Галобионты

Кроме того, туда, куда собирался главный из тройки, мог направляться только он один, без какого бы то ни было сопровождения. От второго подручного удалось избавиться сразу – это существенно облегчало задачу, так как с одним совладать было гораздо легче, чем с двумя.

Главный из тройки почувствовал подергивание лески – возвращался напарник. Удостоверившись, что стакан аварийно-спасательного люка деформирован настолько, что через него практически невозможно выбраться наружу, он дал команду плыть по направлению к северу.

Прошло долгих восемнадцать часов, прежде чем они отплыли на такое расстояние от места взрыва, чтобы главный пловец приступил к осуществлению своего намерения.

Это было похоже на заклание. Измученный напарник почти не оказал сопротивления. Перерезав ему горло, главный подтащил труп к пещерке, расположенной на склоне небольшой подводной горы, которую он заранее присмотрел для этой цели. Отодвинув большой, плотно пригнанный камень, пловец извлек из пещеры маленькую полиэтиленовую сумку, после чего втиснул внутрь труп убитого пловца. Водрузил на прежнее место камень, пристегнул сумку к поясу и отправился дальше.

Этот пловец тоже очень устал, но у него еще оставались силы, чтобы принять концентрат мощного энергетического средства УФ-11, провоцирующего выброс гликогена – вещества, имеющего в своем составе сахар и глюкозу. Мышцы, получив такую сильную подпитку, налились новыми силами. Теперь он готов был без отдыха проплыть еще не один десяток километров.

Москва. Начало девяностых.

«Смутные времена настали», – говорили все. Так считали и политики, и горожане, и крестьяне, и военные. Так говорили и директора заводов и домохозяйки, учителя средних школ и преподаватели высших учебных заведений. Эти слова то и дело слышались на заседаниях Государственной Думы, в Верховном Совете и даже в администрации Президента Российской Федерации. До поры, до времени помалкивали об этом лишь в КГБ, но только до тех пор, пока эту организацию, пережившую не одно правительство, не затронули перемены.

Уже состоялась передача денежных средств и имущества КПСС и Компартии РСФСР правительству РФ и произошло это 4 января 1992 года по Постановлению Совета Министров. А следом, десять дней спустя, 14 января, отмена Конституционным судом Указа Президента России «Об образовании Министерства безопасности и внутренних дел». Еще через десять дней, 24 января, было создано Министерство безопасности РФ на базе Агентства федеральной безопасности и Межреспубликанской службы безопасности.

Когда 11 февраля того же 1992 года было подписано соглашение Комитета по делам архивов при правительстве России и Национального архива США о возвращении Смоленского портархива, чекисты присоединили свои голоса к общему хору, согласившись с единым мнением о том, что настали смутные времена.

Кто-то поспешно собирал манатки и старался исчезнуть подобру-поздорову, дабы не попасть под каток «машины новой власти», кто-то энергично приспосабливался к новому положению вещей, на всех перекрестках крича о том, что этот порядок является единственно правильным и самым желаемым.

Наиболее прозорливые не спешили делать ни того, ни другого, понимая, что рано или поздно смутные времена закончатся и тогда они смогут взять реванш. Эти самые предусмотрительные люди вели себя очень спокойно, не пытались выделиться, умудряясь оставаться на шатких нейтральных позициях, при этом не входя в когорту беспринципных перевертышей-флюгеров.

«Лес рубят – щепки летят», – гласит старинная русская пословица. То же в полной мере касалось и происходившего в структурах Безопасности в те смутные годы. Летела пыль с многочисленных папок, вслед за ней слетали со своих мест многочисленные чины всевозможных рангов. Это было еще не самое страшное. Некоторые оказывались на скамьях подсудимых, кое-кто, вдруг потеряв сознание в собственном кабинете, обнаруживал себя на больничной койке в постинфарктном состоянии. А самые прозорливые жили и вели себя спокойно и ровно, не бросаясь ни в какие крайности, берегли себя и свои, тяжелым трудом заработанные, погоны.

Таких было немного. Пожалуй, эти самые прозорливые составляли меньшую часть тех, кто отдал лучшие годы служению родине. Но именно они, с честью сумев пережить смутные времена, впоследствии упрочили свое положение и стали вершителями чужих судеб.

Одним из таких был человек, который в разгар смутных времен вместо того, чтобы отсиживаться где-нибудь на загородной даче, явился в здание Комитета Безопасности, в котором он уже успел проработать с добрый десяток лет.

Шел уже 1993 год. Стояло жаркое лето. Жаркое во всех отношениях. 28 июля был опубликован указ Президента об отстранении В. Баранникова*** от должности министра безопасности РФ. Следом вышло постановление Президиума ВС РФ о незаконности освобождения Баранникова***. Все говорило за то, что не за горами грандиозное событие, после которого судьба чекистов кардинально переменится.

В первой декаде августа ожидался визит в Москву директора ЦРУ США Дж. Вулси***. При известии об этом во всех кабинетах Безопасности началась самая настоящая чистка, которую изобретательные служаки тотчас же окрестили генеральной уборкой.

Не миновала чаша сия и майора, которого коллеги по работе давно привыкли называть Дзержинцем. Когда-то, еще на первых ступеньках карьерной лестницы, кто-то из высшего начальства окрестил молодое пополнение, прибывшее на стажировку, «юными дзержинцами». Их, неоперившихся еще продолжателей дела Железного Феликса, было ровно десятеро. К разгару смутных времен уцелел лишь один – истинный Дзержинец.

Полгода назад один из его недостаточно осмотрительных коллег пошутил в курилке по поводу того, что грядут времена, когда отечественная служба безопасности начнет на полном серьезе официально сотрудничать с ЦРУ. Шутника сняли с должности и услали на периферию за два месяца до предстоящего визита директора центрального разведывательного управления США Бейси.

Оставалось еще шуткануть о том, что пройдет год-другой и руководство распорядится размонтировать всю подслушивающую аппаратуру в здании посольства США в Москве.

Дзержинец был не из тех, кто хохотал с долей истерии, выдвигая версии одну фантастичнее другой. Времена настали смутные, рушился весь более чем полувековой уклад, следовательно, дело могло принять любой оборот и смеяться тут было совершенно не над чем.

Само собой разумеется, Дзержинец не кричал об этом на всех перекрестках. Он вообще не имел такой привычки – высказывать свое мнение кому бы то ни было. Когда-то еще в далекой молодости один из его бывших сокурсников со смехом сказал ему: «По сравнению с тобой сфинкс – болтун». Дзержинец лишь пожал плечами, он не любил шуток, ни добрых, ни злых.

Но однажды настал момент, когда ему нужно было слегка подшутить. Это было жарким летом девяносто третьего, когда в здании Безопасности царила суета и несвойственная этому месту неразбериха.

Он приехал туда ночью и почти не удивился, увидев, что двери всех кабинетов приоткрыты, а по коридорам в разные стороны снуют люди. Готовились к переселению в другое здание, расположенное всего в нескольких кварталах. Но подготовка к этому мероприятию больше напоминала эвакуацию перед бомбежкой. Накануне пришла негласная директива произвести внутреннюю ревизию, подготовить всю документацию к предстоящему переезду.

Служащие поняли эту директиву по-своему. Зная, что новая метла метет по-новому, они спешно избавлялись от всех бумаг, которые не использовались в текущих делах.

Многое было вывезено и отправлено в неизвестном направлении еще до назначения Баранникова***. Еще больше папок нашло свой конец в кострах на заднем дворе, горевших целую ночь. Оставалось только удивляться, сколько центнеров макулатуры миновало бумажную промышленность, превратившись в груды золы, развеянной по ветру.

Дзержинец, как всегда с непроницаемым видом, наблюдал за происходящим в стенах здания, в котором он проработал столько лет. Пожалуй, он был единственным, кто не испачкался в пыли и в саже в ту странную сумасшедшую ночь на второе августа девяносто третьего.