Страница 3 из 8
— Не знакома, простите, — я была не сильно удивлена. Закрыться в кабинете, заработать хорошие деньги и не привлечь при этом внимание, великолепное решение. — Если я правильно понимаю, ваш отец полагает, что вы ограничились дипломом в сфере искусств?
Кристиан уже неплохо справлялся с задачей, которую я ему обозначила: быть со мной — хотя бы создать видимость — на более короткой ноге. Он не ответил на мой вопрос, что этикетом не дозволялось, и мне это понравилось. Я отвыкла, а прямо сказать — не захотела привыкать к церемониям.
Если быть до конца откровенной, я просто сбежала от них. И, несмотря на то, что меня за глаза осуждали, я считала, что все сделала верно.
Мы въехали в город — старинный, затянутый туманной легкой взвесью, узкие улочки, невысокие дома, размеренное и аккуратное движение транспорта и людей. На севере высился покрытый зеленью холм, и даже сквозь фильтры пробился наконец запах океана.
Здесь было ощущение застывшего времени. Типично для маленьких городков Бриссара, не тронутых торопящимся жить, меняющимся, слишком быстро меняющимся миром. Ни огромных стеклянных зданий, ни броских неоновых реклам, казалось, моргни — и исчезнут машины, и вместо них неспешно покатят кэбы по мостовой утомленные лошади.
Мы ехали к больнице, нас опередила карета скорой помощи, проскочив по встречной. Машины замерли, пропуская ее, и Кристиан воспользовался паузой и посмотрел на меня. Я постаралась улыбнуться так, чтобы это не вышло нарочито-ободряюще, и не смогла не спросить:
— Вам не сказали, что именно произошло?
Я помнила, он произнес «кажется», но я нередко переспрашивала спустя какое-то время. Отличный способ узнать информацию, если первый раз ее попытались скрыть.
— К сожалению, нет. Парамедиков вызвал кто-то из клининговой компании, секретарь отца сейчас в отпуске, ему сообщили уже после.
Места на парковке не было, но нам повезло. Изрядно потрепанный пикап отъехал очень вовремя, и Кристиан умело припарковал джип в узком кармане. Как гостье, мне следовало подождать в машине, как следователю — узнать все от медиков.
— Я с вами.
— Да, разумеется.
Я захлопнула дверь машины — и нет, не могло все быть гладко. Никогда не было. Стоило мне обернуться, как я встретилась взглядом с какой-то женщиной, явно из тех, кто не пропускает ни одной светской сплетни. Глаза ее были как плошки, а рука словно сама потянулась в карман за телефоном.
Но я привыкла. Каждый раз это было хлестко, каждый раз я думала — так, возможно, чувствует себя человек, неосторожно поддавшийся на уговоры продюсеров из ток-шоу. Ненужная популярность. Я равнодушно развернулась и быстро пошла к дверям больницы.
Она была новой, а значит, финансируемой. Старые здания сложнее отапливать, в них труднее сделать все правильно и удобно для пациентов и персонала, но и строительство требует огромных вложений. Кристиан догнал меня, и почему-то мне почудилось, что у него было желание тронуть меня за рукав, но это, разумеется, никогда бы не произошло.
В приемном покое была суматоха, но упорядоченная, не нервная. Какое-то время нам пришлось подождать, пока сотрудница регистратуры сверит данные, потом она назвала нам фамилию врача и попросила немного подождать.
— Ненавижу, — тихо сказал Кристиан в сторону.
— Что, простите? — переспросила я.
— Ждать. Ожидание в больнице. Лучше сразу.
Он отвернулся, я устало потерла лоб. Что-то было про больницы, когда я читала в сети про его отца. Княгиня Ланарт умерла скоропостижно, диагноз я не запомнила, но подумала, что Кристиан тогда был совсем еще мал.
Скорчившись на стуле, беззвучно плакала молодая женщина, рядом с ней сидел усталый доктор. Беспокойно ходил мужчина туда-сюда. Провезли пациента на каталке, и судя по лицам врачей, все было серьезно. Я редко думала, что бывает за пределами моей работы, когда увозят потерпевшего и до того момента, когда мне удается его допросить. Оказывается — боль и страх, и белый, слишком яркий свет, и особенный запах больницы, и шаги по полу — нигде, ни в одном другом месте, шаги больше так не звучат.
— Кристиан, — позвала я, мельком подумав, что допускаю ошибку, и ему не нужно сейчас мое вмешательство, но он обернулся. И смотрел не на меня, а в сторону.
Я обернулась тоже, решив, что он увидел лечащего врача, но к нам быстрым шагом, хромая, шел по коридору высокий седой мужчина.
Глава третья
Мой отец не должен был стать королем.
Быть может, и мать никогда бы не согласилась на брак с племянником королевы, но отец был из тех, за кем не охотится пресса. Образование, увлечения, служба в армии и никаких ограничений, которые позже стали портить мне жизнь. Все в пределах разумного для человека, которому по мнению многих повезло куда больше, чем им.
Ее величество казалась уже вечной. Ее сын и наследник престола благополучно почил лет десять назад в возрасте шестидесяти трех лет, право наследования трона перешло к его сыновьям — и внукам ее величества. Но что-то пошло не так, и королева, уже находясь практически при смерти, объявила наследником престола своего младшего брата.
Говорили, что это было связано с тем, что мать принцев была психически нездорова, но наша семья никогда не была в курсе деталей. Мы жили обычной жизнью — радуясь, что никто не диктует нам, как нам жить, куда ходить, как проводить свободное время, что у нас есть это время, в конце концов. Мой старший брат делал карьеру инженера-тестировщика авиационных систем, я изучала в колледже ксенобиологию и собиралась связать свое будущее со службой в полиции. Разбирать появления всяких сущностей в нашем мире — что может быть интереснее, думалось мне.
Мой дед скончался скоропостижно. Его возраст был не менее почтенен, чем года королевы. Произошло все ужасающе быстро, и отец, запинаясь, сказал нам однажды, что мы переезжаем в столицу, а он становится королем.
Я оказалась к этому не готова. Никто был к этому не готов, но родители и брат меня пощадили. Я не успела примелькаться на телеэкранах, и мой официальный отказ от титула «ее королевское высочество» прошел почти незамеченным. После этого я отправила документы в университеты нескольких стран и выбрала Бриссар. Мало явных родственных связей с правящим королем, язык, который я превосходно знала, и подходящий мне климат.
С семьей я созванивалась редко, испытывая и угрызения совести, и тоску. Делать вид, что мы незнакомы, было даже проще, чем знать, что кто-то слушает наш разговор — так было положено. Личной жизни у родителей, брата, его жены и двоих детей больше не существовало, а я ощущала себя предательницей, и это было действительно так.
Может, поэтому я не могла не приехать на конфирмацию племянницы — мероприятие пышное, но закрытое для всех, кто не носил соответствующие титулы. Величества и высочества, а еще — охрана и слуги, именитые музыканты и несколько миллионеров, которые просачивались везде.
Отличать гостей было просто. Национальная или традиционная одежда у членов королевских семей, подчеркнуто скромная роскошь костюмов десятка богатейших людей мира. Я старалась не танцевать — не умела, не произносить речей — сказать было нечего, и бальное платье оказалось катастрофически неудобным. Мое сердце сжималось, когда я смотрела на виновницу торжества — в пятнадцать лет она не была ни ребенком, ни юной девушкой: дрессированная кукла, сидящая так, как полагалось по этикету, смотрящая так, как ее научили, говорящая то, что ей велели произнести. И чтобы не бороться с желанием сорвать с праздничного стола белоснежную скатерть и не взболтнуть это чопорное болото, я сбежала из зала в весенний сад.
Королевский дворец никогда не был моим домом, если не считать те несколько недель, когда я не покидала собственных комнат. Кто-то высадил в парке восточную вишню, она цвела в эти дни, и яркие лепестки усыпали дорожки вопреки всякому этикету. Я брела от фонаря к фонарю, слушая далекую музыку и бездумно раскидывая лепестки носком туфель.