Страница 6 из 19
И. Джугашвили был умелым конспиратором, что отмечали многие (см. док. 33). Возникает, конечно, вопрос, на какие средства он жил в Баку, тем более с семьей. При аресте весной 1908 г. он заявил, что служил конторщиком в Союзе нефтепромышленных рабочих, а также являлся корреспондентом газеты «Гудок» (см. док.53). Арестован он был с паспортом на имя К. Нижерадзе, паспортом настоящим, не фальшивым (во всяком случае, жандармы его фальшивым не сочли), выданным кутаисской полицией 7 апреля 1906 г. С таким паспортом, если полиция и филеры не знали человека в лицо, можно было жить практически легально. По собственным его показаниям, Джугашвили провел в Баку восемь месяцев к моменту ареста (см. док. 53) и восемь месяцев назад купил этот паспорт (см. док. 58). Это близко к реальности: от его переезда в Баку в июне-июле 1907 г. до ареста в конце марта 1908 г. прошло около девяти месяцев. Все ли это время он служил конторщиком при рабочем профсоюзе или жил также на партийные деньги, судить сложно. Партия обычно платила пособие нелегалам, которые не могли найти работу. П. Д. Сакварелидзе вспоминал, что случались периоды безденежья, когда «касса организации главарям своим могла давать в месяц только по восемнадцати рублей» (см. док. 31). Учитывая солидные суммы, попусту растраченные при покупке оружия, следует заключить, что у Бакинского комитета случались и благополучные времена. Как бы то ни было, ничто не указывает на то, чтобы Коба с появлением денег менял образ жизни. Сакварелидзе рассказал, что, если случались кое-какие деньги, их совместно проедали в одном из ресторанов, причем Коба придумал для этого забавлявшее их словечко «уклонение», перенося на бытовую сферу привычный лексикон партийных дискуссий (он часто пользовался этим словом в статьях и выступлениях – оппоненты «уклоняются от истины»). За столом, бывало, пели грузинские песни (см. док. 31). В остальное время он питался по обыкновению без затей. По словам квартирной хозяйки Алексеенко, «питался он не у нас», то есть не брал у нее готовый обед, «а покупал консервы, колбасы и пр.» (см. док. 23). М.Эфендиев рассказал, что «Кобе обедать было негде да и некогда», поэтому, живя по соседству, они довольствовались тем, что покупали хлеб в бакалейной лавке, иногда также виноград, причем Коба подшучивал над привычкой товарища мыть виноград, называя это буржуазными предрассудками (см. док. 30).
Демонстративная нелюбовь ко всякого рода буржуазности по-прежнему проявлялась в бытовых привычках И. Джугашвили, небрежной простой одежде, неприхотливости в быту. Точно так же он продолжал выказывать и насмешливое пренебрежение к культурным манерам, подчеркивающим образованность и связанный с ней статус. И это по-прежнему располагало к нему рабочих. «Сталин терпеть не мог высокопарных слов. Он всегда писал и говорил коротко и твердо и придерживался простого построения речи и ясных выражений. Он советовал т.т. во время своих выступлений среди рабочих избегать интеллигентских, патетических выражений, испещренных иностранными словами, он ругал одного товарища, который любил употреблять совсем не кстати слово „обусловливается“, или „обусловлено“, он говорил – наша партия массовая, выражайте свои мысли на понятном для масс языке»[48]. Таким образом, Коба сохранил опробованную еще в Грузии тактику ведения партийных диспутов, дававшую ему возможность противопоставить себя меньшевистским ораторам. Бакинские партийцы отмечали его нелюбовь к сложным, непонятным простому рабочему словам и длительным речам (см. док. 33). Срабатывала и память Кобы на лица: он запоминал тех, с кем встречался даже мимолетно, и это не могло не подкупать. Уже в советское время М. Эфендиев утверждал, что Сталин «помнит всех тт., с которыми работал в Баку, их имена и фамилии; каждый раз он спрашивает меня про них, интересуется, кто где работает и как»[49].
Джугашвили, как и прежде, с помощью товарищей находил себе квартиры у надежных хозяев. Женитьба и семья вряд ли существенно повлияли на его образ жизни. Мало кто из видевших его в Баку упоминал о существовании Екатерины Сванидзе. Квартирной хозяйке Алексеенко, у которой Джугашвили жил, по ее словам, с первых чисел июня до сентября-октября, казалось, что «жена грузинка» квартиранта «тоже у нас жила, но немного, всего только неделю, после мы ее проводили в Тифлис» (см. док. 23). Возможно, Като Сванидзе действительно ездила к родным, но может быть, наоборот, тихо сидела дома и редко показывалась знакомым мужа. С. Аллилуев, побывавший у него в конце июля 1907 г. накануне своего отъезда в Петербург, вспоминал, что «Коба с женой жил в небольшом одноэтажном домике. Я застал его за книгой» (см. док. 22). Вместе с тем немногочисленные рассказы о повседневной жизни и привычках И. Джугашвили описывают исключительно повадки холостяка. Или семейная жизнь толком не сложилась, или рассказы относятся к тому времени, когда он уже овдовел.
По воспоминаниям родственников Монаселидзе, Като прожила с мужем в Баку около трех месяцев, в октябре он привез ее, больную, к родным в Тифлис, а сам вернулся в Баку. Она умерла 22 ноября, он присутствовал при ее смерти и на похоронах. Сын Яков остался в семье Сванидзе. Свидетели рассказывали, что Иосиф Джугашвили горевал по жене, которую любил. Это подтверждают два обстоятельства, остававшиеся до сих пор не замеченными. Весной 1908 г. он придумал себе новый псевдоним, статьи, помещенные в газете «Гудок» 2 марта и в апреле-мае, он подписал «К. Като», соединив инициал «К.» – «Коба» с именем покойной жены[50] (надо сказать, ему не единственному пришло в голову произвести псевдоним от имени любимой женщины, примерно тогда же Сурен Спандарян, печатавшийся в тех же большевистских газетах в Баку, подписывался «С. Ольгин» – по имени жены[51]). Спустя несколько лет в Вологде Иосиф Джугашвили прочувствованно говорил о жене с гимназисткой Пелагеей Онуфриевой, возлюбленной его товарища по ссылке Петра Чижикова, с которой у Джугашвили установились приятельские и даже фривольные отношения. «Он в то время потерял жену и рассказывал, как жалел ее, как ее любил, как тяжело ему было переживать эту потерю. «От меня, говорит, все оружие отбирали, вот как мне было тяжело». Еще он говорил: «Я понял теперь, как мы иногда многого не ценим. Бывало, уйду на работу, не прихожу целую ночь. Уйду, скажу ей: не беспокойся обо мне. А прихожу, она на стуле спит. Ждала меня всю ночь». Онуфриева была кокетливой барышней, филеры наружного наблюдения придумали ей кличку Нарядная. Джугашвили рассказывал ей, что жена была портнихой: «Он мне часто говорил: „Вы не представляете, какие красивые платья она умела шить“» (см. док. 28). Кажется, это единственный зафиксированный случай, когда он обсуждал женские наряды.
Однако не заметно, чтобы семейная драма выбила Кобу из колеи и надолго отвлекла от революционной активности. В те же недели, когда болела Като Сванидзе, происходили собрания и конференции о перевыборах районных и Бакинского комитетов. В Баку выходили большевистские газеты, открывались, проваливались, открывались снова, переносились с места на место подпольные типографии[52], с деятельностью которых И. Джугашвили был связан.
Он продолжал курировать деятельность партии «Гуммет», созданной Бакинским комитетом для вовлечения в социал-демократию мусульманского населения. Через приходивших в Баку на заработки персидских подданных «Гуммет» распространял свою деятельность на сопредельную территорию, и это приобрело особое значение после того, как в Персии в 1905 г. началась революция. Социал-демократическая печать разъясняла бакинским рабочим, что с исходом персидской революции напрямую связаны перспективы их борьбы за улучшение условий и оплаты труда: бакинский рынок труда переполнен выходцами из Персии, готовыми довольствоваться самым малым, но если революция в Персии победит и эта страна станет на путь развития, то персидские крестьяне станут зажиточней, рабочие руки потребуются в их собственных городах и приток этой дешевой и нетребовательной рабочей силы в Баку прекратится[53]. Из Баку персидские повстанцы получали нелегальную литературу, в бакинских типографиях печатали для них листовки, поставляли и оружие. С угасанием вооруженных выступлений в российском Закавказье в Персию устремились оставшиеся не у дел революционные боевики (муджахидины). Непосредственное участие в персидском восстании приняли, по данным азербайджанского исследователя, почти все гумметисты, увлекшиеся задачей освобождения Южного Азербайджана. Особенно заметный поток листовок, оружия и добровольцев-боевиков потек в Персию с началом восстания в Тебризе в 1908 г. После поражения под Тебризом повстанцы в феврале 1909 г. сосредоточились в Реште. 14 февраля 1909 г. русский военный советник при персидском шахе полковник Ляхов оценивал число кавказцев в 500 человек, его сообщения в главный штаб Кавказского военного округа были весьма эмоциональны: «Смелость рештских революционеров доходит до того, что они даже останавливают нашу почту и осматривают ее. Дальше идти некуда. В Персию перекочуют все закавказские боевики»[54]. Число сражавшихся в Персии закавказских боевиков достигало 800, 50 из них погибли[55]. Российская дипломатия поддерживала законную власть персидского шаха, при нем действовали русские военные советники, сыгравшие заметную роль в противостоянии повстанцам. От них поступали депеши, требовавшие от русских властей пресечь поставки оружия из Баку и Ленкорани, они серьезно тревожились из-за наплыва закавказских боевиков (см. док. 41, 42). Министерство иностранных дел требовало от кавказского наместника прекратить доставку в Персию боевиков и оружия (по сведениям МИД, транспортом служили пароходы бакинского миллионера Тагиева). Увлеченные успокоением Персии русские военные советники предлагали даже объявить боевикам амнистию в Российской империи, чтобы вернуть их домой[56]. Вряд ли эта идея привела в восторг администрацию Закавказья, более всего обеспокоенную водворением порядка в собственных пределах, да и в Петербурге она не вызвала энтузиазма. Власти Российской империи, безусловно, предпочли избавиться от опасного элемента, а возникавшие у соседей неприятности волновали их значительно меньше, чем собственные.
48
Из воспоминаний М. Эфендиева (РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 658. Л. 436–437).
49
Там же.
50
Сталин И.В. Сочинения. Т. 2. С. 101, 127.
51
Спандарян С. С. Статьи, письма, документы. С. 79–81.
52
О действовавших в Баку типографиях РСДРП и выходивших там партийных газетах см.: Самедов В. Ю. Распространение марксизма-ленинизма в Азербайджане. Ч. 2. С. 312, 328–336, 390–394.
53
Статья «События в Персии и бакинский рабочий рынок» в газете «Бакинский рабочий» № 1–2, 6 сентября 1908 г. (цит. по: Бор-Раменский Е. Иранская революция 1905–1911 гг. и большевики Закавказья. С. 40–44).
54
Бор-Раменский Е. Иранская революция 1905–1911 гг. и большевики Закавказья. С. 63.
55
Багирова И. С. Политические партии и организации Азербайджана в начале XX века. С. 43.
56
Бор-Раменский Е. Иранская революция 1905–1911 гг. и большевики Закавказья. С. 40–67.