Стеклянный шар

– Возможно, – Лида задумалась. – Помимо опасений, что Борщ вырастет агрессивным, проблемным псом, вас что-нибудь останавливает?

– Что, например?

 – Ну… такие собаки занимают место, много едят, требуют ухода, занятий с кинологом…

– Лида? – Фролов впился взглядом, от которого мурашки на ледяных цыпочках пробежались по позвоночнику.

Действительно, что она несёт? Трудно представить собаку, подорвавшую бюджет владельца компаний чёрной металлургии. Лучше не представлять такого монстра, если не планируешь заработать миллионы на разработке графического персонажа в мультипликационном фильме.

– Другими словами, вы считаете – стоит уступить Марселю?

Ледяные лапки мурашек кольнули в районе поясницы.

– Думаю, Марсель достаточно взрослый, чтобы понимать меру ответственности. Во всяком случае, стоит попытаться.

– Вы же понимаете, что собака – это не на один год?

– Марсель раньше просил какое-нибудь животное?

– Никогда. Мы много путешествуем, выезжаем в Швейцарию на несколько месяцев в году. Каждое лето он обязательно проводит одну смену в лагере в Штатах, непременно месяц в Англии – это расширяет кругозор. Мне казалось, он понимает, при подобных условиях не стоит заводить домашнее животное.

– Может быть, Борщ значит для него больше, чем вы себе представляете? Марсель спас его – это много значит.

– Значит, соглашаться?

– Решать вам, – Лида встала, сделала шаг к кухонному гарнитуру. Какая всё-таки маленькая у неё кухня, шесть жалких метров. Несколько шагов вдоль, полтора поперёк от стола к окну.

Нервно переставила чашку со стола в мойку, сдвинула на своё место разделочную доску, сполоснула нож, снова поправила доску, ища идеальное местоположение деревяшке. Для чего-то снова заварила чай, плеснув кипятка в заварочник.

Изо всех сил старалась дышать размеренно. Ничего особенного не происходило. Просто вечер. Просто аромат парфюма, свежий, немного древесный, с кожаными нотками. Просто чёртова аура, заставляющая терять разум, а сердце захлёбываться в собственном беге. Просто тремор на кончиках пальцев, губах, в животе. Просто сбивающееся, как при кроссе, дыхание.

Она смотрела на заварочный чайник. Чаинки, похожие на «снежинки» в стеклянном шаре, медленно кружились, опускались на дно, отдавая насыщенный вкус и аромат напитку. Лида не отводила взгляда от стеклянной колбы френч-пресса, наблюдая, как разворачивались чаинки, возвращая себе форму листа, плавно покачивались, оседали на дно. Один за другим. Лист за листом. Сверху вниз.

Телом ощутила тепло за спиной, увидела мужскую руку, упирающуюся в столешницу, длинные пальцы с ухоженными ногтями, выступающие вены, убегающие под рукав джемпера, едва выглядывающие из-под манжеты часы.

Только в этот момент Лида сообразила, что стоит перед Фроловым в футболке и шерстяных носках… Резко выдохнула, в ужасе зажмурив глаза. Господи… Растянутая, столетняя футболка, настолько старая, что не вспомнить, откуда вообще взялась в гардеробе. Объёмная, мужская, доходящая почти до колен, от времени и частых стирок полупрозрачная.

– Ты ведь понимаешь, что собака – это предлог? – совсем рядом прозвучал глухой голос Фролова. – Понимаешь?

Мужская рука оторвалась от столешницы, опустилась на талию Лиды, надавливая, поворачивая одним движением к себе лицом. Иван Ефремович стоял близко, нарушая все мыслимые личные границы. Настолько рядом, что Лида слышала удары его сердца, или это было её сердцебиение? Быстрое, хаотичное, бухающее в виски.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Пожалуйста, дай мне знак, что-то, что подскажет, что я не ошибся.

Лида вскинула взгляд, тут же проваливаясь в тёмный, стальной цвет радужки, лишь по центру разбегающиеся золотые лучики, как у ягуара. Хищника. Уверенный в собственных силах, в мире вокруг себя, придавливающий к месту, заставляющий замереть взгляд диссонировал со словами «пожалуйста» и «я ошибся».

– В чём не ошиблись? – она упорно держалась за обращение на «вы», словно нечаянное «ты» выбьет почву из-под ног, вынудит упасть и больше не подняться.

– В том, что происходит между нами, – тихо ответил Фролов.

– Я не понимаю, что происходит, – попытка отодвинуться была безуспешной.

Крепкая рука на талии не позволила сдвинуться и на миллиметр, оставив жалкие сантиметры между телами. Грудью Лида ощущала тепло мужского тела, животом – напряжение.

– Разве?

– Не понимаю, что вам нужно, Иван Ефремович… от меня.

Фролова передёрнуло на собственном имени-отчестве. Он немного, совсем чуть-чуть отступил, не прерывая зрительного контакта, вынуждая смотреть себе в глаза, как под действием гипноза. Или чёртовой ауры!

– Взаимный интерес? Секс? Возможность чего-то большего? – перечислил Фролов.

– Секс? Вам что, секса не хватает? – вспыхнула Лида. – Не смешно, Иван Ефремович! Секс вам доставят на дом, когда и с кем угодно. Любая молодая, красивая, пышущая здоровьем и желанием девица с радостью займётся сексом с вами.

– Хм…

– Ведь это правда!

– Положим. Ты никогда не думала, что это оскорбительно? Оскорбительно, когда спят из-за размера кошелька. Считаешь, секс для меня – лишь набор поступательно-вращательных движений? Фрикции, получаемые так же быстро, как завтрак от прислуги?

– Нет! То есть… да, наверное.

– На каком основании ты отказываешь мне в желании взаимности? На даче, в бане, ты разглядывала меня или мои деньги? Я ошибся?

После Лидиного молчания Ивану… Ефремовичу пришлось продолжить, хотя внутренне она была готова к тому, что рука с талии исчезнет, следом испарится и сам Фролов.

– Помоги мне, – выдохнул Фролов.

Она окончательно растерялась. Помочь, чем же она могла помочь? В чём?

– Как?

– Перестань смотреть на меня, как сурикат на кобру. Я не хотел, чтобы ты почувствовала себя подавленной в ресторане. Не хотел обидеть тебя, напугать. Скажи, что сделать, чтобы тебе стало проще со мной? Разоряться не стану, прости, – он криво улыбнулся. – Ты симпатична мне, – помолчал какое-то время. – В это сложно поверить? Считаешь, деньги лишают чувств, желаний, надежды на взаимность?

Он стоял близко, так близко, что Лида задыхалась от накатывающего желания. Каждое слово, произнесённое негромким, вкрадчивым голосом, с лёгкой хрипотцой от волнения, оседало в животе, опускалось ниже, устраиваясь уютной кошкой, растекаясь покалывающими угольками по всему телу. Дыхание было горячим, сладким, она ловила его, вдыхала, рефлекторно приоткрывая рот. Облизывала сухие губы, отчаянно борясь с желанием пропустить сквозь пальцы пряди волос. Какие они? Мягкие, шелковистые? Или непослушные, жёсткие?

– Что, помимо пресловутых финансов, пугает тебя? Ведь что-то есть? Кто-то? Подскажи мне, помоги понять.

– Что же здесь не понятного, Ваня? – Лида не узнала собственный голос, звонкий, совсем девичий, прерывающийся от волнения. – У меня за всю жизнь был только один мужчина, муж! Я просто… просто… сложно, вот так, сразу поверить…

– Повтори? – он нагнулся так близко, что губы коснулись губ. Не целуя.

– Сложно поверить.

– Имя повтори.

– Ваня.

– С ума сводит это твоё «Ваня», футболка, клубника… – он нагнулся, чтобы оставить влажный след на губах. – Не могу больше сдерживаться. Не получается. Позволишь?

Ваня легко подхватил Лиду на руки, словно пушинку, прижал к себе, одновременно целуя хаотично, быстро, жадно, стараясь успеть, словно она могла передумать. Двинулся в сторону комнаты, продолжая на ходу целовать, принимать ответные поцелуи, сдавливая худенькую женскую фигурку.

Прохлада простыней не остудила пыла, напротив, заставила чувственность растечься по каждой клетке организма. Ваня… надо же, Ваня, нависал сверху, упираясь одной рукой, не придавливая весом, оставлял лёгкие следы на щеках, губах, шее.

– Как давно ты развелась? – приподнимаясь, спросил Иван, тут же снимая одной рукой через спину джемпер вместе с футболкой, настолько откровенно мужским жестом, что Лида вздрогнула от простреливших живот и то, что ниже, иголок.