Страница 2 из 9
Представьте, что вы попали на какое-то большое совещание – и есть сто участников, с которыми вам нужно поговорить. Если у каждого из них есть бейджик, на котором написано имя, вам не надо ничего запоминать – вы можете назвать каждого по его имени, а потом забыть это имя – когда начнете разговаривать со следующим участником. Но если бейджика нет, а вы уже были представлены друг другу, вы столкнетесь со сложной задачей – вам будет нужно запомнить все 100 имен, если вы даже сможете это сделать, на это уйдет вся ваша Сила. А если не сможете, то вам придется скрывать незнание имени – понятно, что на это тоже уйдет ваша Сила, а сам процесс общения не даст никаких результатов.
То же самое со знанием слов «общей речи» – нам их приходится запоминать, а каждый акт запоминания требует затраты нашей Силы. Не очень больших затрат – многие слова, связанные с конкретными образами, резонируют с их вибрациями – поэтому запомнить их относительно легко. Но есть другие слова, которые не связаны ни с какими образами – например, слово «Бог», «Судьба», «Народ», «Справедливость» и так далее. Множество «без-образных» слов добавляет наука – почти все научные термины лишены какой-либо образной основы. Религия – здесь то же самое – в иудаизме, например, вообще есть постулат о «без-образности» Бога. Эзотерика – особенно в своих современных версиях – большинство используемых здесь терминов лишено не только образов, но и смысла. И даже в обыденном общении мы используем множество слов, образа которых не можем увидеть – «успех», «везение», «интерес», «скука» и так далее. Вот в этих и подобных словах и заключена большая часть Силы Первого Ключа – в том числе та часть, которая могла бы быть использована для словотворения. Оставшейся части оказывается недостаточно для того, чтобы придумать собственное слово, вернее – расслышать его в индивидуальных вибрациях какого-то образа.
Со словами (именами) ситуация понятна. Но мы знаем, что образы нашего сознания мы можем определить и описать. Потому, что каждый «индивидуальный» образ, существующей в нашей фотографии мира, связан с определенным «предложением» или с несколькими «предложениями». Например, образ моей собаки для меня отличается от образов всех других собак – не только потому, что она моя, но и потому, что о ней знаю намного больше – знаю, как она себя ведет, как она на меня смотрит, в каких случаях у неё распрямляется хвост и так далее. То есть с этим образом связано очень много «предложений». То же самое с образом моей квартиры – обычная квартира, заполненная обычными вещами, но с ней и с ними связаны не только «предложения», но и целые истории. Так и со всем остальным – есть громадный набор «нейтральных» образов, связанных, с простыми предложениями или вообще с одним «абстрактным» словом – «мужчина», «женщина», «ребенок», «собака». Они не имеют для меня почти никакого значения. А есть образы, которые связаны не только с предложениями, но и со сценариями моей жизни – например, образы близких людей. Понятно, что эти образы оказываются намного значимей.
Мы говорили о том, что любая «фотография мира» структурирована – равно как и Картина Мира. В ней есть центр, в котором находятся ключевые образы и есть периферия, образованная второстепенными образами. Например, образ моей собаки находится намного ближе к центру моей «фотографии мира», чем образ любой другой собаки – хотя образы «других собак» тоже существуют. Так и со всеми другими ключевыми образами – каждый из них занимает свое место в структуре фотографии мира. Эта структура устойчива и почти неподвластна нам – вспомнить, каким «объемным» и «центральным» становится образ человека, который чем-то обидел нас – хотя нам хочется вообще забыть о нем, стереть его образ из своей фотографии мира. Понятно, что так и бывает и в «позитивных случаях» – образ любимого человека тоже становится ярче – он смещается к центру нашей фотографии мира. Но механизм, определяющий место образа в фотографии мира, остается неизменным – это место определяется числом связанных с ним предложений и количеством Силы, которая в них воплощена. Например, для меня предложение «торт вкусен» почти лишено Силы – я с ним согласен, но торты находятся на периферии моей фотографии мира. А для многих других людей в этом простом предложении воплощено столько Силы, что образ «тортика» занимает одно из центральных мест в этой фотографии. Так и во всех других случаях – «в зачет» идет не только количество предложений, но и их значимость для нас. А эта значимость определяется связанностью предложения с одним из центральных «сценариев» – то есть набором предложений, занимающих центр нашего Описания Мира. Если там находятся «предложения», описывающие процесс «вкусной еды», образ «тортика» смещается к центру фотографии мира. Если главными оказываются «сценарии сексуальных отношений», то в центр фотографии мира смещаются образы потенциальных и реальных сексуальных партнеров. Так и во всех других случаях. Вопрос о том, чем определяется место предложений и сценариев в нашем Описании Мира, мы рассмотрим позже, пока ограничимся констатацией уже сказанного – место образа в нашей «фотографии мира» определяется значимостью связанных с ним предложений и их количеством – количество тоже имеет значение.
Здесь есть один момент, на который стоит обратить внимание. Мы знаем, что люди отличаются друг от друга – у одних на первом месте оказываются «хорошие предложения», то есть в любой «фотографии» они могут увидеть то, что их притягивает – «хорошие образы». А другие почти любую ситуацию описывают «плохими предложениями» – поэтому в центре их фотографии мира оказываются «плохие новости». Например, мы знаем, что люди иногда теряют деньги. Из этого можно сделать два вывода – раз люди их теряют, мы можем их найти. Или можем их потерять. Когда главным становится первое предложение, в центре нашей фотографии мира оказывается образ «найденных денег» – в этом случае мы нередко их действительно находим. А когда главным оказывается второе предложение, в центре оказывается образ «потерянных денег» – тогда мы их можем потерять. Понятно, что всем больше нравится находить, чем терять, но здесь от нашего желания почти ничего не зависит – все определяется тем местом, на котором находятся соответствующие образы. Если образ «потерянных денег» находится в центре фотографии мира – мы притягиваемся к нему – особенно если он ближе к этому центру, чем образ нашего «я». Это как идти над пропастью по узкой дощечке – когда оживает образ «падения», человек обязательно «падает» – в данном случае – «теряет деньги».
Понятно, что сказанное относится не только к деньгам – к чему угодно. Почти любая фотография мира неустойчива, её образы могут меняться местами. Проще говоря, мы всегда можем что-то «найти» и что-то «потерять». Если мы боимся потерять, в центре этой фотографии оказываются «образы потери», которые вытесняют нас из этого центра – мы же не хотим прикасаться к «плохому». В результате сама фотография становится «плохой», а мы – слабыми и беспомощными. Если же мы надеемся «найти», в центр фотографии смещаются «образы находки» – «хорошие образы», притягивающие нас к себе. В этом случае мы тоже смещаемся к центру, фотография становится «хорошей», а мы обретаем Силу, позволяющую нам её менять. Понятно, что приверженность к первому варианту делает нас «неудачниками», а приверженность ко второму превращает нас в «победителей».
Возьмем ситуация разрыва отношений с близким человеком. Если главным для нас становятся предложения, описывающие «потерю», образ этой «потери» смещается в центр фотографии мира – мы не можем перестать думать о нем, как бы не старались. При этом он становится как бы «плохим образом» – была же причина, по которой мы разорвали отношения. Поэтому мы, во-первых, не можем к нему приблизиться – хоть и не можем о нем забыть. А, во-вторых, образ нашего «я» смещается на периферию – мы оказываемся слабыми и беспомощными.
Но любой разрыв связан не только с «потерями», но и с «находками» – мы становимся свободней и можем позволить себе то, чего не могли позволить раньше. Если предложения, описывающие состояние «свободы» становятся для нас главными, её образ смещается в центр фотографии мира и притягивает нас к себе – в результате мы чувствуем себя выигравшими, а не проигравшими. И оказываемся настолько сильными, чтобы смочь притянуть к себе образ человека, с которым мы расстались, вернее он сам начинает притягиваться к нам. А вслед за ним и реальный человек, который и был носителем этого образа.