Страница 12 из 15
– Простите, господа, – извинился перед офицерами Пустошин, – Евгению Евграфовичу отчего-то нехорошо. – И, взяв под руку Баташова, он вместе с ним поспешил к выходу.
Только вдохнув полной грудью по-осеннему влажный и прохладный воздух, пахнувший преющими листьями и речной тиной, Баташов начал понемногу отходить от праведного гнева.
– Константин Павлович, приглашаю вас ко мне в номер, – предложил он уже спокойным умиротворенным голосом, – кажется, Варвара Петровна упаковала мне кой-чего на дорожку.
Прикрыв наглухо дверь, Баташов подробно пересказал Пустошину невольно подслушанный им разговор союзников. Не стал он говорить лишь о том, что те сговариваются о проведении операции под названием «Abdication», потому что хотел сначала сам разобраться, в чем ее суть.
Поморщившись, словно от зубной боли, кавалерист, глубоко вздохнув, убежденно сказал:
– Этим христопродавцам вновь неймется. Это и понятно, ведь Европа никак не может забыть побед русского воинства под предводительством Суворова, Кутузова и Скобелева, поставив себе целью всячески ослаблять мощь России любыми средствами. Вся новейшая история говорит об этом. Как только Российская империя начинает подниматься после очередной своей кровопролитной победы на ноги, бывшие и настоящие союзники, не дожидаясь, пока она станет сильнее их, вновь вовлекают ее в войну. Так было! Так будет всегда! Такова доля православного воинства! – глухо произнес пророческие слова генерал и перекрестился.
Баташов хотел ему возразить, но не стал. Уж больно похожи были его слова на правду.
Достав из походного чемодана бутылку коньяку, он разлил золотистую влагу в две серебряные чарочки, которые всегда возил с собой, и, взглянув в глаза своему давнему и любимому товарищу, грустно произнес:
– Давайте выпьем просто так, не чокаясь и не произнося тосты. Мне за сегодняшний день так опостылела праздная говорильня, что охота податься куда подальше, в самый глухой монастырь братьев-молчунов.
Пустошин понятливо кивнул головой и, не произнося ни слова, опорожнил стопку. Следом выпил и Баташов.
– С союзниками все понятно, – задумчиво произнес Пустошин после явно затянувшейся паузы, – они будут делать все для того, чтобы Россия ни в коем случае не вышла из войны. Это для нас с вами не в новинку. Россия всегда была, словно кость в горле Западным державам, особенно Великобритании. На Востоке мы с вами не раз встречались с британцами в ходе «Большой игры». И за все это время я не встретил там ни одного настоящего джентльмена…
– Я тоже, – откликнулся Баташов. – Скажу больше: разглагольствовавший за ширмой британский майор лет двадцать назад чуть было не отправил всю мою экспедицию на тот свет…
– Наслышан о ваших похождениях в Памирах, – сочувственно взглянув на товарища, сказал Пустошин. – Неужели это тот самый англичанин, который сделал все, чтобы направить ваш экспедиционный отряд через высокогорную пустыню?
– Да! У меня взгляд наметанный. Я его сразу узнал, как только он появился в Петрограде. Хотя майор Джилрой и делает вид, что познакомился со мной всего лишь год назад. Очень скоро мне предстоит наконец-то раскрыть некоторые британские секреты, вот тогда-то я и возьму его за жабры и заставлю вспомнить былое. Но все это, уважаемый Константин Павлович, мелочи по сравнению с нынешней летней катастрофой, обрушившейся на нас. Неужели мы не в состоянии были ее предотвратить?
– Могли, – твердо заявил Пустошин, – если бы в Ставке хоть кто-то мыслил стратегически и не игнорировал предложений государя…
– Что вы имеете в виду? – удивился Баташов.
– От близких мне офицеров Генштаба я узнал, что при обсуждении плана весенней кампании 1915 года в Ставке вновь вышел спор о том, чей фронт важнее: Юго-Западный или Северо-Западный. Иванов доказывал, что Северо-Западный фронт находится в исключительно благоприятных условиях и что за него нечего беспокоиться, а вот его фронт, самый важный, в тяжелом положении, хотя знал, что три корпуса Северо-Западного фронта понесли огромные потери и при этом правый фланг обойден противником и находится под постоянной угрозой окружения. Исходя из этого, Рузский предложил после пополнения войск и подвоза боеприпасов решительными действиями опрокинуть неприятеля, для чего необходимо было отойти на ближний укрепленный рубеж, с тем, чтобы избыток войск перебросить на правый берег Вислы и упереться левым флангом не в Вислу, а в укрепленный пояс Новогеоргиевск – Згеж. Этим, по его мнению, он планировал сократить свой фронт для того, чтобы создать сильные резервы до выяснения направления главного удара неприятеля. При этом он считал, что отход под давлением противника очень труден и рискован, чреват потерей тяжелых орудий и техники, поэтому предлагал заблаговременно оставить позиции. Иванов категорически заявил, что такой отход оголит его правый фланг и заставит и его войска также отойти. Верховный его поддержал и по рекомендации Данилова-Янушкевича приказал позиций не покидать, быть в готовности контратаковать противника и при первой же возможности начать наступление в Карпатах. Гора вновь родила мышь.
Начавшаяся в начале 1915 года англо-французская операция на Черном море продемонстрировала нам, что, несмотря на все свои заверения, союзники не хотят пускать Россию в Константинополь. Обеспокоенный таким поворотом событий, государь распорядился начать немедленно основательную подготовку к собственной Босфорской операции, подписав соответствующую Директиву. По оценкам морских офицеров, она, при минимальном риске, могла сыграть в войне решающую стратегическую и политическую роль. Даже при самом неблагоприятном исходе десанта, мы бы рисковали лишь одной бригадой, а если бы даже при этом погиб весь Черноморский флот, состоявший из устарелых судов, то и это не было бы бедой, ибо как раз весной 1915 года должны были вступить в строй мощные современные корабли и истребители. Но государь император не был понят Николашей. Вместо того чтобы начать формирование десантной группировки, Верховный погубил без всякой пользы десантные войска, бросив их на Сан и Днестр. Босфорская операция была отодвинута на неопределенное время. В ходе летнего отступления Иванов пытался сразу же после горлицкого разгрома помочь третьей армии переброской туда 33-го армейского корпуса из Заднестровья, но Ставка запретила трогать этот корпус: он был ей нужен для задуманного Николашей наступления девятой армии в Карпатах, и он распорядился отправить в помощь истекающей кровью армии 5-й Кавказский корпус, несколько частей которого были предназначены для овладения Константинополем. Таким образом, совершена была величайшая стратегическая ошибка. Отказавшись от форсирования Босфора и овладения Константинополем, Николаша обрек Россию на затяжную позиционную войну, – с болью в голосе констатировал Пустошин.
– Вы как всегда правы, – согласился Баташов. – Если мы сами не сможем открыть Босфор для свободного прохода русских судов, то после провала десантной операции союзников на Галлиполи надеяться на них просто бессмысленно. Но, даже завладев Босфором, они непременно начали бы ставить нам всевозможные препоны.
– И я бы нисколько этому не удивился, – усмехнулся кавалерист, – все эти европейцы на протяжении веков были нашими недругами. Но в самое сердце поразило меня предательство Болгарии, правительство которой пошло на союз с Германией. Конечно, я понимаю, что болгары, которых мы освободили от туретчины, в большинстве своем против этого союза. Но тем не менее, насколько я знаю, Фердинанд уже готовит против нас армию в 300 тысяч штыков и 7 тысяч сабель…
Так за разговором, попивая коньяк, словно водичку, генералы засиделись за столом до самого вечера. И только когда в стоящем напротив губернаторском присутствии зажглись огни, они, распрощались. Генерал Пустошин, назначенный командиром армейского корпуса Западного фронта, убывал вечерним поездом в расположение своих войск.
Решив прогуляться перед сном, Баташев как обычно направился на окраину города, где свежий ветерок, лохматя золотисто-багровые кроны развесистых кленов, приятно бодрил, настраивая все его помыслы на оптимистический лад. Проходя мимо ставшей недавно штабной Спасской церкви, он, заметив пробивающийся из-за приоткрытой двери свет, заглянул во внутрь и в глубине храма у самого иконостаса увидел рослого священника, страстно отбивающего поклоны. Боясь побеспокоить молящегося, генерал, тихо ступая, вошел и услышал знакомый голос протопресвитера армии отца Шавельского, который проповедовал на воскресных обеднях, где обычно присутствовали почти все офицеры Ставки. От вида страстно и самозабвенно бьющего низкие поклоны Богу воинского заступника у Баташова выступили на глазах слезы умиления. Он, стараясь ступать как можно тише, чтобы не отвлечь священника от страстной молитвы, подошел поближе и услышал явно возвышающие души паствы слова: «…Ты с нами, Господи! Да уразумеют народы, что Ты с нами! С Тобой страха не имеем, смерти не страшимся! С Тобой единицы нас будут гнать тысячи врагов, а десятки – тьмы их! Даруй единомыслие и согласие вождям нашим и даруй нам скорую решительную и бескровную победу! Да вознесется тогда к престолу Твоему из миллионов братских сердец могучее и радостное песнопение: „Слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение. Осанна в вышних!“ Помоги же нам, Господи, победить врага и озари нас лучом милости Твоей и счастья! Да не в суд и не в осуждение будет мне ратный подвиг мой, но в возрождение Великой России! Аминь».