Страница 11 из 13
Не узнать этот загадочный, ставший уже таким знакомым и близким, почерк было нельзя. Не требовалось и зеркала, чтобы все понять.
– Не может быть… – не хотел расставаться с сенсационной историей Витёк. – Я же сам нашел клочки записок у себя в парте, – его слова звучали жалостно, в них вздрагивали слезы.
– Может, Витюша! Я же давно заметил, что у тебя манера: приходя утром в класс, рыться в своей парте в поисках чужих любовных записок… Вот я и использовал твою слабость. Ну, так как: гениальный я фантаст? – и перевернув лист обратной стороной, он приложил его к стеклу окна. Но ребята не двигались с места: им уже неинтересно было читать выдумки их коллеги-злодея. Лёнька обернулся, все еще держа лист на стекле… Удивление и смятение на лицах товарищей медленно сменялись выражением упрека, а затем и презрении.
– Глупая шутка, – сказал Витёк дрогнувшим голосом. – Глупая и жестокая.
Он прямо в глаза смотрел Гритшину, и тот видел, как они наполняются неумолимой слезой обиды. Не выдержав этого взгляда, Лёнька опустил голову…
На листе, просвечиваемом лучами солнца, проступала надпись: "АВТОР ГЕНИАЛЬНОГО РОЗЫГРЫША – ЛЕОНИД ГРИТШИН.
Глава 7
«Только бы успеть, только бы найти… Только бы успеть, только бы найти…» – стучало в висках Бельского в такт его бегу.
… Наряд милиции уже своим появлением вежливо, но настойчиво предлагал разойтись. Толпа нехотя потеснилась только, рассредоточилась. Наиболее бойкие вступили в переговоры с блюстителями порядка, посвящая и без того уже посвященных в курс дела, даже потребовали объяснения. Кто-то подхватил эту идею – толпа начала атаковать. Но, видимо, такой «контрманёвр» был заранее предусмотрен, и люди, несколько успокоенные сообщением о том, что «проблема» уже рассматривается, и скоро все узнают подробности, вынуждены были разойтись.
Бельский жадно выискивал взглядом крайне приблизительно запомнившегося ему «оратора», но безрезультатно. Он брел несколько минут то за одной, то за другой группами людей, прислушиваясь к разговорам.
– Ты думаешь, один из них?
– Конечно! Стал бы он таскать у себя в бумажнике такой факт, никому не показывая. Только под страхом смерти это возможно…
– Да может, он только что приехал откуда-нибудь: не потеряй бы он бумажник, может завтра бы весь город уже знал и без этого…
– А! Впрочем, какая теперь разница. Хана нам всем. Я, честно говоря, сомневался. Теперь – все! Вот он Шарик-то, как на ладошке…
– Не боись! Спасение-то возможно! Вон, и «спаситель» где-то есть, оказывается, может среди нас ходит.
– Вот и пусть МУР ищет – отпечаток есть…
– Так парень-то удрал…
– Ты что думаешь, других фотографий нет?.. А и нет, так этот же парень и размножит. Еще и деньги на этом сделает. Помяни мое слово! Охотников уйма будет на такую картинку.
Бельский решил ввязаться в разговор.
– МУР, друзья мои, никак не сможет найти «спасителя».
– Это почему же? – охотно приняла в собеседники идущая по улице компания молодых людей.
– Да потому что в картотеке МУРа только уголовники числятся, зарегистрированные причем. А этот «спаситель» вряд ли из уголовников.
– Ну точно, крышка тогда!
– Ну почему же сразу крышка, – успокоил Бельский. – Раз «спаситель» есть, значит, спасет и без МУРа… А что это вы насчет хозяина бумажника говорили?
– А то, что под гипнозом он ходит – ему не велено разбазаривать сведения о Шаре, иначе ему баста! Или детям его, если они есть.
– С чего вы взяли?
– А вон мужик какой-то солидный целую лекцию двигал, прям как международный обозреватель… Правда, поддатый был.
– А вы его не знаете? – этот вопрос Бельский задавал как-то рассеянно.
– Что?
– Ну не был он знаком вам раньше? Кто он такой?
– Да черт его знает! Он не представился…
Бельский отделился от компании, завидев идущее навстречу такси, и «заголосовал».
Машина остановилась. В ней сидел только один пассажир. Бельский назвал адрес, шофер кивнул. Не успев сесть, он услышал с заднего сиденья восторженный возглас:
– Шуркел, корешок! Здорово!
Велико же было удивление Бельского, когда он увидел в машине Моремана. Передумав ехать, он вытряхнул на радостях своего давнего приятеля из такси и достал кошелек, чтобы расплатиться за него с шофером.
– Не надо, Шурик, Я уже отдал…
Бельский хлопнул дверцей, машина укатила.
– Ты мне нужен позарез, Моремаша! Где же ты пропадал, дьявол?
– Дела, братан, дела. Кстати, закатывал я к тебе с месячишко назад – не застал… Ну что за дело-то? Выкладывай.
– Пойдем ко мне?
– Пойдем. Чаек есть? Индюшка? Хорошо. Я как раз свободен. Может, заночую у тебя?
– Ночуй, ночуй.
До дома Бельского было недалеко, они пошли пешком.
– Не торопись, Шур, покурю я. Погодка – ах!.. Ну ты как насчет Шара? Что думаешь-то? Уж с кем, с кем, а с тобой одна прелесть потолковать на такую тему!
Бельский в который раз уже отметил про себя, что все пользуются одной и той же терминологией: Шар, Факты, Дактилоскопический отпечаток, Спаситель…
– А что ты думаешь?
– А я думаю, что спасение-то нас если и ждет, то только на том свете. Году эдак в восемьдесят шестом, да в ноябре, разверзнется небо, да как явиться к нам верхом на Шаре новоиспеченный Иисус, поднимет из могилы весь померший за две тыщи годов люд и учинит Страшный Суд. Начнется сортировка: кому – туда, кому – сюда… Вот тебе и спасение. Да-а. Не дотянули чуток до двухтысячного-то! Мне и даром такое спасение не нужно.
– А если серьезно?
– Серьезно хочешь? Я знаю, какой ты жук! То, что ты хочешь, от тебя сразу не добьешься. Почирикаешь о том о сём, расскажешь байку одну-другую и заставишь невольно втянуться в гнилой разговор, где меня ждет капкан. Ты лучше сразу скажи, что тебе надо, а то закис со своими параноиками, гебефрениками да ипохондриками – людей не видишь. Думаешь, ты там умнеешь? Нет, брат, тупеешь и все больше мнишь из себя экстрасенса. Интуиция-то еще работает?
– Работает.
– Ты смотри-ка, еще работает!
– Доказать?
– Докажи!
– Ты ехал к Жабе.
– …
– Ты ехал к Жабе и с нечистым делом.
Бельский облегченно вздохнул, почувствовав, что попал в точку.
Жаба – это их общий приятель из торгового, к которому и собирался отправиться сам Бельский. Он не любил употреблять это прозвище и никогда не предпочитал именам прозвища и клички, но сейчас ему хотелось этим подчеркнуть нечистоплотность дела, с которым Мореман ехал к Жабе. Догадка о нечистоплотности действительно была только догадкой.
– Ты меня убил, братан… Только хочу тебя уверить, что никогда в своей жизни нечистоплотными делами, как ты изволил выразиться, я не занимался. Может быть, не совсем законными – другое дело… Это ведь не одно и то же?
– Нет. Если это не дела, а делишки.
– Дела, брат, дела. Крупные дела – крупные деньги.
– Зачем они тебе, Моремаша?
– Деньги-то? Лично мне они не нужны. Они нужны народу, честному народу. А у честного народа их нет. Я устанавливаю баланс денег между честными, у которых их не водиться, и нечестными, у которых их куры не клюют.
– Ах, вот оно что! Робин Гуд, значит? Что ж ты мне, раньше, батенька, не признавался в своих святых деяниях? – с сарказмом протянул Бельский.
– А потому что, все святые деяния должны обнародоваться только после смерти деятеля.
– С чего ты взял?
– А так повелось почему-то. Жил-жил человек, никто про него не знал, а потом – хлоп! и умер. Вот тут-то вдруг все и ахнули: а делов-то сколько человек этот незаметный, оказывается, наворочал! Он и «заслуженным» вдруг стал, посмертно, правда, он и «лауреат» разный, он и «величайший гений эпохи»… А человеком-то, оказывается, каким милейшим был! Святейшим! И что же мы, черти окаянные, не замечали его, не уберегли вовремя?! Такого человека обидели! И льем крокодиловы слезы еще долго потом после его смерти, и кушаем, вытирая сопельки, оставленные им харчи.