла разобраться. В нем явно есть видеокамера, но…
Она беспомощно пожала плечами. Я протянула руку, и она отдала мне телефон; я машинально попыталась разблокировать его.
– Какой у вас пароль? – спросила я, но она смотрела на меня со странным выражением лица, вернее, на мои руки.
– Ты только что набрала тринадцать-семнадцать, – сказала она. – Я хочу, чтобы ты попробовала этот пароль на своем телефоне. Договорились?
Я уставилась на телефон, который держала в руке, потом отдала его ей. Она подловила меня, и я ощутила, как внутри поднимается волна жгучего возмущения. Но, с другой стороны, может, это и сработало.
– Попробую, – пообещала я.
Я лежу на кровати, глядя в потолок и чувствуя на ладони тяжесть своего телефона. В его памяти обнаружился всего один номер. Казалось бы, все проще простого. Если хочу выяснить, кто я такая, достаточно лишь позвонить. Почему же тогда мне никак не заставить себя это сделать?
Как глупо. Я уселась на постели и набрала номер. Я ждала, пока на том конце не возьмут трубку, а когда взяли, в ней повисло молчание, которое, казалось, тянулось целую вечность.
– Алло? – произнесла я наконец.
Последовала пауза, затем в трубке послышался голос, звучный и бархатистый, с легким говором, происхождение которого я затруднилась определить.
– Алло? – озабоченно произнес он. – Сэди?
Это слово сработало как иголка, которой проткнули воздушный шарик, и я немедленно опознала в нем свое имя. Никаких сомнений; оно было как спасательный трос, перекинутый через пропасть; как тайный код, способный вывести меня из сырого затхлого подвала, где я томилась в заточении. Воспоминания обрушились на меня все разом, грозя захлестнуть. Я вспомнила Блэквуд-Бей, вспомнила, как ехала автостопом до Шеффилда, где остановилась на несколько ночей, прежде чем продолжить свой путь в Лондон. Вспомнила я и то, что мне грозит опасность и что я ни в коем случае не должна никому ничего говорить, даже свое имя. Вот только почему, я не знала.
– Сэди? – повторил голос в трубке.
Может, этот человек знал. В конце концов, его номер был единственным в памяти моего телефона.
– Кто это? – выдавила я.
– Что?
Я поспешно повторила вопрос:
– С кем я разговариваю? Я не…
Связь оборвалась.
– Черт, – пробормотала я и немедленно набрала номер снова, надеясь, что нас прервали случайные неполадки на линии.
В этот раз в трубке не было даже гудков, и во второй раз, и в третий. В конце концов я сдалась. Все равно больше ничего не сделать.
Чуть позже в дверь моей палаты постучала доктор Олсен.
– Ну как, получилось что-нибудь?
– Пароль сработал, – сообщила я.
Она улыбнулась, но выражение моего лица подсказывало, что ничего хорошего она от меня не услышит.
– И?..
Я вспомнила свою уверенность в том, что не должна никому ничего говорить.
– В памяти был всего один номер. – Я вздохнула. – Там бросили трубку.